Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
То ли из-за этой нашей демонстрации, то ли выдохнувшись, немцы отказались от дальнейших атак на нашем направлении. Между тем наши войска продолжали подходить. И пехота, и артиллерия. Немцы постояли еще пару дней, а затем отступили.
После безуспешных попыток немцев «подрезать» нашу 5-ю армию и окружения Корсунь-Шевченковской группировки противника нашу бригаду поставили на внешний фронт окружения в оборону, в районе деревни Лысянка. Противник пытался пробиться на помощь окруженной группировке. Февраль на Украине. Распутица и слякоть. Плодородный чернозем превратился в жирную, липкую, черную грязь. Если танк застревает в такой грязи, чтобы его вытащить, нужно постараться. Гусеницы работают, крутятся, а толку нет, танк сидит на брюхе, и без тягача его не достать. А когда с огромными усилиями удается вытащить танк на твердый грунт, в грязи, на месте, где было днище танка, образуется огромная воронка, заполненная водой. Потом едешь, смотришь, в ней уже утки плавают. Сотни килограммов земли налипают на днище танка.
Надо сказать, что у немецких танков, особенно тяжелых, проходимость была значительно хуже, нежели у Т-34. А раз по полю противнику не пройти, только по дороге, то мы решили действовать из засад. Расставили танки у дороги, замаскировали в кустах, складках местности, кого-то немного закопали, определили сектор наблюдения и обстрела для каждого. Я сказал ребятам, чтобы открывали огонь только по моей команде. Пушки у нас тогда стояли еще 76-мм. Рисковать, стрелять издалека, в засаде смысла нет. Нужно обеспечить дальность прямого выстрела, подождать, когда противник подойдет поближе, чтобы поджечь его наверняка. Когда первый немецкий танк подошел на 300 метров, я дал команду. Старший лейтенант Сережа Салтыков его подбил, по сути, в упор. Следующие танки попытались обойти подбитый, неподвижный «Тигр» и садились на днище в грязь. Танки сидят, значит, горят. Неподвижные цели мы расстреливали быстро. Около десяти факелов уже горело на этой дороге, когда задние танки сумели развернуться на месте и уйти восвояси.
Вскоре бригада получила приказ атаковать Шендеровку, последнюю деревню, где оставались окруженные немецкие части. Как потом выяснилось, в Шендеровке у немцев было сконцентрировано до 600 стволов артиллерии. Атаковали деревню неудачно, напоролись на плотный огонь и потеряли несколько танков. Наш комбат был ранен, и в батальоне после последних боев оставалось 5–6 танков. В бригаду подъехал командарм Ротмистров, комкор Полозков и еще один генерал. Оценили обстановку, дали приказ занять близлежащую деревню Комаровку и высоты рядом с ней, чтобы выйти на Шендеровку с другой стороны. Комбриг приказал мне принять остатки батальона и выполнить эту задачу. Из Комаровки немцев вышибли быстро, с высот тоже их посбивали. Подполковник Чунихин потом меня хвалил: «Здорово ты пушку сбил». Я говорю: «Это не я стрелял, другой танк». Мне чужого не надо. Утром снова пошли на Шендеровку с другого направления и взяли ее. Здесь меня утвердили в должности комбата. После взятия Шендеровки нас вывели из боев и направили на короткий отдых в деревню Моринцы.
Ночью выхожу на улицу. Погода мерзкая, холодно, грязь, еще и снег выпал. Накинул шубу, была у меня мадьярская. Рядом с нашей штабной хатой стоит кухня. Часовой один стоит, перетаптывается, видно, замерз. Сам в драном малахае, по форме редко кто зимой одевался, что найдем, то и носим. Я ему: «Что, холодно?» А он: «Холодно, нихт ферштеен». Я опешил: «Ну-ка иди сюда!» Смотрю — немец с винтовкой за плечами! Зубами стучит, посинел от холода. Ружье я у него отобрал, завел в дом. Наши — ординария, штаб, спят все, кто по лавкам, кто на соломе, на полу. Устроил им разгон, начальнику штаба чуть в ухо не дал, говорю ему:
— Кто нас охраняет?
— Так там часовой.
— Какой часовой, твою мать, немец штаб стережет!
В общем, шум поднял. Что с немцем делать? Начштаба говорит:
— Давай его расстреляем.
— Сначала поймай, потом расстреливай. Накормить, чаю горячего дать, спать положить, утром разберемся.
Устали все после боев, спать жутко хотелось. Утром стали немца допрашивать. В школе я учил немецкий, но, как многие, не очень прилежно. Отсидел урок и пошел. Если бы тогда знать, что пригодится. Но, кое-как, общими усилиями, используя свои скудные познания в немецком, наполовину общаясь жестами, выяснили, что немец этот не строевой солдат, а автомобильный техник. Воевать не хочет, прятался где-то в степи, замерз, оголодал, в отчаянии пришел в деревню, хочет в плен. Спрашиваю: «Гитлер капут?» Он с воодушевлением: «Капут, капут!»
После боев под Корсунь-Шевченковским в бригаде появилось много трофейных машин. «Бюссинги», «Ман-дизели». Наш зампотех Сергиенко в технике здорово разбирался, но все-таки с восстановлением трофейных автомобилей часто возникали проблемы. Направили немецкого техника ему в помощь. Надели на него наше обмундирование, только звезду с шапки убрали и погоны с шинели. Ну, все, говорю, Ванькой будешь. Так его и прозвали, Иваном. Настоящее его имя я сейчас и не вспомню. Он остался в батальоне, работал, занимался восстановлением трофейной техники. И дальше пошел с батальоном. Как-то, мы уже приблизились к Румынии, я пошел проверять посты. Это была постоянная практика, что комбат, или замкомбата, или штабные офицеры ходят, проверяют посты. Постоянно кто-то не спит, ходит патрульным порядком. Накануне наши хозяйственники поехали на трофейный склад, получать продукты, спиртное. Склады, хотя и трофейные, находились уже в ведении армии, имели охрану, заведующих, учет. Иду по расположению батальона, вдруг слышу: «Хальт!» Возле грузовика стоит Иван с винтовкой. Говорю ему: «Я тебе дам, «хальт», твою мать! Ты чего тут, почему с оружием?» Открыл дверь, изнутри вываливаются начпрод и зампохоз, пьяные в дым, ничего не соображают. В кабине наблевано, дорвались до вина. Нахлестал им по щекам, отправил проспаться. Надо же, вооруженного немца поставили в охрану, сами перепились.
Подобные проступки вне боевой обстановки случались, но за пределы батальона информация о них не уходила. Ребята свои, дело свое знают и делают хорошо, чего им жизнь портить. Если виноват, выругал его, в крайнем случае, дал по шее. Некоторым прямо говорил: будут награды давать за операцию, я тебя не представлю. И не обижались люди, понимали, что дисциплина должна быть.
Нашего Ивана перед Яссо-Кишиневской операцией забрали из батальона. Контрразведка бригады знала, что он у нас, и первое время не возражала. Он был ценным специалистом. Потом контрразведчик пришел ко мне: «Все, Сергей, немца нужно отправлять в тыл, дальше ему с нами идти нельзя».
В бригаде сделали ему удостоверение, справку о его работе у нас. Потом он был направлен в немецкую антифашистскую группу Отто Гроттоваля. Как сложилась судьба Ивана дальше, не знаю, не до него тогда было. А сейчас думаю, что зря не записал его имени, адреса. Интересно было бы встретиться, посмотреть друг на друга. Хотя его может и не быть в живых, немец тогда был постарше меня.
Потом бригада участвовала в Уманской операции. В начале марта наступали в направлении станции Тальное. По пути атаковали деревню Соколовочку. Немцы хотели отойти через мост, но мне удалось зайти сбоку и поджечь немецкий танк в борт прямо на мосту. Речушка небольшая, с места перепрыгнуть можно, но пойма заболоченная. Оставшиеся немцы решили форсировать ее напрямик и посадили свои танки в болото. Экипажи выскочили и убежали, нам остались трофеи — 11 «Пантер»! Когда я доложил комбригу, тот вначале не поверил. Уже к вечеру, раздобыв у зампотеха краски, мы их перекрасили, начали формировать экипажи.
Стащили подбитую «Пантеру» с моста, переправились. Тальное было в нескольких километрах, но начиналась ночь. Наткнулись в поле на длинные скирды сена. Решили ночевать здесь. Приехала кухня, покушали, улеглись спать на сено. Танк поставили рядом. Утром просыпаемся от стрельбы. Вскочили, наш солдат, автоматчик ведет троих немцев. Оказывается, они ночью вышли откуда-то к нашей скирде, зарылись в сено с противоположной стороны и спокойно спали. Утром рано наш пехотинец пошел в ту сторону, увидел их и разбудил очередями. А если бы немцы раньше проснулись?
Мы ему говорим: «Что ты их привел? Кто с ними нянчиться будет? Наступление идет». Немцев тут же расстреляли.
Для «Пантер» нужен был высококачественный бензин, Б-70, у нас такой горючки не было. Поэтому или еще по какой причине комбриг приказал «Пантеры» бросить.
Жалко не было. Здесь головы летят, а железо чего жалеть.
Со 170-й танковой бригадой я прошел всю войну, от Сталинграда до Австрии. Четыре комбрига сменилось за мою бытность. Подполковник Дурнев командовал под Сталинградом, подполковник Тарасов погиб под Прохоровой, в атаку пошел и сгорел, Казаков — в боях за Казачью Лопань погиб, после него назначили Чунихина. Вот Чунихин командовал до конца войны. Раньше он был начальником штаба бригады, толковый, умный, рассудительный офицер с академическим образованием. Да и просто хороший человек. Давал инициативно работать. Не давит, как некоторые: «Давай! Давай!», а поставил задачу, вот ты думай, как лучше сделать. Я бы не сказал, что он слишком храбрый был, осторожный человек. Под обстрелы не лез. Комбриги, что до него были, почему гибли? Потому что лезли вперед, под огонь. А Чунихин помнил, что у комбрига оружие — батальоны, роты, батареи, взводы — войска. Командовать надо этими войсками. У него 65 танков, батальон автоматчиков, артиллерия, зенитная артиллерия — всем этим нужно руководить. На его месте я тоже куда не надо не совался бы, наверное. Комбат, конечно, другое дело. Ему и место не далее 400 метров от боевого порядка, если рельеф позволяет просматривать местность. Иначе, рядом с линейными танками. Во время наступления, бывало, мы отрывались от штаба бригады на десятки километров.
