Алексей Ивакин - Блокадный ноктюрн
— Кстати, да. Форма у ментов на немецкую похожа, — встревает Юди.
— Полицаи, одно слово, — фыркает Буденный.
— У немцев — серо-зеленая, — пыхтит ДядьВова.
— Фельдграу, — поправляет его Змей.
— Чего? — переспрашивает его ДядьВова. — Какое еще ельдфрау?
— Фельдграу. Цвет такой, — Змей умным жестом поправляет очки.
— Я такого слова в русском языке не знаю. Серо-зеленый и точка. Фельгравами твоими пусть немцы свою форму называют. А я русский человек — и по-русски называть буду. Они же морпехов наших по-своему называли — шварцентодт. Вот и я буду ихнюю форму серо-зеленой называть. А то удумали… Шпрингминен, фельдграу… Тьфу!
ДядьВова смачно плюет в костер. Тот шипит в ответ.
— Да не ворчи ты, дядьВов… — говорю я. — Толком скажи — чего случилось-то?
— Завтра официальные мероприятия на Синявинском мемориале. Приедет кто-то из этих — тычет он в небо. — Кто — не знаю. Приехали вот, с проверкой. Из лагеря велено не выходить.
— Ну, блин… — сказать, что я расстраиваюсь — ничего не сказать. Тут меня осеняет:
— А в Питер уехать можно?
— Сегодня — можно. Завтра уже нельзя. Дороги, сказали, перекроют. Мы сейчас на лехином «Соболе» до Кировска махнем. Затаримся на пару суток мясом и…
— …и еще мясом, — заканчивает фразу Дембеля Буденный. — Ты с нами?
— Ага. Оттуда в Питер выберусь.
— На кой фиг тебе с нами тогда? — говорит Юди. — Васька со Степкой собираются тоже ехать. Подбросят тебя до города. Тебе ночевать-то есть где?
— Есть, — киваю я. В Питере у меня много друзей, у которых можно переночевать.
И бегу наверх, к палатке Степана и Васьки. Они уже сложили ее. Укладывают в видавшую виды «шестерку» барахло. Договариваюсь с ними. Потом бегу складывать свою шнягу.
И уже через пятнадцать минут мы выезжаем на грунтовку, ведущую к «Журавлям». Вспоминаю, что не попрощался со всеми. С другой стороны, чего прощаться-то? Десятого в поезде встретимся.
Оглядываюсь на уплывающий лес. Сердце вдруг начинает ныть.
Так бывает, когда ты видишь на улице котенка, гладишь его, кормишь с руки. А потом уходишь от него, а он бежит за тобой и пищит. Вернее, он кричит, просто его крик тебе писком кажется. А тебя дома ждет жена с аллергией на кошачью шерсть.
Оно у меня всегда ноет, когда я уезжаю из леса. Да еще так неожиданно. Как будто я предал всех. Бросил, что-то важное. Умом я понимаю, что завтра в лес не удастся выйти, что лучше уж уехать сегодня, что повидаюсь с питерскими друзьями.
Сердце…
А сердце остается под Синявино…
Эпилог
(май 2011)
Дембеля спали на своих боковых полках плацкартного вагона, медленно трясущегося между Тихвиным и Волховстроем.
Сергей Викторович, улыбаясь, посматривал то на них, то в окно.
А там, за окном, медленно плыли кривые и корявые деревья болот Заволховья. Впрочем, вот и Волхов. А деревья не изменились. Такие же — кривые и корявые. И дембеля не изменились — храпят пьяными глотками на весь вагон.
Сергей Викторович опять улыбнулся. И начал одеваться.
Делал он это не спеша и со вкусом. До Ленинграда еще два часа — куда спешить? Но… Ему не терпелось.
Он должен войти в город как подобает.
Впрочем…
Еще пара лет и пара болезней — начать придется переобмундирование еще за Тихвином. Иначе просто можно не успеть.
Вы никогда не были стариком? Ничего. Еще успеете. Если успеете.
Когда Сергей Викторович застегнул последнюю пуговицу — мимо прошел проводник с криком: «Туалеты закрываю! Подъем!»
Изверг, честное слово.
Один из дембелей поднял похмельную головушку и с изумлением увидал… А потом треснулся лысой башкой о верхнюю полку.
— Товарищ…
Сергей Викторович обернулся.
Второй дембель приоткрыл левый глаз и едва не сверзился с верхней полки:
— О, бляха муха, виноват, тащ…
Гвардии подполковник запаса Сергей Москвичев осторожно сел на свою нижнюю полку:
— Вольно, ребятки. Собирайтесь уже. Город-то — вот он уже.
И откуда у парней силы взялись? Ведь так вчера нажрались, рассказывая Москвичеву о тяготах военной службы в полку внутренних войск под Череповцом. Ведь целый год караулы несли! Понял, дед?
Дед кивал и отнекивался от очередного стакана водяры:
— Сердце, знаете ли.
— Дед, ты че не служил, что ли?
— Было маленько…
— А мы целый год!
Гвардии подполковник — запаса, конечно — звякнул орденами на очередном толчке вагона. Дембеля же, спешно вернувшись из прокуренного тамбура, торопливо натягивали свои ботфорты, кителя и прочие белые сопли с аксельбантами, с уважением поглядывая на «Отечественную войну», на «Красную Звезду» и даже «Богдана Хмельницкого».
«Чисто павлины» — усмехнулся про себя подполковник Москвичев.
Целый год, да…
А вещи они помогли ему вынести.
А что там тех вещей-то? Чемоданчик один. Это нынешние привыкли с баулами ездить, а старому служаке и чемоданчика хватает.
Жаль, что прибыли на Ладожский вокзал.
Теперь придется долго подниматься, потом долго спускаться разными кривулями. Вот то ли дело на Московском — вышел — и сразу в городе.
А тут еще и в метро надо…
Дембеля помчались к киоску с пивом, а Сергей Викторович спустился в зев метро.
На самобеглой лесенке, прямо перед ним, стоял какой-то длинный парень с большим рюкзаком на спине. От парня неуловимо пахло…
Молодостью.
Да, молодостью Сергея Викторовича.
Порохом и тленом.
Парень зачем-то вертелся из стороны в сторону и Москвичев едва успевал уворачиваться от его рюкзака. Один раз по носу все-таки прилетело. Сергей Викторович не выдержал и придержал вертуна в камуфляже за плечо.
Тот резко обернулся, приоткрыв рот, но осекся и покраснел:
— Извините, товарищ гвардии подполковник…
Потом парень захотел было еще что-то сказать, но эскалатор внезапно закончился и толпа, бегущая к вагонам, их разминула.
Какое-то время Москвичев даже спиной чувствовал взгляд этого парня, но вот он вошел в вагон, и вагон тронулся и вот уже ласковый голос сообщает:
«Станция метро «Достоевская» Следующая станция «Садовая». Переход на станцию…»
Ласковый голос не успел договорить, как Сергея Викторовича опять вынесло толпой на перрон станции.
Вообще-то Москвичев любил именно здесь выходить. Чтобы пройти до Невского по Марата, а оттуда уже на площадь Восстания. Чтобы…
Его вдруг толкнули и он, не удержавшись, толкнул плечом какую-то девочку лет семидесяти.
Да, именно так.
А вы не знали, что у девочек возраста не бывает?
Виктория Павловна оперлась на трость, чтобы не упасть.
— Умоляю, простите, — неловко улыбнулся ей какой-то гвардии подполковник.
Она совершенно сухо, совершено по-ленинградски, кивнула ему в ответ и тяжело захромала дальше. Ноги…
После Блокады ее ноги так и не восстановились. Каждую весну и каждую осень они опухали и она с трудом шла в свою библиотеку — выдавать детям Жюля Верна и Конан-Дойля. Врачи ей еще в пятидесятых советовали сменить климат. Но как она могла сменить его, когда тут, в Ленинграде, осталась Юта и мама?
И четыре раза в год — в день смерти Юты, в день ухода мамы, в день снятия Блокады и в День Победы она шла по своему маршруту. От старого своего дома по улице Марата до Пискаревского кладбища. Виктория Павловна не знала — там ли Юта? Но там точно лежала мама.
Шли годы и девочка старела, но ходила и ходила вдоль Невы сквозь промозглый город, меняющий имена быстрее человеческой жизни.
Потом она ходила три раза в год — прости, Юта! Потом два раза — мамочка, извини! — после один раз — простите, ленинградцы. Все простите! Сил больше нет…
Но в День Победы — обязательно.
Как бы тебе трудно не было — пройти тебе, Вика, надо. Ведь тогда ты смогла? Значит — сможешь и сейчас!
— ПОБЕДААААА! — заорал кто-то прямо над головой.
Виктория Павловна вздрогнула — она так и не перестала бояться резких звуков. Может быть, поэтому она выучилась на библиотекаря? Или потому, что так и не успела дочитать «Пятьсот миллионов бегумы»? А ведь так и не смогла ту книжку прочитать… Слишком явственно Вика слышала хруст разрываемых страниц и шелест огня в печке…
А тот мальчик с погонами подполковника… Как он похож…
Да, мальчик. И пусть ему восемьдесят или около того.
А вы не знали, что у мальчиков возраста не бывает?
Вика медленно, переваливаясь словно утка, неспешно перешла Невский проспект. Ровно по тем следам, невидимо впечатавшимся в Ленинград. И пусть память подводит, но следы-то остаются.
Они на стенах. Они на душах. Они остаются в глазах детей и внуков. Уцелевших детей и выживших внуков.
Вот словно у того паренька в камуфляже и с маленьким рюкзаком за спиной.
