Петр Капица - В море погасли огни
Зимой, когда по Дороге жизни мы стали получать горючее, Мохначев куда то исчез. Одни говорили, что он ушел со снайперской винтовкой на передовую; другие — что носится по льду залива на буере, как на «Летучем Голландце», и обстреливает гитлеровцев, пытающихся ставить на фарватере мины. А теперь он целой флотилией командует.
Мичманская флотилия состояла из пяти бывших речных трамваев. Когда-то эти суденышки, сияя белизной и чисто вымытыми зеркальными стеклами, плавали по Неве. Сейчас же, выкрашенные для маскировки в свинцово-серый цвет балтийской волны, с выбитыми стеклами и обшарпанными бортами, имели весьма непрезентабельный вид.
— С какого кладбища повытаскивал их? — спросил я у Мохначева.
Мичман, видимо, обиделся за свою флотилию. Ничего не ответив, он провел меня в тесную рубку речного трамвая и показал снайперскую винтовку с семнадцатью зарубками на прикладе.
— Это та самая, которую при вас чинил, — сказал он. — Мне позволили залечь с ней в развалинах Английского дворца. Сутками среди погнутых балок и обломков лежал, чтобы зазевавшегося фрица на мушку поймать. Каждая зарубка угробленный фашист, — объяснил Мохначев, проведя ладонью по прикладу винтовки. — Я бы еще полсотни угробил, да вот тут Мушин, старшина такой вредный есть, выболтал, что я прежде с речным трамваем дело имел. Меня к начальству. «Хватит, говорят, за фрицами охотиться. Снайперов много, а специалистов речников не хватает». Привезли меня в затон. Смотрю — кладбище инвалидов. У одних трамвайчиков из воды только носы торчат, другие на берегу без стекол и обшивки ржавеют, а от третьих одни шпангоуты остались. «Подними сколько можешь, сказали, всеми командовать будешь. Людей бери, какие понадобятся, с фронта отзовем». Разыскал я старых речников. Почти все доходяги — едва ноги таскали. Блокаду они продержались на невской рыбешке. Но разве на удочку и перемет много наловишь? Я их на военное довольствие поставил. Сразу ожили. Шестерых мотористов из морской пехоты отозвал. Да тут кой — кого из саперов подкинули. В общем, собрался народ мастеровой. За лето из всего хлама пять моторов собрали, столько же коробок восстановили. И пошли наши трамваи не только по Неве ходить, но и залива не боятся. За ночь в Рамбов и обратно ходим, почти батальон можем переправить. Так что я вроде адмирала — свою флотилию имею.
За войну Мохначев почти не изменился. По-прежнему слегка косил левым глазом. Несмотря на блокадный паек, был щекаст и даже казался толстым, наголо брил голову и курил трубку. С первого взгляда трудно было определить: сколько лет этому богатырю — двадцать пять или тридцать пять? То он выглядел молодо и, казалось, его распирало от здоровья, то вдруг сникал, становился похожим на пожилого человека. Сказывалась контузия.
Мичман угостил меня ужином, притащенным из берегового камбуза. Это была уха из ершей и окуньков, пойманных его командой, а на второе — тушенка с макаронами.
Как только надвинулись с залива сумерки, к причалу стали прибывать воинские части.
Старый фабричный причал не был приспособлен для погрузки тяжелой артиллерии. Небольшие краны и примитивные тали едва справлялись с погрузкой пушек. Для крупнокалиберных снарядов подъемников не хватало. Их приходилось поштучно носить на руках. Для одного бойца снаряд был тяжел, он весил более сотни килограммов, для двух — неудобен. Того и гляди вырвется из рук и, чего доброго, взорвется на причале. Деревянных носилок тоже не хватало, да и на них снаряд катался бы, соскальзывая.
«Как же артиллеристы выйдут из трудного положения? — подумалось мне. Ведь скоро стемнеет».
Вдруг среди артиллеристов появился Мохначев.
— А ну, кто тут покрепче? — спросил мичман. — Кто грузчиком или носильщиком работал?
Артиллеристы — народ рослый. Около моряка собралось человек пятнадцать.
Сбросив шинель, Мохначев попросил двух бойцов подать ему на плечо тяжелую стальную болванку, начиненную взрывчаткой. Подхватив ее под низ двумя руками и сгибая колени, мичман осторожно понес опасную ношу к барже. Там он мелкими шажками поднялся по шаткому трапу и передал двум матросам. Матросы уложили снаряд в ящик и, как на салазках, спустили по наклонной доске в трюм.
Вернувшись к артиллеристам, мичман спросил:
— Засекли?
— Чего тут засекать? Обыкновенная ломовая работа, — ответил широкоплечий и рослый сержант. — Нашему брату не в новинку. А ну подай! обратился он к товарищам.
Взвалив на плечо снаряд, сержант бегом попытался подняться на баржу и, не учтя колебаний трапа, запнулся. Неожиданное препятствие нарушило равновесие. Артиллерист закачался, ноги его подкосились… Падая, богатырь все же удержал на себе опасную ношу.
Матросы подхватили снаряд и помогли высвободиться из-под него побледневшему сержанту.
— Тут хвастаться своей силой и показывать свою удаль нечего, — строго заметил мичман. — Аккуратней носите. Но сержант молодец — упал грамотно — на спину. Удар смягчил и не дал снаряду скатиться в воду. А то бы натворил дел! Связки не растянул? Не порвал? Больно небось?
— Есть… Ноет малость. Разогнуться не могу, — сознался сержант.
— То-то! Впредь внимательней будь. Нести надо мягко, не торопясь. Чуть коленки сгибай, подрессоривай, — принялся учить Мохначев. — Пока не стемнело, глядите, как надо действовать.
Взвалив на себя новый снаряд, мичман еще раз показал, как следует подняться с ним на баржу и передать в руки трюмных.
Вскоре погрузка наладилась: к барже цепочкой потянулись носильщики. Даже невзрачные на вид бойцы приспособились таскать тяжелые снаряды. И все это делалось в темноте. Только однажды вскрикнул боец, поскользнувшийся на трапе. Он подвернул ногу, но снаряда из рук не выпустил и упал на спину. Вечерний урок был усвоен.
Я спросил мичмана, часто ли ему приходится выступать в роли инструктора.
— Почти каждый вечер, — ответил Мохначев. — Народ-то все новый, учить надо, особенно при погрузке самоходок и танков. Мы тут придумали для укрепления палуб широкие настилы делать. Теперь вместо трех танков баржа пять берет.
Когда погрузку закончили, в залив вошли два бронекатера. Двигаясь впереди каравана, они разведывали путь и несли боевое охранение. За бронекатерами Петровский остров покинули речные трамваи, переполненные бойцами, а им в кильватер пошли буксиры, тащившие осевшие почти до привальных брусьев баржи.
С берега кажется, что у морских дорог нет ни края, ни конца. Они так просторны, что плыви как хочешь и куда хочешь без всяких опасений. На самом же деле у этих дорог есть строгие границы, особенно в Финском заливе. Они обозначены буями и вешками, сходить с них опасно — наткнешься на отмели, на подводные камни, на затонувший корабль, а то и на мину.
Фарватер, по которому прежде ходили крупные корабли, сейчас оказался на таком близком расстоянии от противника, что без бинокля можно было разглядеть всякое продвижение по нему. Поэтому караваны шли стороной — по северному фарватеру либо по мелководью.
Залив окутывала осенняя тьма. Суда шли затемненными. Буксиры получили специальное топливо, чтобы из труб не вырывались искры и не валил густой дым. К дизелям были приделаны глушители. Курить запрещалось.
Мы плыли в тишине, нарушаемой только плеском волн, глухим стуком механизмов и шлепаньем буксирных тросов.
Я не мог постичь, как командиры бронекатеров в этой кромешной тьме умудряются замечать вешки и другие навигационные знаки? Судам, следовавшим в кильватер, идти было легче, так как серебристо светилась широкая полоса, оставляемая катерами на чернильной воде.
В ораниенбаумский порт мы вошли не видя ни одного огонька. Здесь суда разошлись по заранее намеченным причалам и сразу же началась разгрузка.
Артиллеристы, сойдя на берег, построились и немедля покинули пирс. Баржи же разгружались натренированными специалистами, умело управлявшими портовыми механизмами. Стоило крану поднять с палубы пушку и поставить на землю, как ее тут же подхватывал трактор-тягач и утаскивал в укрытие. Снаряды извлекались из трюмов в ящиках и сразу попадали на грузовики, которые один за другим уходили к подземным складам.
Освободившиеся суда моментально отваливали от стенки и отходили в залив, а на свободные места швартовались сетевые заградители и самоходные баржи, прибывшие из Лисьего Носа. На их палубах полно было пехотинцев.
Я невольно усмехнулся, потому что мне подумалось: «Если немцы и увидят высадку войск, то навряд ли поверят своим глазам. Какие же разумные люди станут заполнять войсками «котел»? Скорей они постараются тайно удрать из него».
Проверка документов была строгой. Даже с командировочным удостоверением Главного политического управления меня продержали в комендатуре более часа.
Неожиданно начался артиллерийский обстрел. Снаряды со свистом пролетали над головой и разрывались на акватории порта, поднимая вверх то землю, то воду.
