Олег Селянкин - О друзьях-товарищах
В ночь с 25 на 26 марта 1944 года на самых обыкновенных лодках отряд десантников пошел к Николаеву. Ночь была темная, ветреная. И шли они на веслах, шли против течения и большой волны.
Пятнадцать километров прошли десантники по Южному Бугу. Из этих пятнадцати — семь по реке, оба берега которой были в руках фашистов. Гребли поочередно, а вместо отдыха непрерывно отливали воду из лодок.
В труднейших условиях совершали переход, но все же благополучно достигли цели, незамеченными вошли в порт города Николаева, высадились здесь на берег.
Высадившись на территории порта, отважные десантники захватили четырехэтажный дом, установили пулеметы на всех его этажах и выбросили вокруг охранение. Командиром одной из групп этого охранения и был старшина 1-й статьи В. И. Бачурин.
Схлынула некоторая растерянность, порожденная внезапностью нападения, гитлеровцы против горстки смельчаков сразу бросили большие силы, на вооружении которых были не только автоматы и пулеметы, но и минометы, артиллерия и даже… огнеметы. Тройным кольцом охватили они захваченный десантниками дом и начали первую атаку.
Двое суток отряд десантников вел бой с гитлеровцами, которые превосходили его и численностью, и вооружением. Восемнадцать вражеских атак отбили они за эти двое суток, уничтожив и ранив до семисот фашистских солдат и офицеров!
Из восемнадцати атак пять носили особенно ожесточенный характер. Во время этих пяти атак фашистские автоматчики шли вперед под прикрытием танков, совершали перебежки лишь тогда, когда по дому, в котором держали оборону десантники, били почти в упор все минометы и пушки. Красноватая кирпичная пыль, перемешавшись с пороховой гарью, тяжелым облаком висела в воздухе. Черные провалы там и тут зияли в стенах дома, мужеством и умением советских воинов превращенного в неприступную крепость. Временами казалось, что все живое давно уничтожено в этом истерзанном доме, но стоило гитлеровцам начать новую атаку — гарнизон дома-крепости немедленно открывал убийственный огонь, открывал с предельно малой дистанции.
И тогда фашисты, обозленные неудачей, пустили в дело огнеметы. Казалось, от жаркого пламени вспыхнули сами камни дома, но только бросились фашистские автоматчики вперед — будто на стену меткого огня натолкнулись!
Вот теперь фашисты и привезли баллоны с газом. И открыли их…
Только так, только применив оружие, которое весь мир заклеймил позором, гитлеровцы смогли сломить сопротивление отважных советских десантников.
Потом, пытаясь скрыть следы своего гнусного преступления, фашисты сожгли из огнеметов трупы советских воинов. Но разве правду от народа утаишь? И после освобождения нашей армией города Николаева люди, узнав о случившемся, еще раз прокляли фашизм и минутой скорбного молчания почтили память героев-черноморцев.
А 3 апреля 1944 года майор Котов (командир бригады морской пехоты) написал в «Наградном листе» на Бачурина Василия Ивановича: «Как верные сыны Родины, всей душой ненавидящие врага, все десантники в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками показали пример мужества, геройства и отваги». И чуть дальше: «…старшина 1-й статьи товарищ Бачурин, несмотря на тяжелое состояние, оружия не сложил, а погиб смертью героя».
Последние слова свидетельствуют о том, что в том бою В. И. Бачурин был ранен. Может быть, и неоднократно.
О подвиге нашего земляка сказано и в «Истории Коммунистической партии Советского Союза» (издание второе, дополненное), сказано в главе, посвященной периоду Великой Отечественной войны: «Сокрушая оборону врага, уничтожая его живую силу и технику, советские воины совершали чудеса героизма, гнали фашистов на Запад. В боях за Николаев бессмертной славой покрыла себя группа моряков-десантников под командованием старшего лейтенанта К. Ф. Ольшанского. Высадившись скрытно ночью в порту, они выдержали бой против трех батальонов гитлеровцев с орудиями, минометами и танками. Из 67 человек только 12 остались в живых. Мужественным десантникам присвоено звание Героя Советского Союза, об их подвиге напоминает памятник в городе».
Довольно часто я перечитываю эти скупые строки. И каждый раз перед моими глазами встает наш земляк В. И. Бачурин. И я мысленно кланяюсь ему. И еще — горжусь, что памятники моим землякам ставятся не только на земле Прикамья.
Как видите, материал ко мне все время прибывал, только успевай его обрабатывать. И все-таки, когда двенадцать из своих пятнадцати книг я посвятил героизму советских людей в годы Великой Отечественной, кое-кто из братьев-писателей стал намекать мне: дескать, не пора ли сменить тему? Настойчиво стали намекать на это некоторые.
И подумалось: действительно, может быть, пора? Ведь столько интересного и даже величественного свершается кругом, свершается на моих глазах?
Сознаюсь, крепко подумывал об этом.
И вдруг в январе 1973 года я получил приглашение на торжественное заседание, посвященное тридцатилетию разгрома гитлеровцев под Сталинградом. В Москву на торжественное заседание меня пригласили. Конечно, очень обрадовался, конечно, был горд, что меня не забыли и даже нашли.
Как и было назначено, вечером 1 февраля пришел в Центральный Дом Советской Армии. Здесь мне и сказали, что мое место в президиуме.
Многое мне довелось испытать за годы Великой Отечественной войны, но, пожалуй, еще никогда я так не волновался, как в тот момент, когда вместе с прославленными генералами и адмиралами выходил на сцену, залитую светом мощных электрических ламп.
Потом были чеканная поступь почетного караула и шелест боевых знамен за моей спиной. Знамен тех самых частей и соединений Советской Армии, бок о бок с которыми мы тридцать лет назад одержали столь важную и блистательную победу.
Словно в радужном сне пребывал я в первые минуты.
Пришел в себя — смог видеть и весь президиум, и даже часть людей, сидевших в зале. Глаза, разумеется, сами останавливались прежде всего на тех, кто был в морской форме.
Постой, постой… Кто же этот капитан 1-го ранга, что сидит в первом ряду президиума?.. Честное слово, я с ним где-то встречался. И неоднократно… Неужели Песков?!. Интересно, а как мне теперь к нему обращаться? По-прежнему — Саша или Александр Иванович?..
А вот к трибуне подошел контр-адмирал С. М. Воробьев! Тот самый, который во время Сталинградской битвы был командиром 1-й бригады кораблей нашей Волжской военной флотилии!
Голова белая, но сам он держится хорошо, нисколечко не сгорбился. И голос еще не старческий — без дрожи. Разве чуть глуше стал…
И в партере я разглядел несколько человек, знакомых по минувшим боям. Но фамилии некоторых вспомнить не смог.
А потом… Едва председательствующий объявил торжественное заседание закрытым, сначала к сцене, а потом и в комнаты, куда ушел президиум, поспешили многие из тех, кто до этого сидел в зале. Шли в одиночку и группами по два и более человек. А за командиром канонерской лодки «Щорс» сразу пришли шесть его бывших сослуживцев.
Первым, кого я обнял, был капитан 1-го ранга Кринов. Мы с ним просто обнялись и помолчали, не найдя слов, которые смогли бы передать наше душевное состояние.
Потом обнимался с контр-адмиралом Павловым и капитанами 1-го ранга Букатаром, Курочкиным и Песковым и многими другими столь же дорогими боевыми друзьями.
И вдруг на меня почти бросился Николай Собанин! Тот самый, который в тяжелые минуты жизни неизменно напевал: «Живет моя отрада…»
Пополнел Коленька, пополнел, раздался в талии…
А вот С. Д. Бережного я не узнал. Удивился, почему этот контр-адмирал так радостно смотрит на меня, в ответ тоже расцвел улыбкой, но кто передо мной — не мог угадать. Выручил Кринов:
— Не узнаешь? Так это же наш комиссар!
И еще было общее шумное застолье, где все не столько пили и ели, сколько говорили. Вспомнили и то, что было тридцать лет назад, и сегодняшними своими радостями и печалями поделились.
Однако чаще всего то там, то здесь слышалось:
— А помнишь?..
Оказывается, очень несовершенная штука — человеческая память. Казалось, я ли не помню того, что было тогда? На поверку все вышло далеко не так. Набатным колоколом звучали для меня эти:
— А помнишь?..
…19 сентября. Ночное небо — кровавое от множества пожаров. Горит последнее, что еще может гореть. А фашисты все бомбят Сталинград, бомбят…
Вот одна из многих бомб, падавших на город с черного неба, рванула в здании, где размещались раненые, ожидавшие отправки на левый берег Волги. Немедленно жаркое пламя забесновалось над развалинами и этого дома. Но оно не испугало матросов с катера-тральщика: они бросились в огонь и вынесли из него 75 раненых, из которых семь пришлось на долю командира катера младшего лейтенанта А. Н. Вертюлина…
…11 ноября в довольно-таки критическом положении оказалась наша 138-я стрелковая дивизия. Стало это известно — семь бронекатеров снялись со швартовых, хотя Волга и была основательно забита «салом».
