Июль 41 года. Романы, повести, рассказы [сборник Литрес] - Григорий Яковлевич Бакланов
Назаров вдруг почувствовал, как сердце заколотилось под самым горлом, лицо вспотело. Срывающимися мокрыми пальцами натягивал он сапоги, они скрипели, не лезли на влажную портянку.
– «Лира»! «Лира»! – взывал в углу телефонист. – Почему не отвечаешь? «Лира», это «Коленкор»! «Лира»! «Лира»!..
Разрывы над головой, шевелящиеся при огне люди и тени, оторванный от всего мира голос телефониста под землей, и то, что сам он в такой момент был без сапог, и ночь кругом – все это слилось для Назарова в страшное слово «немцы».
Он выскочил из землянки, расстегивая кобуру пистолета, совершенно забыв, что еще не успел получить оружие и кобура по-прежнему для виду набита тряпками.
Снаружи было морозно, ветрено. Деревья шумели. Обстрел не казался здесь таким близким, даже разрывов не было видно. Глухой слитный гул шел от передовой, воздух в ушах дрожал, и снег осыпался с веток. Это был тот самый момент, когда немцы обрушили огонь на наблюдательный пункт Беличенко.
Прислушиваясь к артподготовке, батарейцы быстро, без суеты снимали чехлы с пушек. Распоряжался старший сержант Бородин, исполнявший до Назарова должность командира взвода. Сутулый от большого роста, с широко поставленными, косившими в сторону глазами, Бородин в прошлой, мирной жизни был председателем колхоза. Привычки мирной жизни были неистребимы в нем. Он и приказания отдавал не командным громким голосом, а по-домашнему.
Назаров оглядел себя, расправил складки под ремнем и, вскочив на бруствер, приставил к глазам бинокль. От нервного возбуждения, оттого, что он так сразу выскочил из тепла, Назарова била дрожь на утреннем холоде. Он боялся, что солдаты увидят, поймут неправильно, и ходил перед орудиями, держась прямо, строго, высоко подымая плечи в погонах. А на душе было тревожно.
Назаров ехал из училища с мечтой стать командиром взвода управления. Во взводе управления – разведчики, он много читал о разведчиках и хотел в разведку. Его назначили командовать огневым взводом. Здесь, правда, не было разведчиков, но Назарову нравилось это название – «огневой взвод». Он с удовольствием повторял про себя: «огневой», «огневики», «командир огневого взвода». И видел себя рядом с пушками, в расстегнутой шинели, всего в отблесках пламени. Но вот он – командир огневого взвода, и сейчас начнется бой, а на душе у него – растерянность. Страшился Назаров не самого боя, а что в этом бою вдруг он окажется трусом и все это увидят и поймут. «Пусть лучше убьет сразу», – подумал он горячо.
Между тем в поле постепенно светлело, и на опушке, где стояли орудия, деревья выступили из темноты. Огневые позиции батареи располагались километрах в двух позади наблюдательного пункта. Отсюда было не видно передовой и всего, что там происходит, только отдаленный гул разрывов доносился сюда, и по нему можно было определить, какой силы идет артподготовка. Наконец восстановили связь, телефонист быстрым шепотом передавал разговоры, какие велись по линии. Скажет две-три фразы и долго слушает, а солдаты, столпившись вокруг него, терпеливо ждут. При мутном, свинцовом свете утра лица их казались бледными, с резкими тенями, а иней на стволах орудий – серым. Назаров не знал, удобно ли ему тоже остановиться и послушать, и потому, проходя, всякий раз бросал на телефониста строгий взгляд.
Время шло. Старшина батареи Пономарев, стоявший с кухней и со всем хозяйством неподалеку в овраге, прислал сказать, чтобы отправляли людей за завтраком. С тем высоким, что было у него сейчас на душе, Назарову показались странными разговоры о завтраке. И даже оскорбительными. К тому же он был уверен, что поесть все равно не успеют, потому что вот-вот начнется бой. Но солдаты охотно доставали котелки, терли их снегом, и вообще все заметно оживилось. И Назаров почувствовал: его не поймут, если он подаст команду «Отставить!», все удивятся и решат, что младший лейтенант просто нервничает.
– Так надо послать… – начал он, оглядываясь, и увидел заряжающего Карпова. «Вот Карпов пойдет», – хотел сказать он, потому что за сутки, проведенные в полку, никого, кроме Карпова, запомнить не успел: лица и фамилии солдат существовали в его памяти пока что отдельно друг от друга. Но, встретясь глазами с заряжающим – тот уже заранее улыбался, понимая, что сейчас именно его пошлют, – Назаров покраснел.
Тем временем Бородин распоряжался:
– Ряпушкин, Козлов, собирайтесь. Кто от твоего орудия, Федотов? Давай посылай.
Для командира взвода завтрак принес Ряпушкин, маленький услужливый солдат. Он исполнял должность ординарца при всех прежних командирах взводов и по привычке, просто потому, что это как-то само собой разумелось, взялся исполнять ее при Назарове.
Назаров узнал в нем солдата, который деликатно тянул его за ногу. Он не помнил, с каким лицом вскочил тогда, и оттого, что Ряпушкин мог видеть его страх, почувствовал неприязнь к нему.
– Поставьте котелок здесь, – сказал он строго.
Ряпушкин, не стукнув, поставил котелок на землю, рядом с ним перевернул каску вверх дном, и Назаров сел на нее.
Ели, настороженно погладывая на телефониста. Он выбил в бруствере лунку, установил в ней котелок и тоже ел, стоя в ровике, а телефонная трубка на марлевых тесемках покачивалась на ухе. Вдруг он схватился за нее, поперхнувшись, страшно округляя глаза, заорал чужим голосом:
– Батар-ре-е!..
Перепрыгивая через котелки, все бросились к орудиям. В рассветном сумраке Назаров, бледный, подняв руку, стоял позади окопов, и командиры орудий на два голоса нараспев повторяли за ним команду. Они одновременно махнули рукавицами:
– Ор-рудие!
Воздух толкнулся в уши, на миг осветились пламенем напряженные лица солдат и стволы ближних сосен.
Вслед за тем замковые весело рванули рукоятки, и горячие гильзы, дымясь, со звоном откатились к их ногам.
– Огонь! – кричал Назаров яростно.
– Ор-рудие! – каждый своему расчету кричали сержанты, мощно раскатывая «р». И пыль все выше подымалась над орудийными окопами.
От грохота пушек, озарявшихся пламенем, оттого, что кругом все были заняты горячей работой и многие скинули с себя шинели, а главное, потому, что все эти люди и пушки подчинялись его голосу, его команде, Назаров находился в восторженном состоянии. Он чувствовал себя сильным, был уверен, что немцы бегут, а до сознания никак не доходило, почему это все время уменьшают прицел.
Вдруг он увидел, как заряжающий Карпов вместе со снарядом, который он нес, ничком лег на землю и закрыл руками затылок. И остальные врассыпную кинулись от орудий и попадали на землю. Назаров оглянулся. Из-за верхушек сосен выскочил самолет, и впереди пушек с грохотом взлетела земля. Назарова сбило с ног, ударило головой о станину. Слепой от боли, он вскочил. Другой самолет низко прошел над окопами,
