Богдан Сушинский - Саблями крещенные
– Уходим! – крикнул полковник драгунам. – Попытаемся дотянуть до деревни!
Но молчаливые драгуны оказались настоящими солдатами. Поняв, что всем им от погони не уйти, один из них мужественно развернул коня и поскакал навстречу врагам. Другой чуть поотстал от князя, чтобы подарить ему еще несколько минут.
Драгун и испанцы сошлись в том месте, где дорога пробивалась между двумя холмами, склоны которых были вспаханы ливнями.
Упорно защищаясь копьем и саблей, он сумел задержать испанцев всего на две-три минуты. Но Гяуру и его спутникам хватило их, чтобы вырваться из леса и увидеть впереди, на пологом склоне долины, небольшой поселок. При этом им неслыханно повезло: чуть правее дороги, на склоне долины, французский офицер, спасая свое воинство от постойного безделия и, очевидно, мечтая о славе если не Македонского, то уж, по крайней мере, принца де Конде, обучал своих конников приемам кавалерийского боя.
Теперь воинская слава сама бросалась им на грудь. Однако принимать ее французы не спешили. Заметив появившихся всадников, офицер и солдаты стали наблюдать за ними с таким невозмутимым спокойствием, словно присутствовали на скачках.
– Испанцы! – закричал Юлдаш, показывая саблей на кавалеристов, настигавших второго драгуна, державшегося в двух лошадиных корпусах позади него. Но лейтенант драгунов словно оцепенел.
– Сражаемся здесь! – приказал своим спутникам Гяур, поняв, что вряд ли найдутся слова, способные дойти сейчас до застывшего на своем коньке офицера. А ведь тот пребывал почти рядом, на небольшом пригорке, с которого так удобно было наблюдать за потешными сабельными поединками и кавалерийскими маневрами лишь недавно рекрутированных из окрестных городков и деревень молодых солдат. – Мы не поведем испанцев в поселок!
– Повелевай, храбрейший, – тяжело выдохнул татарин, на ходу спрыгивая с коня и разворачивая его так, чтобы прикрыться им от испанцев. Мгновенно оценив его замысел, князь сделал то же самое, и оба приготовили пистолеты.
Драгун достиг их укрытия, словно спасения, выпрыгнул из седла и стал так, чтобы своим конем соединить крупы коней татарина и Гяура. Он же сразил копьем первого испанца. Двух последующих остановили своими выстрелами татарин и Гяур.
Только теперь поняв, что происходит, драгуны ринулись им на помощь. Но испанцы уже и сами сообразили, что придется принимать бой с целым полуэскадроном, и почти все повернули коней. Только двое всадников, все еще думая, что за ними следует весь отряд, напали на группу Гяура. Но одного из них драгун остановил тем, что всадил копье в грудь лошади. И хотя кабальеро перерубил древко, но остался без коня. В бой с другим вступил вновь вернувшийся в седло Гяур, приказав при этом татарину не вмешиваться.
Через несколько минут, когда спешенный идальго уже был убит, а остальных драгуны загнали в лес, князь свалился с коня рядом с рассеченным им испанцем. Нет, он не был ранен, просто эта схватка окончательно разбередила его травмированный позвоночник, а незалеченная контузия вновь довела до такого состояния, когда он уже не в состоянии был самостоятельно сойти с коня.
Испанец еще был жив. Он стонал и бредил, что-то выкрикивая. Возможно, имя своей любимой. Они лежали почти голова к голове – победитель и побежденный, один – уходящий из жизни, другой – возвращающийся к ней.
– Это война, кабальеро, – проговорил князь, когда, очевидно, в агонии испанец приподнялся на локте и взглянул на него. Он не заметил, как испанец выхватил нож и, не имея сил дотянуться до врага, вогнал в землю буквально у его виска. – И поединок у нас был честным. Если ты и погиб, то по-рыцарски.
Испанец, наверно, слышал его голос. Он приподнялся еще раз, но примчавшийся татарин зарубил его, не сходя с коня, и только потом опустился на колени возле полковника.
– Вы не должны уходить, храбрейший, – склонился он над Гяуром, решив, что тот смертельно ранен. – Приподнимитесь. Сюда приближается графиня де Ляфер.
Он чуть приподнял голову полковника, и тот сумел увидеть одетую в костюм наездницы золотоволосую девушку на белом коне, скачущую к нему со стороны поселка в сопровождении двух всадников.
– А я даже не в состоянии подняться, – с горечью покачал он головой. – Что совершенно непростительно, даже при всем моем бивуачно-походном воспитании.
* * *Приблизившись к месту поединка, графиня встревоженно окинула взглядом вначале Гяура, затем – окровавленного испанца, и вновь остановила свой взор на Гяуре.
– Он жив, графиня, – негромко подсказал Юлдаш и, оглянувшись, резкими жестами остановил скачущих к ним драгунов, убеждая их убраться восвояси, здесь как-нибудь и без них, «храбрейших из храбрых», обойдутся.
Одар лежал с полузакрытыми глазами, совершенно обессилевший, весь во власти поразившей его боли, весь в огне обуявшей его радости спасения. Ему нужно было хотя бы несколько минут, чтобы погасить оба эти очага, собраться с силами и подняться. Но для этого нужно было хотя бы несколько минут…
Графиня не торопила его. Пригнувшись к гриве коня, прильнув к ней лицом, она влюбленно всматривалась в слегка осунувшееся, но все еще прекрасное и почти юное лицо князя – правильные, любовно отточенные аристократические черты которого сливались с изысканными очертаниями его спартанского шлема, с которым князь не расставался даже здесь, во Франции; в сатанинские шрамы, оставленные вражескими саблями и копьями на его кирасе… И с ужасом думала о том, как осиротел бы для нее этот край, Франция, весь мир, если бы сейчас пришлось опуститься на колени перед тем, кто уже никогда не сможет ни обнять ее, ни ощутить горечь прощального поцелуя.
– Теперь это не обязательно, князь, – мягко улыбнулась Диана, видя, как, придя в себя, Гяур с трудом поднимается с земли. Хотя и пытается скрыть свои усилия. – С меня достаточно осознания того, что рано или поздно вы все же подниметесь, – обнимала белоснежную гриву своего коня. – Вы ранены?
– Нет. Во всяком случае, не в этой схватке, – улыбнулся Гяур в ответ, тоже пытаясь прислониться лицом к шее ее коня. Возвращающиеся из леса драгуны скапливались на холмистом плато по ту сторону дороги, и никакие молебные жесты татарина не могли заставить их скрыться, уйти за возвышенность, не превращая встречу этих двух влюбленных в послепобоищное зрелище. – Испанское ядро. В прошлом бою. Иногда мне кажется, что это мной самим выстрелили, словно ядром, из огромного орудия.
– Тогда оно должно было бы представать очень страшным орудием.
Они оба сдержанно рассмеялись.
– Что с вами, графиня? – тихо, почти шепотом, спросил Гяур. – Я привык видеть вас надменной.
– Мне-то казалось, что вы успели повидать меня всякой.
Гяур застенчиво промолчал.
– Я забыл спросить о главном: как вы здесь оказались?
– В деревушке меня ждет лекарь. Везу его к вечно болеющей сестре графа Корнеля. Говорят, это один из лучших врачей Парижа. Вас лечил когда-нибудь лучший врач Парижа? – озорно спросила Диана, нежно прикасаясь пальцами к подбородку Гяура.
– Меня еще не лечил ни один лекарь мира. В основном им приходилось заниматься моими врагами.
Диана окинула взглядом его могучую фигуру. «Господи, а ведь я действительно не пережила бы, узнав, что отныне этот мужчина сможет слышать только голоса ангелов, – подумала она. – Как же уберечь тебя, мой мужественный князь? Как тебя уберечь?…»
Татарин подвел к Гяуру коня и, хотя в седло полковник вскочил не с той легкостью, с какой привык делать это, все же несколько минут на весенней французской земле, под взглядами прекрасной женщины, словно бы возродили его.
Проезжая мимо драгуна, сопровождавшего его и вместе с ним принявшего бой, князь благодарно сжал его предплечье.
– Шарль Компьене, господин полковник, – несколько растерянно представился тот.
– Князь Одар-Гяур. Когда кончится война с Испанией, рад буду видеть вас в своем полку, независимо оттого, где ему выпадет сражаться.
14
Графиня со свитой остановилась у вдовы местного священника, усадьба которой находилась неподалеку от церкви, между небольшой речушкой и старым, полупогибшим от времени и древесной хвори, лесом. Прибыв туда, Диана сразу же передала Гяура в руки лекаря, как отдают в руки палача, и вместе с вдовой принялась обдумывать, за каким столом и с каким вином лучше всего отметить свою встречу с ним.
Вдове не было еще и тридцати пяти. Непогрешимость скучного сельского бытия жены священника ушла в мир иной вместе с проповедями богобоязненного супруга, и теперь Мари так же редко вспоминала о том, что она вдова, как и о том, какие существуют проповеди и заповеди.
Всю историю встречи Дианы со своим возлюбленным прямо на поле боя она восприняла как совершенно невероятное приключение. Жалея, что оно произошло не с ней, пусть даже тогда, когда томилась в цепях замужества так же смиренно, как до сих пор, очевидно, томилась в них очаровательная графиня де Ляфер.
