Евгений Федоровский - Невидимая смерть
– Поедем, посмотрим. Может, и нам перепадет, – предложил он Павлу за обедом.
– Петракова возьму, не возражаешь?
Бригада в полном составе стояла в березовой роще, где до войны были летние лагеря Киевского пехотного училища. Люди жили в палатках, укрытых маскировочными сетями. Танки стояли под навесами повзводно, также невидимые с воздуха. Узнав о цели приезда Борового и Клевцова, Ашот Самвелян сразу сказал:
– Забирайте хоть все. Я добрый.
Павла удивила такая щедрость, а Федор, давно зная Ашота, подтолкнул локтем, шепнул:
– Темнит. Танки, видать, дрянь.
«Шерман» и «Валентайн» на вид производили внушительное впечатление – округлые бока, большие башни, широкие гусеницы с двухрядными катками, прочная лобовая броня… Боровой слазал внутрь, долго там шарился, наконец, выбрался на башню, восхищенно покрутил головой:
– Не танк, а номер люкс!
– Не берите, – подал голос Костя Петраков. – У них ходовая часть ни к черту, а главное, они на бензине работают, пылают как свечки.
Оба веских аргумента охладили пыл Борового. Как-никак тральщики первыми на себя принимали огонь, от них зависело наступление – плохо будет, если они легко начнут выбывать из строя. За ужином Федор, не кривя душой, высказался:
– Спасибо тебе, Ашот, за доброту и ласку. Танки оставь себе, а вот тридцатьчетверок хоть парочку мне отдай. Для полного комплекта.
– Э-эх! Раз просишь, отдаю! – с истинно кавказской щедростью распорядился Самвелян, разливая по кружкам вино «Айгешат», которое умудрялись присылать ему на фронт земляки.
2
В августе 1943 года началось новое наступление. Боровой думал, что теперь-то полк наверняка бросят в бой. Но он ошибся. Полтора месяца тральщики простояли в резерве. О них как будто забыли начисто. Памятуя о том, что вперед батьки соваться не стоит, Федор внешне не проявлял активности, хотя внутри все кипело. Где-то воюют, головы кладут, а полк отлеживается как на пляже.
Немного растряслись, когда пришел приказ строить макеты танков и пушек. Навезли досок, фанеры, гвоздей, краски. В работу включился весь личный состав полка, начиная от танкистов и кончая тыловыми ротами снабжения. Пакеты ставили на «колесный ход», на диски, выпиленные из стволов деревьев, и отправляли к станции Суджа. С воздуха станция походила на сущий муравейник. Из эшелонов выгружались «орудия и танки», порожние ящики от боеприпасов и сотни походных кухонь, по которым легко можно было вычислить количество довольствующихся людей. Эфир наводнили десятки радиостанций. Вся «боевая» техника и бесконечные колонны пехоты двигались к фронту, где оборудовались новые огневые позиции, наблюдательные пункты, исходные рубежи для танков. И все это происходило днем, с обычной русской беспечностью, позволявшей немецким самолетам-разведчикам беспрепятственно проводить воздушную съемку и уходить от как всегда опаздывающих советских истребителей.
Ночью же войска и макеты отводились в тыл, а на другой день все повторялось сначала.
Участились и разведывательные бои с привлечением настоящей артиллерии и авиации. Создавалось впечатление, что русские пытаются найти слабые участки в районе всеобщего наступления – города Сумы на центральном участке Воронежского фронта. Гитлеровские бомбардировщики волнами накатывались на позиции советских войск, громили макеты, ложные сооружения, оставив в покое левое крыло фронта северо-западнее Белгорода, как раз то место, откуда советские войска нанесли главный удар и устремились к Днепру.
И вот когда уже до великой украинской реки оставалась какая-нибудь сотня километров, Боровой получил приказ грузиться в эшелоны. Ехали по наспех отремонтированной железной дороге к городу Нежин, оттуда двинулись на юг до Пирятино, узнав, что поступили в распоряжение 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко.
После разгрузки полк пошел своим ходом с тралами на студебекерах и пятитонках. Внезапно в небе появилась «рама». Сперва она пролетела высоко, потом снизилась, пронеслась над колонной. Зенитные пулеметы на платформах открыли огонь, но не причинили ей вреда. Встревоженные Боровой и Клевцов осмотрели грузовики: все тралы закрыты брезентом, их можно принять за обычный военный груз. Почему же он привлек внимание немецкого пилота? Большие габариты? Непривычные очертания? А вдруг каким-то образом немцы узнали о тралах? Ведь один из них на Таманском полуострове уже побывал в их руках? Да и в Озерках что-то подозрительно долго кружил «фоккер» над полигоном…
Боровой отдал приказ – идти только ночью, соблюдать светомаскировку, отстаиваться днем в каком-либо укромном месте. С земли танки и тралы охранять усиленными караулами.
«Рама», нудно гудя моторами, прилетала несколько раз, кружила над островками лесов, рощами, садами, оврагами. В бинокль было видно, как в темно-желтом кургузом фюзеляже открывался черный лючок, огромный аэрофотоаппарат опускался на кронштейне к самому днищу. В это время жизнь на стоянке замирала. Танки и грузовики стояли под навесами или закрывались маскировочными сетями, люди прятались в хатах и садах. Лишь один раз «фоккер» едва не засек колонну. Это произошло ночью на марше. Самолет высыпал гирлянду осветительных бомбочек, озарив мертвенным светом чуть ли не полнеба. Танкисты сразу заглушили моторы, бросились закрывать машины сетями, забрасывать ветками с придорожных посадок. Судя по гулу, «рама» развернулась позади колонны, пролетела на малой скорости над дорогой как раз в тот момент, когда гонимые ветром парашютики очутились над головой. Заметил ли что летчик – осталось загадкой.
Наконец показался Днепр. Полк остановился у речного причала с рядами недостроенных складов. К этому времени отдельные соединения 38-й армии, на чью долю выпала задача освобождения Киева, уже в нескольких местах форсировали реку, закрепилась на высоком правом берегу. Пехота, легкая артиллерия переправлялись на лодках, плотах, баркасах, бревнах и досках, действуя вместо весел саперными лопатками. Но для переправы тяжелых танков нужен был мост. Павел обратил внимание на срубы складов. Их, видимо, ставили еще до войны, а немцы при отступлении не успели сжечь. Может, поблизости остались плотники? Он послал Петракова на поиски. Костя достал их буквально из-под земли. Они жили в землянках, вырытых на месте разрушенных хат. Старший из бригады – дед Мусий, узнав, что надо строить мост, гоготнул в бороду:
– Да знаешь ли ты, мил-душа, что в этом месте река лихая, с ног валит?
– А что вы предлагаете?
– Я? Ничего. Мосты не делал, больше хаты лепил, срубы…
– Как же на тот берег танки переправим?
– Из срубов не мост, а паромы надо делать, да катеришко достать.
Начали строить паромы и одновременно возводить мост.
Но тут произошло еще одно настораживающее событие. Оно на время отвлекло Павла от руководства строительством. Боровой, отведя глаза в сторону, сказал Павлу:
– «Секрет» задержал подозрительного человека. По документам – капитан технической службы. Пытался подойти к причалу, где стоят тралы. Допрашивает «смершевец». Парень кричит бестолку, грозит пистолетом. Ты немцев хорошо знаешь, помоги.
– Да и ты, наверное, тоже пистолетом махал? – спросил Павел, чем совсем смутил Федора.
– Уперся – ни тпру, ни ну…
– Знаешь Крылова: «Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник»?
– Проходили.
– Ладно, помогу по дружбе. Где «смершевец»?
– Во-о-он в той землянке.
Сотрудник Смерша, молодой лейтенант из бывших комсомольских вожаков, бился с задержанным уже два дня. Тот показал справку из госпиталя, говорил, что здесь до войны жила его невеста Оксана Цивилько, если осталась жива, хотел сделать сюрприз, объявившись внезапно.
Павел первым делом осмотрел вещмешок задержанного. Обычный солдатский набор. Спросил лейтенанта:
– Где и как лежали вещи?
– Как лежали? В мешке и аккуратно.
– Банки консервов находились где?
Лейтенант нахмурил лоб, ответил неуверенно:
– По-моему, в носках.
– Точно в носках?
– Точно!
Немцы в носки ни за что не засунут консервы. Банки у них смазывались техническим вазелином. Чтобы в ранце ничего не испачкать, они держали их в специальных мешочках. Если бы задержанный долго жил среди немцев, то наверняка бы что-то разумное перенял. Раз при обыске Павла не было, а лейтенант вообще не придал значения вещам, то придется искать другие улики. Насторожил один штрих: не хранилось ничего постороннего, чего обычно не бывает. Стопка довоенных писем принадлежали Оксане Цивилько, писались детской, не слишком грамотной рукой. Даты вроде бы сходились. Судя по некоторым строчкам, можно предположить, что Оксана знала задержанного давно. Павел попросил лейтенанта поискать местных жителей, расспросить об Оксане, может быть, она и лично объявится. Сам же снова уткнулся в письма, формулируя вопросы, которые придется задать при допросе.
