Борис Яроцкий - Эхо в тумане

Борис Яроцкий

Эхо в тумане

Память, зовущая к мужеству

В 1941 году автору этой книги было восемь лет. Он не шел по дорогам войны, но война прошла через его сердце.

Отец Бориса Яроцкого — школьный учитель из небольшого украинского городка — почти с первого и до последнего дня был на фронте. Мать с пятью малолетними детьми (Борис — второй ребенок) пережила все ужасы военного лихолетья: бомбежки, артобстрелы, оккупацию. Прямым попаданием вражеской бомбы был разрушен дом Яроцких: семья, к счастью, не пострадала.

Однажды Борис оказался свидетелем расстрела захваченных в плен красноармейцев: фашисты уничтожили их на глазах у горожан. Тогда же, в оккупации, был тяжело ранен старший брат, и Борис до возвращения отца с фронта разделял с матерью все заботы о младших детях. Потом — полуголодное послевоенное житье, учеба в педучилище и воинская служба: почти треть века.

Яроцкий был командиром, политработником, корреспондентом, преподавателем военной академии. Служил в Ленинградском, Беломорском, Северном, Прикарпатском, Одесском, Белорусском округах! И везде находил героических людей, героическую историю, внося, таким образом, свою лепту в поисковую работу, в следопытское движение нашей молодежи, идущей по боевым дорогам своих дедов и отцов.

…В Архангельске Яроцкий собирает документы о злодеяниях англо-американских интервентов, пытавшихся задушить молодую Советскую Республику, о мужестве местных жителей… В Карелии ищет свидетельства о комсомольском рейдовом отряде, действовавшем в тылу врага в июле — августе 1941 года… Во Львове изучает боевой путь прославленной 32-й танковой дивизии… В Севастополе встречается с моряками-подводниками, ходившими на боевые задания в годы войны к берегам Болгарии…

Я подробно перечисляю поисково-исследовательскую работу автора книги, чтобы читатель лучше представил себе, где, возникал замысел произведений писателя, и то, почему Борис Яроцкий не мог не написать «Алгебру Победы», «Возвращение Иванки», но особенно повесть «Эхо в тумане», эту оптимистическую трагедию о подвиге 193-х комсомольцев и одного коммуниста: всего в отряде было 194 человека.

Большинство из них навечно остались в лесах и болотах Карелии. Но каждый в отдельности и все вместе до конца выполнили свой долг: вот почему в повести столько действующих лиц самых разных национальностей — это наша дань героизму тех молодых ребят. Ведь старшему из них едва исполнилось тогда двадцать два года. Им был политрук.

Читаю повесть «Алгебра Победы», и память возвращает меня на западную границу. Я узнаю лейтенанта в танковом шлеме. Невысокого роста, ладно скроенного, черного от копоти и пыли. Он только что из боя. Это Павел Гудзь. Свой первый фашистский танк лейтенант поджег в восемь часов утра 22 июня. И я, будучи военным корреспондентом, писал об этом отважном красном командире в многотиражке 32-й танковой.

Повесть ведет меня в знойный июнь сорок первого. На вытоптанных Цитах — полыхающие танки: наши и вражеские… Мы прорываемся через оккупированный фашистами Львов… Ведем тяжелые оборонительные бои…

Каждый из нас, фронтовиков, прошел на войне свой курс науки — испытание на силу духа. Но, пожалуй, лучше других этот экзамен выдержал танкист Павел Гудзь. Его подвиг, когда он сам ампутировал себе во время боя раненую руку, повторили воины, выполнявшие интернациональный долг в Афганистане и, как Гудзь, оставшиеся в армейском строю. Это офицеры Самсонов и Бешан, ныне слушатели Академии бронетанковых войск. Той самый, которую в свое время закончил подполковник, а сейчас генерал полковник Павел Данилович Гудзь.

Повести Бориса Яроцкого, предложенные в эту книгу, разные по сюжету. Но есть в них одна общая черта: по своему; героическому пафосу они весьма современны. В них присутствует очень важная мысль — только мужественные люди способны выстоять и победить врага. А мужество, как известно, воспитывается всей жизнью, в том числе и исторической памятью народа.

И то, что автор — по молодости лет — не был участником Великой Отечественной, но со знанием дела уже давно пишет о войне, свидетельствует о приходе в литературу поколения писателей, которому предстоит осваивать глубинные пласты, истоков героизма защитников нашей Родины.

Эта тема всегда актуальна. И сейчас, когда партия решительно взяла курс на перестройку всех сфер жизни общества, и в первую очередь — духовной, актуальна особенно.

Каждому новому поколению нужен пример для подражания. Мы находим его и в этой книге. Ее герои — люди крепкого нравственного здоровья: политрук Василий Колосов, всецело взявший на себя ответственность за судьбу рейдового отряда, моряк-подводник Алеша Заволока, принявший неравный бой у берегов Болгарии, танкист Павел Гудзь, человек неколебимого личного мужества.

Да, повести Бориса Яроцкого созвучны времени, его требованиям. Они убедительно и страстно подтверждают, что только нравственно зрелые люди способны умело и успешно защищать революционные завоевания и по-революционному преобразовывать мир.

Сермен Борзунов

Эхо в тумане

1

Вполнеба полыхал над озером Закат, вытягивал из воды легкую золотистую дымку. За высокие камыши только что село солнце. Оно даже не село — нырнуло. «Как расписная ложка в майский мед. — От невольного сравнения политрук Василий Колосов грустно усмехнулся: — Ничего себе мед… Оттуда, из камышей, жалят пулями — только покажись…» И все же такой удивительно красивый закат Колосов наблюдал впервые. Карелия… вот ты какая!

В роте он политруком недавно. Командиром роты был Виктор Кургин, жилистый светло-русый лейтенант. Командир и политрук считали себя ленинградцами. Кургин перед самой войной закончил Ленинградское пехотное училище имени Кирова, Колосов — Ленинградское военно-политическое имени Энгельса. Кроме них, в роте было еще два таких ленинградца — командиры взводов лейтенант Григорий Лобода и Олег Иваницкий, выпускники пехотного училища. Все они на этом участке фронта воевали уже месяц — с самого начала войны.

Всматриваясь в дымчатый противоположный берег, Колосов услышал певучий голос бойца Сатарова, своего ординарца:

— Товарищ политрук, вас вызывает капитан. Говорят, срочно.

В батальоне капитан один — комбат Анохин. «Никак принимать пополнение?» — подумал политрук, радуясь. Батальон занимал оборону на восточном берегу озера. Вроде и спокойный участок, а потери большие. Злее всего досаждали снайперы: чуть зазевался — и вот уже из-за озера пуля.

Догорал июль. А белые ночи над Карелией все еще царствовали. В лесах было светло, как в городском парке. Устремленные ввысь сучковатые сосны, близко подступавшие к озеру, казалось, излучали желтый сочный свет, и вражеские снайперы чаще охотились по вечерам, когда заря через озеро стелется к нашему берегу, высвечивая каждую ветку.

Два часа назад Василий Колосов шел по ходу сообщения в первую траншею. Нужно было выбраться на мысок, клином уходящий в озеро. Туда выдвинулись пулеметчики. На пути попалась рубленая лесная сторожка, крытая тесом. И политрук решил взглянуть, где там пулеметчики устроились. Только нащупал замшелый конек тесовой крыши, как у самого виска пуля ковырнула щепку.

Ординарец, от неожиданности распахнув раскосые глаза, с запозданием крикнул: «Снайпер!», но политрук не стал ждать второй пули — мгновенно очутился у порожка. «И зачем я вылез?..» — обругал себя. Он все еще не мог избавиться от чувства, которое им овладело после удара пули рядом с виском. То ли снайпер ошибся, то ли он, Василий Колосов, родился в рубашке. «А может, капитан вызывает меня по поводу моей глупой вылазки на крышу?» — думал по дороге к штабу.

Пока политрук беседовал с бойцами, Сатаров побывал в штабе и оттуда принес почту. «Наверное, это он доложил комбату, Вот снимут с меня стружку… И поделом». С этой невеселой мыслью, пригибая голову, Колосов ускорил шаг. И хотя он был в каске, предосторожность не мешала.

Ход сообщения не везде в полный профиль, поэтому кое-где приходилось чуть ли не щекой прижиматься к сырому колючему граниту. На открытой местности обостряется чувство ожидания пули. Но на этот раз политрук торопился и раньше времени приподнял голову — пуля тут же цокнула о каменный выступ, высекла искру и рикошетом отлетела в сосны. Спустя четверть часа политрук входил в землянку командира батальона.

— Наконец-то, — нетерпеливо встретил Анохин и вместо того, чтобы «снимать стружку», показал на деревянный ящик из-под снарядов. — Садись.

Здесь уже был лейтенант Кургин и что-то записывал в блокнот, перед ним на грубо сколоченном столике глянцем отсвечивала карта.

— Повторяю… Приказано: выслать в тыл противника рейдовый отряд в составе усиленной роты… Вот сюда. — Комбат осветил фонариком лист карты, на котором теснились зеленые пятна, обозначавшие хвойные и сосновые леса. На синих разновеликих овалах Колосов успел прочесть: «Сямозеро», «Шотозеро». Судя по тону синевы, озера глубокие. Их разделял довольно широкий перешеек.