Василе Преда - Поздняя осень (романы)
Сразу возник вопрос: как теперь поступить, написать ему? Разве он смог бы выразить в словах все, что чувствовал! Кроме того, письмо может потеряться в дороге или задержаться… О том, чтобы явиться прямо к нему домой незваным гостем, тоже не могло быть и речи — свалиться как снег на голову!.. Захочет ли он вообще видеть его?..
Штефан решил вначале найти номер его служебного телефона, это было легче, ведь речь шла о большой стройке. Снова начались волнения, поиски, ожидание…
Наконец Штефан узнал его служебный телефон. Он взял увольнительную и пришел на главный переговорный пункт. Позвонил. Сердце его сжималось, кровь ударяла в виски… Как начать, что ему сказать? Прямо сказать обо всем не хватало смелости. Он лихорадочно искал предлог, чтобы попросить у отца номер домашнего телефона, не может же он говорить о глубоко личном, касающемся только их двоих, если отец находится на работе, среди коллег, людей посторонних.
— Мы с вами когда-то вместе работали на стройке, — представился он, выдумав на ходу какое-то имя. — Видите ли, у меня неприятности… Несчастный случай… Не могли бы вы дать мне номер вашего домашнего телефона? Я бы мог позвонить вам вечером и все объяснить. Может быть, вы сумеете мне помочь. Я теперь работаю в конструкторском бюро в Бухаресте…
Штефан говорил быстро, не давая собеседнику времени на размышление. Он боялся вопросов и себя самого, боялся, как бы не растеряться, не потерять голос, его трясло, голос был сдавленный, он чувствовал, как у него сжимается горло.
— Я вас не помню, — услышал он в ответ. Обычный голос. Ничего особенного в нем не было.
Он вслушивался в этот голос, пытаясь уловить какие-то особые нотки теплоты и сердечности, но — ничего…
— Я давно уже уехал из Ботошани, — продолжал врать Штефан. — Я все расскажу вам вечером…
И он записал номер телефона.
Итак, был сделан первый шаг. Теперь предстояло самое главное — открыться родному отцу.
Дождавшись конца рабочего дня, Штефан не пошел домой, а отправился бродить по улицам.
Конечно, родителям он ничего писать не будет, ведь для них это был бы болезненный удар. «Чего тебе не хватало в нашем доме, сынок? — мог бы спросить его отчим с искренним недоумением. — Разве тебя не любили?»
В последнее время у отчима побаливало сердце, и такого рода сообщение могло его убить. Он никогда не делал различий между детьми, любил их всех одинаково. Это было его идеалом в жизни — сплоченная семья…
Штефан прикинул, сколько времени понадобится инженеру Драгомиру, чтобы вернуться домой, поужинать и отдохнуть. Подождав, он направился к телефонной станции. Его сковывал и одновременно раздражал страх. Он вообще был не по-мужски робок, застенчив и, чтобы скрыть это, временами грубил. Он понимал, что это не лучший выход, но ничего не мог с собой сделать.
Штефан заказал разговор на неограниченное время: не хотелось отвлекаться на опускание жетонов, а сколько времени ему вообще понадобится, он не знал. С Ботошани соединили скорее, чем он ожидал. К телефону подошел сам инженер. Штефан представился. На этот раз Драгомир резко прервал его:
— Я не знаю, кто вы и что вы от меня хотите! Вы обманули меня, утверждая, что работали в моем бюро. Вы вообще здесь никогда не работали. Я проверил по своим ведомостям — вашей фамилии нет нигде…
Он замолчал — вероятно, ждал возражений. Но в трубке было молчание.
— Алло! — крикнул рассерженный инженер. — Почему вы не отвечаете? Если вы не будете говорить, я повешу трубку!..
И Штефан испугался. Он будто внезапно очнулся.
— Да, я обманул вас, — признался он. Голос вдруг стал грубым, резким. — Не вешайте трубку, от меня вы так просто не отделаетесь, — закончил он почти угрожающе.
Инженер заколебался.
— Хорошо, — сказал он сдержанно, — я вас слушаю. При одном условии: скажите, кто вы такой и что вам от меня нужно.
— Ладно, — обещал Штефан все так же грубо, — но я тоже поставлю вам условие: что бы я ни сказал, не вешайте трубку… Я все равно вас найду и не оставлю в покое.
— Я слушаю, — последовало согласие.
Штефан тяжело дышал, опираясь плечами на металлическую стенку кабины, и говорил медленно, напряженно вслушиваясь, чтобы уловить малейшие нюансы реакции, которая могла бы последовать в ответ.
— Мое имя… Штефан Лунгу, — с трудом выговорил он. — Не знаю, говорит ли оно вам о чем-нибудь…
Он замолчал, потому что услышал в трубке странный шум, что-то похожее на стук упавшего тела.
— Алло, — закричал он, — алло!..
Ему никто не отвечал. Слышались только приглушенные звуки какого-то волнения в доме. Он слушал, недоумевая, и ждал. Он не собирался вешать трубку, не для этого он начал этот разговор, о котором так долго мечтал.
И вдруг в трубке раздался женский голос. Женщина почти в отчаянии кричала:
— Ты кто такой, чего ты от нас хочешь?! Что ты сказал моему мужу? Ему плохо стало!
Он назвал и ей свое имя и вдруг выпалил:
— Я его сын! Вы не знали, что у него есть еще один ребенок?
— Конечно знала, как не знать! — сказала она удивленно и с нотками радости. — Значит, ты узнал обо всем? Дорогой мой, как я рада тебя слышать, — продолжала она чуть не плача. — А где же ты сейчас? Приходи к нам!
Этого он не ожидал. Он думал, что жена у отца ведьма, классическая мачеха, а она оказалась обыкновенной женщиной, которая готова отнестись к нему как к своему собственному сыну. И наверняка это было искреннее отношение к нему, ведь для нее все это так неожиданно. В ее голосе он не заметил даже минутного сомнения — она просто обрадовалась тому, что услышала.
Но им внезапно овладела какая-то подозрительность, может быть, инстинктивная. Не обращая внимания на ее доброжелательность, он сухо и торопливо сказал:
— Я не с вами хотел говорить, а с ним. Если он пришел в себя, то позовите его к телефону.
Женщина не обратила никакого внимания на его вызывающий тон:
— Да, дорогой, он пришел в себя, сейчас тебе его дам. И помни, что с этой минуты я жду, когда ты к нам придешь, чтобы мы с тобой познакомились.
Трубку взял отец, но, видимо, он с трудом что-либо понимал, все время плакал и повторял:
— Приходи к нам!.. Прошу тебя!
— Не настаивай, я не приду! — сказал Штефан торопливо. — Я тебя искал и нашел, вот и все! Если хочешь со мной увидеться, то приезжай сам. Мне там у вас нечего делать!
— Приеду, конечно приеду! — заверил его отец. — Сделаю все, как ты говоришь, ты только скажи куда…
Он сказал.
— Если можно, я тоже с ним приеду! Ты мне разрешаешь, правда? — крикнула вдруг в трубку жена отца.
Он согласился — пусть приезжают вдвоем. Решили встретиться на Северном вокзале, возле справочного киоска.
— Подожди еще минуту! — воскликнул отец. — Я забыл спросить тебя, как ты выглядишь. Как я тебя узнаю?
Такой вопрос был, конечно, естественным, но именно он больше всего рассердил Штефана.
— Думаю, что похож на тебя, — процедил он сквозь зубы и повесил трубку.
Штефан приехал на вокзал и ждал отца. «Я не похож ни на кого из родных, значит, я похож только на него», — размышлял он, внимательно вглядываясь в каждого встречного.
Штефан увидел отца еще издалека. Его взгляд почему-то притянуло туда как магнитом… Да, это был отец: те же глаза, живые, черные как угли, лицо смуглое, родинка на подбородке — ясно, они похожи друг на друга, только он выше и плотнее… Никаких сомнений у Штефана не было, он узнал его с первого взгляда!.. Слезы вдруг потекли по щекам — ведь он столько лет ждал этой минуты! Но нет, он не имеет права предстать таким перед отцом, нужно быть мужчиной. И тогда, быстро смахнув слезы, Штефан грубовато окликнул:
— Эй, это вы инженер Драгомир? — Так обычно в деревне парни окликали взрослых мужчин, и если им позволяли так обращаться, значит, парня считают своим.
Так он себя тогда чувствовал. И поэтому он обращался не столько к инженеру Драгомиру, сколько к человеку, с которым — он знал это! — они связаны кровно и от которого он ждал какого-то подтверждающего знака.
Он тогда хотел сразу, одним шагом приблизиться к этому смуглому плотному мужчине, который не мог быть не кем иным, как только его отцом. Он ничего почти не видел: ни формы полковника, ни окружившей их толпы — он едва стоял на ногах от волнения… Он забыл отдать честь, так был ошеломлен тем, что все это происходит не в его детской фантазии, что это не мираж, не видение, что это все наяву…
Думитру молча выслушал этот длинный рассказ. Он смотрел на эту историю с точки зрения командира, который отвечает за своих подчиненных, за все их волнения и бессонницы, иллюзии и фантазии, но прежде всего за их реальные поступки. По ходу рассказа у него не раз возникали вопросы и желание остановить старшину, выяснить непонятное. Но он знал, что сейчас Штефану нельзя задавать вопросов. Молодому человеку нужно было только одно: чтобы кто-то его слушал, чтобы у кого-то хватило терпения выслушать до конца. Просто слушать — и все. Жизненный опыт подсказывал Думитру, что Штефан Лунгу переживает минуты потрясения в своей жизни и ему очень хочется облегчить душу…
