Борис Яроцкий - Эхо в тумане
— Вы почему оказались в зоне боевых действий?
— Товарищ капитан, нам в ауле показали на лес, — стал оправдываться Ягодкин. — Вот мы и пошли…
— Вай-вай-вай, старшина, а непонятливый. Вам же ясным языком было сказано: что в лес шакалы угнали колхозный скот. Чтоб фашистам достался…
— Мы этого не знали, — ответил Алексей.
— И диверсанта убили по незнанию? — Капитан едко усмехнулся.
— По случайности.
— Случайно вы живы.
Капитан приказал лейтенанту сдать пойманных диверсантов коменданту трибунала, а сам повел моряков через густой и влажный лес. Вскоре на дне каменистого ущелья они увидели пестрое стадо коров.
Капитан показал на упитанную телку: из нее получатся отличные котлеты.
— Нам нужна дойная корова, — уточнил Алексей. — Женщина в тяжелом состоянии… Тяжелораненая…
— Вай-вай! Ловят диверсантов, а женщина умирает. Ныхарашо. Вот, — указал капитан на корову красной Масти, — ваша. Вы ее честно заработали в бою, — и торжественно добавил: — Вы, моряки, бойцы замечательные, только на суше беспечные, а это для вашей жизни ныхарашо.
В сопровождении пограничников Заволока и Ягодкин гнали корову до самого перевала, а за перевалом, когда уже, казалось, все опасности были позади, из кустов раздалась автоматная очередь, и пуля, видимо, предназначавшаяся Алексею, угодила в коровий рог. Такую ее, с отбитым рогом, и пригнали в Голубую бухту.
— А мы с замполитом уже схлопотали по выговору за ваш поход, — без утайки признался командир. — Добро, хоть не казенные деньги взяли…
— Товарищ командир, — воскликнул Алексей, — а мы их принесли обратно! Капитан-пограничник сказал, что корову мы честно заработали в бою.
— Ну и ну!
После операции, к великой радости подводников, Иванка стала быстро поправляться. Ее щеки порозовели, в темно-карих глазах появился блеск. На вопросы моряков! «Как себя чувствуешь», отвечала:
— Добре.
Алексей научился доить корову, которую назвали Торпедой. Доение оказалось не ахти какой сложной процедурой. Только вот руки болели, должно быть, с непривычки. Кроме Алексея, к Торпеде никто не решался подсаживаться с ведром-подойником, зато траву носили все, кто был свободен от вахты.
Иванка осваивалась в новой для нее обстановке, многих подводников уже знала по имени, а Заволоку называла «братком Алешей» и каждый раз, когда он уходил из палаты, просила: «Братко Алеша, ты без меня не уплывай. Я хочу домой в Болгарию».
Скоро Иванку увезли в госпиталь. По прямой госпиталь от базы был километрах в десяти, а вот когда поднимаешься, долго петляешь, пока не покажется двухэтажный каменный дом. До войны здесь был пансионат, и дом белили известью. Сейчас его перекрасили в серый цвет, чтоб с моря трудно было его заметить.
Алексей ухаживал за коровой, доил по-прежнему сам, но теперь все молоко относил на камбуз, чтобы корабельный кок, красный от усердия главстаршина Некрутывухо варил на нем овсяную кашу. Торпеда оказалась понятливой, быстро привыкла к ласковой заботе Алексея и, наверное, в благодарность за это всегда норовила лизнуть ему щеку.
Как-то вскоре после отъезда Иванки Некрутывухо заглянул под навес, пыхтя и кряхтя, принес Торпеде полный бачок помоев и, пока корова пила, вылавливая листья капусты, вслух рассуждал:
— Гарна скотына, та мьяса маловато.
От этой новости Алексею стало не по себе. Он понимал, что рано или поздно Торпеду зарежут, и кок с присущим ему старанием наделает из нее котлет, и тот же Миша Лукаш, второй помощник торпедиста, бывший зенитчик погибшего теплохода «Абхазия», подмигнет товарищам: мол, Торпеда даром не пропала.
Пожалуй, лучше других распознал настроение Алексея замполит Гусев.
— Ты вот что, — сказал он без околичностей, — завтра захвати двух товарищей, свободных от вахты, отведешь Торпеду в госпиталь, а заодно проведаешь Иванку. Некрутывухо ей приготовил гостинец. От всего экипажа…
Предложи он это на сутки позже, Торпеду довелось бы оставить на базе. В следующую ночь был получен приказ выйти в море.
А осенью, когда море стонало от северного ветра и только в Голубой бухте было относительно спокойно, лодка под командой Вяткина, теперь уже капитана третьего ранга, переправляла партизан на болгарский берег. В этой группе была и подпольщица из Варны Иванка.
После того как она вышла из госпиталя, ей предложили остаться до конца войны в Советском Союзе. Но девушка настояла на своем, и после учебы на курсах радистов ее зачислили в боевую группу.
В этом походе Алексей испытывал сложное чувство: он был счастлив, что они с Иванкой снова вместе, и одновременно печалился, что это встреча перед разлукой, может быть, в их жизни последняя.
Там, куда она теперь направлялась, свирепствовали фашисты. Многие подпольщики уже были схвачены и казнены. На политинформации замполит Гусев рассказал подводникам, какие жестокие муки в царских застенках принял болгарский патриот генерал Владимир Займов. Палачи дробили ему пальцы, жгли спину раскаленным железом, раны посыпали солью… Сердце генерала не дрогнуло. Он был солдатом. Иванка же — девушка. А фашисты не знают снисхождения ни к кому. Ах, если бы он мог быть с ней рядом!..
В непроглядную штормовую ночь их встретили варненские подпольщики, и тогда, на палубе, перед тем как пересесть в моторную лодку, Иванка обняла Алексея.
Леонтий Власович умолк. И гости заметили: за окном вечер, стекла затянуты белыми сверкающими узорами. Пора было собираться в обратный путь: предстояло еще ехать электричкой.
— Значит, в ноябре сорок второго года Алексей с Иванкой виделись в последний раз? — взволнованный рассказом, уточнил Павел,
— По всей вероятности, — ответил Леонтий Власович. — Тогда наш поход был очень удачным. На четвертые сутки мы подстерегли немецкий транспорт. Шел он из Стамбула в Констанцу. Что у него было на борту — можно только предположить, но, как потом нам сообщили, жители Бургаса видели в море зарево… двое суток полыхало пламя…
— А когда к Алексею могла попасть фотография Иванки?
— В августе сорок третьего.
— Но в сорок третьем году Иванки уже не было в живых.
— А что, у вас есть точные сведения? — Леонтий Власович добродушно усмехнулся.
— У меня есть письмо подпольщика.
— В августе сорок третьего Иванка была жива. В тот месяц мы встречались с подпольщиками дважды, и дважды девушка передавала привет всему экипажу.
Последние слова Леонтия Власовича и ободрили и озаботили Павла. Все-таки была тогда жива Иванка или уже погибла? Если погибла, то когда и при каких обстоятельствах? Этого Леонтий Власович, оказывается, не знал. И на главный вопрос тоже не ответил, так как летом сорок четвертого года в походах не участвовал — был на курсах минеров.
— Об Алеше мог бы еще рассказать Владимир Капитонович Гусев, — вспомнил Леонтий Власович. — Да теперь его уже не спросишь. А дневник он оставил. Если вам удастся прочитать его записки, надеюсь, и узнаете больше… У замполита было записано, что Алексей Заволока и Миша Лукаш посмертно представлены к наградам…
Ночной электричкой Павел и Атанас вернулись в Москву. И хотя время было позднее, Павел написал в, Ростов Гусеву-младшему, инженеру завода: попросил его сделать выписки из отцовского дневника о главстаршине Заволоке. Второе письмо он адресовал коммунисту Проданову, прося его, если будет необременительно, узнать о дальнейшей судьбе Гочо Тихова.
На другой день Павел позвонил Герасиму Прокопьевичу, сообщил о результатах поездки, и тот охотно пообещал навести справки в наградном отделе.
Тана
Закончился предпоследний семестр. У Атанаса Кралева был отпуск.
Вечером по случаю приезда сына Георгий Кралев созвал многочисленных родственников. В роду Кралевых, в большой династии рабочих табачной фабрики, Атанас — первый, заслуживший офицерские погоны. Сам Георгий не носил военной формы, но винтовкой владел не хуже бывалого воина. В Сентябрьском восстании он штурмовал казармы жандармского батальона. За праздничным столом гости слушали Атанаса. Отец удовлетворенно кивал: сын говорил о сердечности советских людей.
Мать Атанаса — Труфакия, крупная смуглая женщина, — поручила своей сестре распоряжаться на кухне, а сама подсела к сыну. Она была счастлива, что тот здоров, чувствует себя прекрасно и что климат России, хотя и суровый в зимние месяцы, Атанасу по душе. Не сразу она выбрала подходящий момент, чтобы спросить, нашел ли Павел боевых товарищей Алексея.
— Кое-кого нашел, — охотно ответил сын. — А в Софии живет человек, который, кажется, видел Иванку. С ним я и хочу завтра встретиться.
— Ты уже едешь в Софию? — Мать всплеснула руками. — Неделя отпуска… Как же так?
Когда Атанас приехал в Софию, падал снег, удивительно похожий на московский. Довольно быстро он разыскал квартиру пенсионера Проданова. Хозяин только что вернулся со стадиона, свежий, возбужденный, быстро расхаживал по квартире:
