Вихрь - Йожеф Дарваш
— Хороша водка, — проговорил он. — И крепость что надо.
— Пей хоть всю! — ответил Пако.
— Подлецом бы я был, если бы всю один выпил. Я только немножко. Понимаешь, что у меня сейчас на душе…
Пако не стал убирать бутылку в вещмешок. Отпив из нее глоток, он поставил ее на стол и, не говоря ни слова, кивнул остальным, предлагая выпить.
— Я не буду, — отказался Уй и надвинул фуражку на самые глаза, хотя солнце вовсе и не светило ему в глаза. Сощурившись, он глядел на дорогу. — Я не буду, — повторил он еще раз. — А то развезет на жаре-то…
Гал наблюдал за Келлнером, думая о том, что, быть может, палинка подбодрит его. Хорошо бы. Лицо у Келлнера чуть-чуть порозовело, он уже начал опять дуть в усы, а до того они у него совсем повисли. Келлнер расстегнул воротник френча, вынул из кармана ручные гранаты, положил их на стол. Жарко ему? Наверное… И без того тепло, а тут еще выпил… Жарко, но не беда. Сидит у своего пулемета и наблюдает за местностью. Выполняет свои обязанности…
— Я говорю, ребята, в оба нужно смотреть, — заговорил Пако. — Если эти морды хоть что-нибудь понимают в военном деле, они очень скоро снова должны атаковать нас…
Хлопок все услышали. Это был обычный револьверный выстрел, но его звук оглушил бойцов больше, чем шум всего оружия, из которого они недавно стреляли. Келлнер так тихо прошел за шкаф, где лежал Бабяк, что этого никто и не услышал. Усевшись на пол, он сунул себе под френч револьвер и выстрелил в самое сердце. Несколько секунд он еще сидел, прислонившись к стене, а затем упал на пол, растянувшись во весь рост. Голова его упала на плечо Бабяка.
Все молчали. Халкович тяжело вздохнул и подпер лоб кулаками, Пако грыз ногти, Гал покусывал уголки губ, а Уй смотрел в окно с таким видом, будто все происходящее здесь его нисколько не касалось. Деме подошел к Келлнеру, наклонился к нему и, покачав головой, медленно вернулся на свое место.
— Мертв, — вымолвил он после долгой паузы.
— Каждый стреляет в того, кого больше всего боится, — произнес Деме. — По той или иной причине. Он больше всего самого себя боялся…
— Брось ты умничать! — закричал на него Гал. — Всегда ты все стараешься объяснить.
— Что? — пожал плечами Деме. — Могу объяснить и то, почему вы сейчас кричите…
— Валяй! Просвети нас! Пожалуйста! Я и раньше удивлялся, как ловко ты все объясняешь…
— Спасибо за предоставленную возможность, — ответил Деме. — Только сейчас нет желания. Может, в другой раз…
Халкович вскочил и топнул ногой.
— Кончайте! Нам только этого и не хватало!
Вдруг в большой комнате стало светло. Все обернулись и увидели, что дверь распахнута настежь. В это время за печь для обжига проскользнула фигура Уйя. Какое-то мгновение была видна его тень.
— Мать твою так! — прошипел Гал и, схватив винтовку, побежал к двери. — Ах ты, сволочь, дезертир!
— Ого! — подскочил к нему Пако и загородил дорогу. — Постой!
— Уйди!
— Стой! — повторил Пако, упираясь ладонью в грудь Гала. — Ты мне как-то говорил, что, если с тобой что-нибудь случится, я должен командовать отделением. Ты сейчас не в себе, вот я и беру командование на себя… Вернись на место…
Гал посмотрел Пако в глаза, кивнул и прислонил винтовку к столу.
— Я понял… Как я был прав тогда, когда хотел его поставить к стенке… Надо было с ним…
— Ты прав, и этого у тебя никто не отнимет, — согласился Пако. — Я понимаю, что ты хотел догнать его. В другое время я и сам побежал бы за ним, с тобой наперегонки. Но посмотри вокруг! Сколько нас осталось?
— Собственно, я даже рад этому, — согласно закивал Гал. — Зачем ему быть исключением? Все эти мерзавцы бежали с фронта, вот и он тоже сбежал. Каждый по мере предоставившейся возможности…
— Тогда опять принимай командование! — сказал Пако. — Нам нельзя действовать опрометчиво…
Гал уже успокоился и снова подумал о том, что у войны есть свои законы, много законов, и порой один из них, к счастью, исключает другие. Если бы этот Уй не сбежал (а он должен был сбежать), то они, возможно, до сих пор бы молча, борясь с тяжелыми мыслями, думали только о Келлнере, о Бабяке, о том неизбежном моменте, когда они тоже лягут рядом с погибшими, рядом с Парнишкой… И хорошо, что одна забота вытесняет другую. В результате в душе остается только одна, самая важная, самая большая забота… Что-то им принесет ближайший час? Нужно как можно внимательнее следить за дорогой.
Гал посмотрел в окно. Небо снова стало синим, как было до бури. Напоенная дождем земля нетерпеливо отдавала излишки влаги, воздух дрожал, а в лужицах отражались и ослепительно сверкали отвесные солнечные лучи. Гал посмотрел на тень, падающую от заводской трубы. Взглянул на часы. До назначенного срока оставалось час с четвертью, а тень как будто показывала, что еще меньше. Она стала еще короче, края ее дрожали…
Хорошо, что время идет! Так оно и должно быть. Только надо наблюдать… Наблюдать не только за тенью от трубы. И не смотреть туда, где за фабричной трубой валяется Парнишка рядом с трупом вражеского солдата; лежат, словно их обоих сморила усталость после тяжелой работы. С большим трудом они тащили пушку, она тут же, рядом с ними. Гал знал, что, сколько бы раз и с какой целью он ни смотрел в окно, он всегда будет видеть эту картину… На миг он ужаснулся. Неужели у него перед глазами всегда будет стоять эта картина? Неужели ни он, ни другие его товарищи не смогут никогда забыть ее? Сейчас для них весь мир со всеми его огорчениями и заботами сосредоточился в одном этом…
В детстве летом Гал не раз ходил на рассвете на берег Ипойи; они тогда еще жили в Дьярмате, в полутемном подвале, из которого он вырывался на волю с таким чувством, словно выныривал из воды.
Он выходил из города, шел по омытым росой лугам с длинной ореховой удочкой в руке. Садился на обрывистом берегу, где дорога почти касалась берега. А когда ему надоедало таращить глаза на спокойно колеблющийся пробковый поплавок, он подолгу смотрел на задумчивые плакучие ивы, росшие на берегу, любовался сверкающей на солнце панорамой города и силуэтами далеких гор.
Позже, попав в Тарьян, Гал часто вспоминал тот обрывистый берег, а иногда думал, что, если у него будет спокойная старость, он обязательно переселится в те места
