Евгений Федоровский - Посылка от Марта

Евгений Федоровский

Посылка от Марта

«ШТУРМФОГЕЛЬ» БЕЗ СВАСТИКИ

На рассвеге 14 мая 1944 года американская «летающая крепость» была внезапно атакована таинственным истребителем. Единственный оставшийся в живых хвостовой стрелок Свен Мета показал: «Из полумрака вынырнул самолет со скошенными назад крыльями. Он стремительно сблизился с нашей машиной и короткой очередью поджег ее. Когда самолет проскочил вверх, я заметил, что у моторов нет обычных винтов, откуда-то из-под крыльев вырывалось красно-голубое пламя. В какое-то мгновение повышался резкий свист, и все смолкло. Уже раскрыв парашют, я заметил, что наша „крепость“ разваливалась, пожираемая огнем».

Так впервые гитлеровцы применили в бою свой реактивный истребитель «Ме-262» «ШТУРМФОГЕЛЬ» («Альбатрос»).

Этот самолет мог бы появиться на фронте гораздо раньше, если бы не целый ряд самых разных и, разумеется, неслучайных обстоятельств. О них и рассказывается здесь.

Действие романа относится к тому времени, когда новая авиация на реактивной тяге упрямо заявляла о себе, так как поршневые самолеты начинали исчерпывать свои возможности. Работы над созданием реактивных самолетов велись во всех развитых странах, в том числе и в Советском Союзе. Легендарный БИ-1, прообраз современных истребителей, на котором летал капитан Г. Я. Бахчиванджи, до сих пор поражает историков реактивной авиации.

В то же время в фашистской Германии конструкторы различных фирм лихорадочно стремились опередить друг друга, построить свой истребитель и применить его в войне. Основная борьба велась между Вилли Мессершмиттом и Эрнстом Хейнкелем. Наша разведка бдительно следила за ходом работ этих конструкторов и по возможности тормозила их.

«Посылка от Марта» основана на действительных фактах, но фамилии и клички некоторых действующих лиц по вполне понятным причинам изменены.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Накануне эры

Когда Эрнст Хейнкель, владелец и главный конструктор фирмы «Эрнст Хейнкель АГ», галантно простился с Эрнстом Удетом, генерал-директором люфтваффе, оба находились в состоянии крайнего и плохо скрываемого раздражения.

Удет, сопровождаемый адъютантом, поднялся по трапу на борт своего «зибеля» и, не взглянув, как обычно, в пилотскую, проследовал в задний отсек самолета, отделанный под походный бар. Уже не считая нужным сдерживаться, но и не находя причин для выплеска злобы, он яростными глазами следил за осторожными движениями адъютанта, аккуратно откупоривающего бутылку бренди.

В то же время Хейнкель резко повернулся на коротких ножках и, подталкиваемый сухим горячим ветром заработавших винтов, засеменил к стоящему поодаль Варзицу, а подойдя, бросил ему фразу, которую Варзиц расценил как невольно вырвавшееся извинение:

— Эти люди не заметят и божественного перста истории…

И хотя Хейнкель ни при каких обстоятельствах не мог бы извиняться перед своим собственным служащим, он действительно оправдывался перед своим главным испытателем за то, что он, его хозяин, кровно связанный с ЭТИМИ людьми, не сумел отстоять свое детище.

— Все же сегодня великий день, господин доктор, — сказал Варзиц, обрадованный доверием хозяина.

Он был взволнован той близостью, которая неизбежно связывала людей, единственно понимающих всю важность происшедшего. Эта близость значила для него больше, чем само участие в решающем испытании. Она заслонила собой и напряжение страшного пятидесятисекундного «прыжка» в небо, и фантастичность перспектив, открывшихся ему там, наверху.

Но Хейнкель уже понял, что в раздражении сказал ненужную, очевидно, опасную фразу. Он не имел права так рисковать. Заметная дурашливость Варзица могла быть напускной.

— Я уверен, Варзиц, ОН нас поймет, — проговорил Хейнкель.

В этот день Эрнст Хейнкель показывал старому другу генерал директору люфтваффе Удету свой феномен — реактивный истребитель Хе-176.

Самолетик с короткими, будто срезанными, крыльями, на маленьких, как у детской коляски, шасси испытывал главный пилот Хейнкеля Варзиц. Баки были залиты по самое горлышко метанолом и перекисью водорода — горючим для вальтеровского жид-костно-реактивного мотора. Запустившись от аэродромного стартера, двигатель взвыл так оглушительно, что некоторые механики зажали уши, испугавшись за свои перепонки. Огнедышащей ракетой Хе-176 пронесся по аэродрому и взмыл вверх. Он держался в воздухе всего пятьдесят секунд. Но это не смутило главного конструктора. Хейнкеля потрясло то обстоятельство, что его реактивное детище — первое в Германии — увидело, наконец, небо.

Он не почувствовал раздражения Удета, но когда заметил, что полет не произвел на генерала впечатления, то обиделся, как капризный ребенок.

— ОН поймет нас, — повторил Хейнкель, глядя на удаляющийся в утренней дымке самолет Удета. В баре же взлетевшего «зибеля» Удет опрокинул первый стакан. Оглядывая любовным взглядом пятиярусную батарею бутылок, самую полную, как утверждали знатоки, коллекцию бренди в мире, он в который уже раз думал с тоскливой горечью: никогда, нет, никогда ему не вкусить сполна всего блаженства, заключенного в этих бутылках. С тех пор как он перестал летать, опьянение приходило к нему тусклым, земным. «Старая, дряхлая перечница, лысый попугай, Карлик-Нос, — честил он про себя Хейнкеля. — „Не могу нарушить полученного мной строжайшего запрещения“. Плевал я на это запрещение! И на него плевал. Попугай, выживший из ума попугай!»

Он взглянул на адъютанта. Тот сосредоточенно готовил новый состав из бренди и лимонного сока.

— А что ты скажешь, Пауль?

— Что вас интересует, герр генерал?

— Брось ты этот официальный тон, чинуша несчастный. «Герр генерал, герр генерал!» А что у герра генерала на душе, ты-то знаешь, герр адъютант? Молчишь? А ведь ты меня помнишь другим, Пауль. Ты слышал, как ревел Иоганнесбург? Ты видел, как обнимал меня Линдберг? Ты видел, как плакал этот старый попугай Хейнкель, когда я сел в Италии, установив новый мировой рекорд на его дурацкой машине? Ведь это было в прошлом году, Пауль, в прошлом году!

Для многих коллег Удета его неожиданное возвышение казалось труднообъяснимым капризом Геринга. Не поддался же и в самом деле «железный Герман» сентиментальной привязанности к старому однокашнику по эскадрилье Рихтгофена? Нет, в такие сентиментальности не верит и сам Удет. Деловые качества? Но Удет совсем непохож на дирижера величайшего авиапромышленного бума, призванного оснастить Германию самым могущественным военно-воздушным флотом. Нет, не Удет нужен Герингу. Только его имя, имя всемирно прославленного воздушного аса. Удет — хорошая реклама для немецкой авиации. Удет — удобный, проверенный посредник между новым руководством люфтваффе и авиапромышленниками. Удет, наконец, — послушный исполнитель воли и замыслов Геринга. «Железный Герман» не гнушается использовать его, чтобы при необходимости приструнить хитрого, пронырливого, иногда чрезмерно энергичного Мильха — генерал-инспектора люфтваффе. Удет, разумеется, уже осознал это и покорно принял уготованную ему роль. Но, по наблюдениям Пихта, его начальник не очень страдал от иллюзорности нынешней своей власти. Его больше бесило расставание со своей прежней, артистической властью над толпой. «Акробат воздуха» не привык, чтобы боялись его, он привык, чтобы боялись за него. Он властвовал над людьми, рождая у них страх за себя, рисуясь бесстрашием, снисходя к филистерскому обожанию. Категорический приказ Геринга, запрещавший ему самому испытывать новые модели и участвовать в спортивных полетах, застал Удета врасплох. Он почти физически ощутил, как ему опалили крылья.