Богдан Сушинский - Французский поход
Поднявшись на невысокий песчаный перевал, напоминающий огромную затвердевшую дюну, они увидели вдали, по ту сторону долины, предместье большого города. И, плененные открывавшейся картиной, остановились.
– Да, так вы спросили об осведомителе, – словно бы очнулся от длительного молчания Урбач.
– Можешь назвать имя? – оживился Хмельницкий.
– …Тем более что сделать это совершенно нетрудно. Вы ведь прекрасно понимаете, что Вуйцеховскому вряд ли удалось бы найти более подходящего осведомителя, чем… сотник Урбач.
Хмельницкий недоверчиво взглянул на Лаврина: шутит? Вроде бы нет.
– Это ты о себе? – растерянно спросил он.
– О себе, конечно.
– То есть в прошлый раз ты не шутил? Ты действительно стал осведомителем этого несчастного Коронного Карлика? – уточнил полковник.
– Напрасно вы так о нем. Такого противника надо уважать.
– Мразь! – взорвался Хмельницкий. И Лаврин решил, что это в одинаковой мере относится и к нему, и к Коронному Карлику.
Полковник рванул повод, преградил своим конем путь коню Урбача, и тот заметил, как задрожала на эфесе его широкая, жилистая рука.
– Так, значит, это в самом деле ты, сотник?! – угрожающе спросил Хмельницкий. – Думаешь, что, признавшись, дождешься моего помилования?
– Если вы решили сразиться со мной, то вынужден предупредить: это связано с определенным риском, – мягко улыбнулся Урбач. – С риском для вас, – вежливо уточнил он.
– Сирко! – позвал Хмельницкий. – Останови карету! Все подъедьте сюда! Почему ты решил, что я буду сражаться с тобой? – зло прищурился Хмельницкий, все еще преграждая путь Урбачу. – Я просто-напросто прикажу арестовать тебя.
Все, кроме кучера, подъехали к Хмельницкому и к Урбачу и, совершенно не понимая, что между ними произошло, молча окружили их.
– Чего звал, Хмель? – обратился к нему Сирко так, как обычно обращались казаки.
– Твой сотник, – оглянулся на него Хмельницкий, – только что сознался, что это, оказывается, он доносил на нас Вуйцеховскому – есть у них там, при варшавском дворе, советник такой, «тайный», видите ли. Так вот, благодаря твоему советнику, поляки знают о каждом нашем шаге. Он еще несколько дней назад намекнул мне на это предательство, но тогда я решил, что таким образом он отшучивается. Хорошего сотника ты мне подсунул, Сирко, надежного.
– И только? – разочарованно хмыкнул Сирко. – Я-то думал, случилось что-нибудь действительно серьезное.
– Измена, по-твоему, – уже ничто? Это уже несерьезно? Арестовать его! – приказал полковник Гурану и Хозару, стоявшим рядом. – Вам сказано: арестовать!
– И что потом? – замялся Хозар. – Ну, арестуем, сдадим полякам? Так, что ли?
– И казним!
– Не выполняй этот приказ, Гуран, – вмешался Сирко, оголив саблю. – Тебе, ротмистр Хозар, тоже не стоит вмешиваться.
– Как скажешь, атаман, – спокойно ответил сотник. – С какого черта я стану арестовывать Лаврина?
Поняв, что ситуация складывается не в его пользу, генеральный писарь, помнящий, что все же рангом он выше всех присутствующих, гневно осмотрел своих спутников. Однако это ничего не изменило.
– Я же предупреждал, что вся ваша затея, полковник, связана с определенным риском, – рассудительно улыбнулся Лаврин. – Да и зачем арестовывать сотника, который сам признался, никуда убегать не собирается, скорее наоборот… А не далее как полчаса назад спас вас от нападения гайдуков.
– Что же касается Вуйцеховского, – как бы между прочим добавил Сирко, – то для меня это и не было секретом.
– Так вы заодно?
– Не знаю, заодно ли. Но связаться с моим давним знакомым поручиком Ольховским помог сотнику я. А уже через него Лаврин добрался и до этого, как его там называют?… – нахмурился Сирко, глядя на Урбача.
– Коронного Карлика, – подсказал тот.
– Истинно так, истин-но! Полковник Гяур, вы, ротмистры, отъезжайте. Об остальном Хмельницкий и Урбач договорятся без нас, – решительно разряжал обстановку Сирко.
Так и не уяснив толком, почему Сирко столь беспечно воспринял предательство Урбача, полковник Хмельницкий удрученно посмотрел вслед оставлявшим его воинам. Затем так же недоуменно взглянул на сотника Лаврина, как бы ища у него сочувствия.
– А вот народ созывать не следовало, – слегка пожурил его Урбач. – Ни мне, ни вам это ни к чему. Хотя все равно никто, кроме Сирко, не знает, кто такой Вуйцеховский.
– Что вы здесь дурака из меня делаете? Почему ты согласился на это? – уже более миролюбиво, однако все еще растерянно, проворчал Хмельницкий, не зная, как вести себя теперь с этим беззаботно признавшимся изменником.
– Потому, что очень уж приглянулись мы друг другу: я и пан тайный советник. Вуйцеховский решил, что лучше меня осведомителя ему не найти. Я же решил, что пусть лучше он получает все сведения от меня, чем найдет среди нас человека, который действительно станет служить ему. А уж как преподнести ему все то, что я вижу и слышу, – мое дело.
– Словом, вы друг друга стоите.
– Главное не в этом. – Урбач спокойно объехал Хмельницкого, и тот вынужден был потащиться вслед за ним. Чувствовал себя при этом полковник прескверно. – Мне нужно было поближе познакомиться с Вуйцеховским, войти в доверие, узнать, как он готовит своих агентов. Я ведь только-только начинаю этим заниматься, а у Коронного Карлика опыт и опыт.
– Нашу с ним встречу тоже ты организовал?
– Конечно, я, – улыбнулся Урбач. – За что господин тайный советник был мне премного благодарен. А вы разве остались недовольны? Неужели Коронный Карлик умудрился разочаровать вас? Обычно он производит неизгладимое впечатление на каждого, кто встречается с ним впервые.
– И все же лучше бы ты сказал, сотник, что и на этот раз ты пошутил.
– Как-нибудь при случае я скажу об этом Вуйцеховскому.
23
Целую неделю томились казачьи послы в Гданьске, ожидая, когда же можно будет подняться на борт судна, идущего к французским берегам. И вот наконец это свершилось. Капитаном посланной им богом старой, истрепанной штормами каравеллы оказался молодой тучный швед, пришедший в Гданьск за грузом льняной мануфактуры.
Несмотря на то, что агент графа де Брежи предварительно встретился с ним и неплохо оплатил путешествие казаков, капитан принял их холодно и довольно надменно. И каюты – одну для полковников, другую для их адъютантов – выделил вовсе не такие, какие хотелось бы видеть Хмельницкому. Но, даже отводя им эти грязные, пропахшие рыбой и гнилыми водорослями пристанища, всячески давал понять, что у него была возможность поместить в них куда более выгодных пассажиров – голландских и датских купцов.
– Вообще-то, я не уверен, что поведу свой корабль в порт Кале, – сказал капитан, не вынимая изо рта трубку с тонким изжеванным мундштуком.
– Почему вы не уверены в этом? – грубо поинтересовался Хмельницкий, столкнувшись с ним в тесном проходе.
– Торговые дела есть торговые дела. Тут, знаете ли, никогда не угадаешь, в чем тебя ждет выгода.
– Деньги вы получали только потому, что идете к берегам Франции. И только попробуйте изменить свое решение, – кончилось терпение полковника.
– Это угроза?
– Дружеский совет.
– Судя по всему, у капитана успели побывать и люди графа Потоцкого, заплатившие ему не меньше, чем посол де Брежи. Как бы он не превратил наше путешествие в исход через раскаленную пустыню, – мрачно подводил Хмельницкий итог первого этапа своего странствия, оставшись наедине с Сирко. – Впрочем, каждый, кто отважился на далекое путешествие, должен быть готовым к любым лишениям. Это мне тоже известно.
– Но до поры до времени мы будем делать вид, что ничего не произошло: все прекрасно, мы всем довольны.
– Надо только выяснить, перед кем мы должны делать этот самый «вид», кого послали по нашему следу.
– Это выяснится очень скоро. Не зря же мы взяли с собой вездесущего сотника Лаврина.
24
Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, к посольскому двору подъехала карета. Из нее вышел ротмистр литовских драгун и, зайдя во двор, поинтересовался, где он может видеть татарина, приехавшего с двумя молодыми женщинами и слепой седовласой старухой.
Слуга присмотрелся к лицу ротмистра. Не оставалось сомнений, что перед ним – то ли турок, то ли татарин. Однако он знал, что в литовских войсках служит немало татар. Некоторые из них давно отреклись от своей веры и дослужились до офицеров. Тем более ничего удивительного не было в том, что татарин-офицер желает повидаться с прибывшим в столицу земляком.
– Вам трудно будет найти его. Я позову, – подставил слуга руку для причитающейся ему монетки.
– И как можно скорее, – предупредил офицер.
Прошло почти полчаса. Слуга заглянул везде, куда только можно было заглянуть, опросил всех, кто попался ему на глаза. Но Кара-Батыр исчез, хотя одна из приехавших женщин – пани Власта, к которой они обратились, – была уверена, что слуга графини де Ляфер где-то здесь. Он никуда не собирался уходить.
