Свен Хассель - Фронтовое братство
Лейтенант Ольсен свернул за угол. Ему вспомнилось то время, когда они лежали на позициях в долине возле Эльбруса. Было очень жарко. Солнце палило. Там не было деревьев. Не было тени. Это было очень давно. На тех позициях было тревожаще много попаданий в голову. Он увидел перед собой длинный ряд лиц. Всех тех, кто погиб от этих попаданий. Унтер-офицера Шёлера. Рядового Бурга, башенного стрелка Шульце, командира группы огневой поддержки Малля и фельдфебеля Блома, мечтавшего после войны поехать в Испанию и выращивать апельсины. Хотя бывать в Испании ему не довелось, он выучил несколько испанских слов. У него был старый словарь со множеством вырванных страниц. «Dos cervezas»[160], — говорил он, заказывая пиво, независимо от того, два ему требовалось или десять. Научился произносить «macana»[161] и «hermana»[162]. Говорил это всем девушкам. Старикам говорил «abuelos»[163]. В тот день, когда Блом погиб — сибирский снайпер слегка промахнулся, попал чуть выше корня носа, и смерть наступила лишь через три минуты, — он сказал стоявшим подле него: «Yo no me figuraba»[164]. Знающий испанский Легионер кивнул и ответил по-испански. Это очень воодушевило Блома. Он умер с мыслью об апельсиновой роще, которую никогда не увидит. Его похоронили возле кривого кактуса, где лежал упавший кусок скальной породы. С ним положили в могилу крохотный сухой апельсин. Легионер вложил его в ладонь Блому и сжал мертвые пальцы. Потом все сильно утоптали землю. Прыгали на ней, чтобы его не вырыли и не съели дикие собаки. Делали это только потому, что он был «Барселоной-Бломом». Остальным могилы не утаптывали. Гибли многие, и диким собакам тоже нужно было жить. Но Блом — дело другое. Все знали ту апельсиновую рощу, были наслышаны о ней. На другой день погиб оберстлейтенант фон Херлиг. Снайпер угодил ему прямо под срез каски. Он умер мгновенно. Землю на его могиле не утрамбовывали. В полку он появился недавно. На другой день нашли часть его тела. Собаки выкопали труп. Командир полка совершенно обезумел, грозил трибуналом. Но в долине было так жарко, что к вечеру он напрочь забыл об этом. Командиром был оберст фон Линденау, погибший впоследствии в Киеве. Он сгорел заживо. Это бросилось в глаза, когда мы подошли к его танку. Оберст свисал по пояс из башенного люка, совершенно обгорелый. Порта сказал, что он напоминает забытый поваром на плите бифштекс. Все громко засмеялись. Фон Линденау давно командовал полком, но о его смерти никто не жалел. Труп оставался там, пока русские не начали очистку города. Они подняли труп оберста двумя вилами, бросили в воронку и слегка забросали землей. Никто не имел представления, где покоится фон Линденау, землевладелец, оберст, граф.
Лейтенант Ольсен покачал мокрой от дождя головой. Ну и война. Он дошел до Хавеля[165]. Сел под дождем на скамейку. Он промок до нитки, но его это не беспокоило. Он обнаружил, что находится рядом с Принц Альбрехтштрассе, где у друга Генриха был кабинет на пятом этаже.
Мимо проходила девушка в красной кожаной куртке и насквозь мокрой шляпке. Она улыбнулась ему. Ольсен улыбнулся в ответ и вытер залитое дождем лицо.
Девушка остановилась и села рядом с ним на мокрую скамью. Ольсен предложил ей сигарету.
Они сидели и курили. Сигареты были влажными.
— Мокро здесь, — сказала девушка. Ольсен обратил внимание, что у нее толстые ноги. Кивнул.
— Очень мокро.
— Вам нравится гулять под дождем?
— Нет, — ответил Ольсен. — Терпеть не могу.
Девушка затянулась сигаретой.
— Я тоже.
Оба засмеялись.
Потом они сидели молча, каждый со своими мыслями. Молчание нарушила девушка.
— Вы с фронта, — сказала она, не глядя на Ольсена.
— Да, с Восточного. Мне скоро возвращаться.
— Хотите пройтись со мной по улице? — спросила девушка и встала. Они пошли вместе вдоль Хавеля.
— Мой жених тоже был в отпуске, — сказала девушка, приспосабливаясь к шагу Ольсена. — Он остался дома.
Ольсен покосился на девушку. Она не была красавицей. Нос у нее был широким, как у котенка.
— Дезертировал?
Девушка кивнула и смахнула с лица несколько дождинок.
— Да, не захотел возвращаться. Ему на фронте отстрелили это самое.
— Отстрелили это самое? — непонимающе спросил Ольсен.
Девушка попросила сигарету.
— Да, мужское достоинство.
Лейтенант Ольсен не знал, что сказать. Капитана Фромма тоже кастрировали. Русские. Его нашли в крестьянском доме привязанным к столу. Он был уже мертв. Весь живот посинел. За это они убили семерых пленных выстрелами в затылок. Пленные были тут ни при чем, но ребята считали, что за Фромма нужно как-то отомстить. И поэтому их расстреляли. Поставили на колени, а исполнитель переходил от одного к другому, приставлял дуло пистолета к затылку и нажимал на спуск. Пленные падали вниз лицом, как мусульмане на молитве. Все семеро были грузинами из 68-го пехотного полка. Все из Тбилиси.
— Где сейчас твой жених?
Теперь он обращался к ней на ты. Происшедшее с ее женихом словно бы создало между ними какие-то узы. В определенном смысле она стала боевым солдатом. Несладко, должно быть, иметь жениха, который больше на это не способен. Что делать девушке? Легионера тоже кастрировали. В концлагере.
— Его схватили, — ответила девушка. Сняла шляпку и стряхнула с нее воду.
— Скверное дело, — пробормотал Ольсен.
— И расстреляли в Морелленшлухте. Вместе с генералом из люфтваффе. Я получила в центральном трибунале его пепел[166].
«Да ну тебя к дьяволу, — подумал лейтенант Ольсен. — Что мне до твоего жениха-кастрата?»
— Получила Роберта в коробке из-под обуви, — сказала девушка. — Расписалась за нее, как за почтовую посылку.
— И что сделала с коробкой?
Девушка улыбнулась и обратила взгляд к реке.
— Высыпала его в Хавель. — Указала на реку, серую, грязную. Еще более мокрую, чем обычно. Поверхность ее испещрял дождь. — Теперь каждое утро прихожу сюда сказать: «Привет, Роберт». Всякий раз бросаю ему что-нибудь. Сегодня он получил яблоко. И потом говорю: «Пока, Роберт, война еще не окончена».
— Прекрасно понимаю, — сказал лейтенант Ольсен, удивленный тем, что вправду был способен это понять.
Они пошли домой к девушке. Она бросила красную куртку на стул и сказала, что приготовит кофе, но оказалось, что его нет. Тогда она захотела приготовить что-нибудь другое, но у нее было только несколько бутылок пива и два литра водки, которую привез Роберт.
Они стали пить водку. Из пивных кружек.
Девушка легла на диван.
Ольсен поцеловал ее. Она открыла рот. Укусила его губу.
Он рассказал ей об Инге. О Гунни. Сказал, что хочет отомстить.
— Месть тебе не поможет, — прошептала девушка, прижимаясь к нему. — Ты их не вернешь.
Он нащупал через одежду пряжку ее подвязок. На ней была короткая, плотно облегающая юбка.
Он положил руку ей на колено. Она погладила его по волосам.
Он повел рукой вверх по ее ноге. Юбка была очень плотно облегающей. Просунуть руку далеко он не мог.
Она слегка развела ноги. Словно бы бессознательно. Вздохнула и обхватила его за шею.
— Не надо, — прошептала она.
Он не ответил. Его пальцы продвинулись чуть выше. Он ощутил край тонкого чулка. Чуть выше края был глубокий шрам. Он провел по нему пальцами.
— Что это?
Она вздохнула и поцеловала его.
— След от осколка бомбы. Это случилось два года назад.
Он плотнее прижал руку к шраму от бомбового осколка.
Она приподняла юбку, чтобы он мог лучше ощупать шрам двухлетней давности. Находившийся в отпуске матрос тралового флота перевязал ей рану ленточкой с бескозырки, надпись «Kriegsmarine»[167] оказалась спереди. Не будь все так серьезно, она бы рассмеялась. Но боль была жуткой. Осколок засел глубоко, зазубренный край касался кости. Миллиметром дальше, сказал хирург, и ногу пришлось бы отнять. Она подняла ногу, чтобы показать ему.
— Ноги у меня некрасивые, — заметила она.
Он поглядел на них. Обнял ее, поцеловал. Она открыла рот. Они забыли обо всем в страстных поцелуях. Она тяжело дышала. Он задрал ей тесную юбку. Она помогла ему, чуть приподнявшись.
— Не надо, — прошептала она. — Мы совсем не знаем друг друга.
Его пальцы, не особенно ловкие, игриво шарили.
Внезапно она резко приподнялась, сильно прижалась к нему и прильнула полуоткрытым ртом к его губам в долгом поцелуе. Она слегка страшилась того, что должно было произойти. Была нервозно возбужденной. Касалась языком его языка. Негромко вскрикивала.
— Не надо, — шептала она и тем не менее помогала ему.
Юбка ее валялась на полу возле дивана. Она взяла его руку и завела себе за спину.
Они неистово целовались. Шептали нелепые слова. Он куснул ее шею, ущипнул за ухо. Она лежала на спине, приоткрыв рот и закрыв глаза. Грудь ее была обнаженной. Он поцеловал ее грубые соски, поводил пальцами по ее плечам и спине.
