Марина - Алия Амирханова
Тут мой Николай, наверное, и услышал, потому как в одной рубахе и портках выскочил, и ну ко мне. А я ору и ору. Как уж показала ему или, может, сам догадался, но с меня рейтузы начал стаскивать, и как только чуточку с ног опустил, ему тут же Сонька моя на руки и вывалилась. Мороз, дитё мокрое, пуповина держит. Коля мне, значит, Сонечку суёт, а сам домой – за ножницами. Я в три погибели согнулась, её себе под бушлат засунула и жду.
Домой кое-как зашли, а свекровь умерла. Ой, намучились мы тогда с Колей. …Свекровь рассердилась, что я её сына у неё в последние минуты забрала. Отомстила мне… Когда моей Сонечке четыре года исполнилось, заболела она. За два дня умерла. Врачи сказали: рак крови. …Я тогда повеситься хотела. Коля из петли вытащил. Продали дом. В Москву переехали. Здесь уже я своих сыночков и родила. И с тобой вот встретилась… Маринка, жизнь – она разная. И даёт, и забирает. Что поделать? Умерла бы я тогда, не родились бы мои сыночки. Вот и думай после этого, что лучше.
– Ты раньше про Сонечку ничего не рассказывала, – глазами, полными слёз, Марина смотрела на Клаву.
– Это анекдоты можно к месту и не к месту рассказывать, а боль, она должна вылиться, и только тому, кто её поймёт.
Откровение Клавы возымело действие. У каждого своё горе. Эта правда пристыдила Марину за слабоволие. Она вновь стала всё делать сама. У неё есть Сёма, а, значит, жизнь имеет смысл.
Когда сегодня, ближе к двенадцати дня, в дверь позвонили, Марина, ни о чём плохом не думая, сама открыла дверь. На породе стояли участковый и молодые девушка с парнем. Девушка была полноватая, короткая стрижка. Вся какая-то размалёванная. Синие ресницы, яркая помада.
– Здравствуйте, – участковый поздоровался первый. – Можно войти?
– Да, конечно.
Гости прошли в её комнату.
– Гражданочка Шнайдер, меня вот тут молодые люди взяли, так сказать, для подтверждения правомерности действий. – Чтобы вы, так сказать, не возмущались и не побежали жаловаться. Всё по закону, гражданочка.
– Короче, – в разговор влезла накрашенная девица. – Я тут теперь проживаю, – она оценивающе огляделась по сторонам. – Я дочь Глеба.
– От первой жены, – тут же пояснил участковый.
– Неважно, – огрызнулась крашенная. – Мария Петровна моя родная бабушка. И я, между прочим, единственная внучка. Больше нет. А кто вы? Большой вопрос!
Девушка прошла и плюхнулась на диван, состроив рожки Сёме, который не спал, а лежал с открытыми глазами.
– Гражданка Шнайдер, предъявите, пожалуйста паспорт.
Марина была ошеломлена всем происходящим и молча подала участковому паспорт.
– Гражданка Шнайдер, хотелось бы знать, кем вы являетесь гражданке Нестеренко Марии Петровне. Вы родственники?
– Нет.
– Так кто вы?
– Мы работали вместе.
– Самозванка. Припугнула. Моя бабушка очень доверчивая была. Что только не творят люди ради прописки. …Теперь всё. Кончилась твоя власть. Выматывайся по-хорошему, если не хочешь в тюрьму угодить, – крашенная девица говорила спокойно, но речь её была устрашающая. Молоденький парнишка примостился на диване вместе с ней, но в разговоре не участвовал, а лишь нагло ухмылялся.
– Меня прописала Мария Петровна. Сказала, живи спокойно, – Марина пыталась оправдаться.
– Гражданка Шнайдер, объявились прямые наследники. Нестеренко Глеб написал заявление начальнику ЖЭУ с просьбой разобраться. Он вас обвинил в давлении на старушку, в мошенничестве с целью присвоения чужой площади. Если вы добровольно не освободите комнату, он подаст на вас в суд. Вот, прочтите сами.
Марина машинально взяла листок и пробежала глазами. Всё, что сказал участковый было верно.
– Я ни на кого не давила. Это ложь.
– Мой вам совет: освободите комнату по-хорошему, и как можно быстрей, – участковый был вроде как на стороне Марины.
–Да, и как можно быстрее! Бабушка умерла. А мы здесь – её прямые наследники.
– Куда я пойду? У меня грудной ребёнок.
– На жалость не давите! Мне тоже негде жить. Я ночую на вокзале, – голос крашенной стал резче.
– Если вы не согласитесь, то решать будет суд. И не думаю, что он решит в вашу пользу. Вы Нестеренко никто, а здесь прямые наследники, – добавил милиционер.
– Хорошо, я уеду, но не сейчас же. Дайте хоть несколько дней, чтобы найти куда съехать.
– Распишитесь, что вы ознакомлены с претензиями и согласны добровольно освободить комнату.
Марина расписалась, где указал участковый. Они все ушли, но крашенная через пару минут вернулась.
– Да, вот ещё что. Не вздумай вывезти мебель. Отец сказал, что они пожалели тебя и оставили тебе денег, которые им мать на свои похороны выделила. Я смотрю, ты мебель на них прикупила. Так вот, отец просил передать: либо возвращай наличными, либо оставляй мебель. Ясно?
Марина кивнула головой.
– До скорого, мошенница. …Да, вот ещё. Отец сказал, чтобы ты выписалась. Тебе три дня дают на обустройство, а потом выписывайся. Затянешь – пеняй на себя. Теперь уже от меня: будешь надоедать, права качать – раздавлю.
Крашенная ехидно улыбнулась и ушла.
Дети Клавы, оказавшиеся по воле случая случайными свидетелями произошедшего, очевидно, рассказали всё матери, вернувшейся с работы чуть позже.
– Горе-то какое! – это первое, что сказала она, входя в комнату Марины. Та сидела на диване с каменным лицом.
– Маринка, у тебя вид покойницы. Ты меня пугаешь, – Клава села перед ней на корточки и, обняв её коленки, заглянула в глаза.
– Марин, всё образуется. Ну, что ты. У тебя Семка. О нём должна думать. …Ты чего? Тысячи людей без квартиры. И ничего. Живут же где-то. Вот Лёнька вернётся, и всё образуется. Потерпи маленько.
– Лёня не вернётся. Его в Америку выслали без права на возвращение.
– Вот тебе на! Без семьи, это как это?.. Ну и ладно. Ничего. Обойдёмся. Что, мужика другого не найдёшь? Найдёшь. Я ещё на твоей свадьбе погуляю!
Клава всё всматривалась в лицо Марины, пытаясь поймать её отрешённый взгляд, а когда поймала, и сама не рада была. Марина как с цепи сорвалась.
– Клав, зачем Сёмке жить в мире, где столько зла. Ты скажи: зачем? Я бессильна что-либо сделать. Я даже не могу ложь, клевету о себе перебить. Не могу! Они даже не слышат или не хотят. И не докажешь. Ничего не докажешь им! Они меня мошенницей считают. Но это неправда! Мария Петровна сама меня прописала и мне завещала. Но ничего не докажешь. И участковому ничего. Никому ничего. Разве такой жизни я своему сыну хочу? Такой, да? А если и
