Богдан Сушинский - Черные комиссары
Сложность заключалась в том, что переправлять Баронессу нужно было срочно, причем по его, полковника, замыслу – вместе с бывшим поручиком Петром Крамольниковым. Переманивать его на свою сторону было бессмысленно, а отправлять с «засвеченной» агенткой на тот берег – еще и крайне опасно. Особенно теперь, когда Лицедей убежден, что со дня на день Совдепия падет и он снова окажется в Белой России.
Оставалось одно – использовать его «втемную», но для этого нужно было вынудить Лицедея бежать из страны. Не уйти в глубокое подполье, чтобы дождаться теперь уже скорого прихода румын и немцев, а именно бежать, причем с помощью такой же обиженной и гонимой, как и он, баронессы Валерии. Кое-что в этом направлении уже было предпринято. В течение нескольких дней Волчица находилась под домашним арестом, ее телефон прослушивался, а на квартире была устроена засада. В эти же дни асы наружного наблюдения, которых полковник занял у местных энкаведистов, внаглую прессовали Лицедея, даже не пытаясь скрывать своей слежки.
Поручик понял, что находится на грани ареста; он метался, как затравленный волк, и никак не мог понять, в чем смысл этой травли? Не ожидают же в НКВД, что при такой очевидной слежке он поведет его агентов по своим явкам? А во всем остальном… Чекисты уже знали, где он живет, в какой столовой питается, в какие часы и куда выходит на прогулку. Тогда, как все это понимать? Ждут, что он, поручик Крамольников, пустит себе пулю в лоб? Но, во-первых, какой прок чекистам от его убийства, а во-вторых, еще не вечер. Поручик Крамольников и не из таких передряг выбирался.
Правда, подобным прессом можно вынудить его явиться с повинной. Но в чем смысл подобной явки для контрразведки и для него самого? Чекисты в одночасье лишались славы разоблачителей «матерого шпиона из бывших», как любили сообщать о таких, как он, в советской прессе, а значит, не резон. Он же при любом контрразведывательном раскладе лишался жизни, а значит…
Несколько раз ему все же удавалось на какое-то время избавляться от «опекунов», и тогда он, «как мужчина мужчину», просил парнишку-молдаванина из соседнего дома позвонить со своего квартирного телефона Волчице, которую выдавал за любовницу, пребывавшую при ревнивом муже. Поскольку услуга была платной, Феликс, как звали этого парнишку, дважды с удовольствием выполнял ее, и тогда оба они слышали в трубке веселый голос хозяйки квартиры, которой столь же радостно сообщали, что «тетя Мария все еще не выздоравливает». Такой же кодовой фразой Волчица отвечала, что нужные лекарства она уже достала.
После беседы с Крымским Канарисом полковник понял, что игру с Лицедеем следует доводить до конца, и даже сумел мысленно увидеть ее финал. Другое дело, что его еще нужно было воплотить в жизнь.
В тот день поручик на удивление легко ушел от слежки и, пройдя несколько кварталов, вновь оказался у дома, где жил парнишка, отец которого работал каким-то районным начальником. Тот долго упрашивать себя не стал, однако на сей раз трубку подняла не Волчица, а баронесса Валерия.
– Подруга-телефонистка помогла мне выяснить, откуда вы звоните, – поспешно произнесла она. – Рядом с этим домом, в глубине двора, есть неплохо замаскированный вход в катакомбы. Феликс, парнишка, из дома которого вы звоните, покажет его. Войдите туда и ждите меня, постараюсь быть в течение часа. Там абсолютно безопасно. Справа от входа, в нише, вы найдете керосиновый фонарь, благодаря которому в случае опасности можете уйти в глубь катакомб.
– А если я не появлюсь там?
– Другого выхода у вас нет, – решительно молвила баронесса. – Если откажетесь от моей помощи, сегодня ночью вас арестуют на любой из трех ваших явочных квартир. На улице вас тоже возьмут.
* * *Вход в катакомбы открывался в виде небольшой дыры, расположенной в закутке за дворовыми сараями. На первый взгляд, он казался обычным провалом, каких на Молдаванке и Слободке немало. Но стоило пройти на полусогнутых метров десять, как взору открывалась небольшая выработка, штрек от которой уводил куда-то в глубину подземелья.
– Спасение наше вижу только в одном, – проговорила Валерия, ослепляя поручика лучом карманного фонарика: – мы уходим отсюда катакомбами к известному мне выходу, где садимся в машину моего знакомого сотрудника КНВД и направляемся в сторону Дуная. Там, в условленном месте, будет ждать шлюпка одного местного контрабандиста, который переправит нас на румынский берег.
– Почему ты решила спасать меня? – спросил поручик, пытаясь увернуться от назойливого луча и догадываясь, что в другой руке у баронессы пистолет.
– Потому что надо мной нависла такая же опасность, как и над вами, поручик. И если бы не мой энкаведист, который таким образом зарабатывает себе не только прощение, но и чин в германской разведке, мы с Волчицей уже дуэтом выли бы в одной из камер НКВД. – Так он уже знает, что русской разведке тебя подставила сигуранца?
Когда поручик произнес это, у Валерии мороз пошел по коже. Только теперь она поняла, как близко находится от провала, от гибели.
– Нет, он помогает мне как дворянке, поскольку сам происходит из дворян, хотя и выдает себя за «безотцовщину», воспитанную чужими людьми.
– Хочешь сказать, что русские до сих пор не сумели разоблачить тебя?
– Представь себе, нет, – Валерия даже не пыталась отрицать то, что отрицать уже было бессмысленно. Но тут же мысленно добавила: «Хотелось бы знать, кто выдал тебе эту тайну. Но коль уж так случилось… Отсюда может выйти только один из нас. Приговор себе ты, поручик, уже подписал».
– Тогда ты действительно неплохой агент, как о тебе, собственно, и говорят.
Поручик все еще оставался в форме офицера НКВД. Маскарад этот можно было бы считать бессмысленным, однако он позволял свободно носить пистолет в кобуре.
– Вам-то откуда стало известно о моей службе в сигуранце? Ведь, прибывая сюда, вы этого не знали.
– Все просто: по моей просьбе радист запросил сведения о тебе, поскольку я сразу же учуял, что работаешь на русскую разведку и что русские собираются внедрить тебя в сигуранцу, а возможно, и в абвер. Правда, по радио об этом речи не было, я всего лишь запросил сведения, стараясь быть при этом осторожным.
– Оказывается, иногда даже вы умеете оставаться осторожным, поручик, – холодно оценила его достоинства баронесса.
– Поскольку румынские и германские войска уже близко, в абвере и сигуранце испугались, как бы я тебя не ликвидировал как агента НКВД или контрразведки флота.
– И все же хотелось бы услышать, – не сдержалась Валерия, – какой именно кретин решил предстать перед вами в ипостаси информатора. Вы, случайно, не знаете его имени?
– Кто бы мне назвал его?!
– Кто-то еще кроме радиста знает о моем сотрудничестве с сигуранцей? Только правду, поручик, правду.
Крамольников понял, что вторгся в ту зону деятельности агента, вторгаться в которую ни в коем случае нельзя было, но изменить что-либо уже не мог.
– Ни радист, ни связной тоже ничего не знают. Радиограмма была шифрованной, а шифр известен только мне. Может, ты и права, румынам не следовало сообщать мне о твоем сотрудничестве с сигуранцей, но кто-то же решил организовать эту утечку информации. Наверное, рассчитывал, что те несколько дней, которые остались до входа румынских войск в город, мы как-нибудь продержимся.
– Ничего, выясним, – спокойно, почти буднично, произнесла она и дважды подряд нажала на курок пистолета. Причем первый выстрел прозвучал как раз тогда, когда в руке поручика тоже оказался пистолет.
С тем же спокойствием она обшарила убитого, изъяла из-за брючного пояса еще один, совсем маленький, швейцарский пистолетик, который у них в разведшколе называли «дамским», а затем – из кошелька, из карманов галифе и кителя, а также из командирской сумки – запасные обоймы и пачки советских денег. Все это еще могло ей пригодиться.
Вернувшись на квартиру Феликса, мать и отец которого были на работе, она тут же позвонила Бекетову.
– Рандеву состоялось, товарищ полковник. – Парнишку она выставила из квартиры и приказала до конца разговора держаться подальше от двери.
– И что, поручик согласился бежать вместе с вами?
– Он пытался изобличить меня как агента НКВД, которого эта служба пытается внедрить в сигуранцу; требовал, чтобы я в этом призналась, иначе угрожал тут же пристрелить меня. Я успела нажать на курок на мгновение раньше и до сих пор считаю, что спаслась только чудом.
Бекетов озадаченно что-то проворчал, недовольно посопел в трубку и обронил:
– За ликвидацию опасного агента сигуранцы объявляю благодарность. Хотя стоило бы тебя по-отцовски выпороть ремнем, чтобы лучше подстраховывалась. Какого дьявола ты потащилась на встречу одна, да еще и в катакомбы? Это можно было сделать на квартире у Волчицы.
