Четыре овцы у ручья - Алекс Тарн
Все чаще и чаще приходилось мне вспоминать слова прадеда, выхваченные мною из вечернего воздуха на дороге между Медведовкой и лесом: «Носить тебе эти мешки до самого конца, пока не рухнешь под их тяжестью…» В такие моменты ученики казались мне губителями, пиявками, которые жадно присосались к моему сердцу и вытягивают из него жизненные соки. Неужели я и впрямь предназначен для этого – таскать на себе их мелочные горести, пока не упаду замертво? Неужели правнук великого Бешта явился на свет, чтобы потешить десяток-другой скучающих хасидов из захолустного уезда?
Я как мог ограничил встречи с учениками, разрешив им наезжать в Медведовку лишь по праздникам и некоторым субботам. Зося сердилась на меня за это: меньше хасидов – меньше еды в доме, но я чувствовал, что должен посвятить себя другому занятию. Моя душа словно тянулась к своим предыдущим вместилищам – рабби Шимону бар-Йохаю и святому Ари, к книге «Зогар», к трактатам Моше Кордоверо, Хаима Виталя и Магарала из Праги. В ушах звучал голос отца, скрытого праведника.
– Ах, Нухи, Нухи… – все более требовательно приговаривал он. – Кому, как не тебе, собрать воедино мудрость святых каббалистов? Кому, как не тебе, спасти несчастный народ, забывший о радости под плетьми и клинками?
Исправить Божий мир, исправив человеческую душу, – от этой мысли захватывало дух и кружилась голова. «Осторожней, Нахман! – говорил себе я. – Сколько людей до тебя попадали в этот капкан, сколько праведников низвергались в глубочайшую яму, полагая, что взлетают в сердце небес! Слишком многие уже объявляли себя спасителем-машиахом… Кто-то из них остался в неизвестности, кого-то изгнали и прокляли, кто-то принес в мир неисчислимые страдания, но все они – слышишь? – все до одного! – ошиблись, приняв ложную иллюзию за свое великое Предназначение. Прежде чем сделать первый шаг, проверь и перепроверь каждую пядь этой дороги!»
Легко сказать: «Проверь каждую пядь дороги». Но как это сделать, не вступив на нее? Пройти сбоку? Нет, не получится: узок этот мостик над пропастью… Впрочем, самые первые его сажени были хорошо видны даже из Медведовки. Путь к Спасению лежал через Эрец-Исраэль, ведь, по общему мнению мудрецов, машиах непременно должен объявиться, то есть ощутить свою силу именно там, в Галилее. Неспроста Рашби, Аризаль, Рамбам, Рамбан и многие другие, проверяя себя, стремились в Святую землю, невзирая ни на какие опасности, хотя бы и под конец жизни.
Мой прадед Бааль-Шем-Тов тоже в какой-то момент засобирался туда и даже добрался до Кушты, но на середине пути вдруг осознал, что надо поворачивать назад. Понял, что не для него это ужасное бремя, этот неподъемный мешок мировых бед. Что у него иная задача – собирать один за другим малые мешки горя, ждущие на крыльцах и околицах подольских местечек. Что настанет час, и придет кто-то другой – тот, кому назначено – и, возможно, этим другим окажется как раз его родной правнук…
Что ж, правнук, то есть я, Нахман, сын Симхи, тоже был готов испытать свои силы. От Предназначения не отлынивают – этому меня, как и пророка Иону, научили достаточно жестокие уроки. Но, прежде чем пуститься в далекий путь к вершинам небесной чистоты, я собирался проверить себя грязными ямами грехопадения. Потому что нет смысла подступать к задаче спасения мира посредством распространения истинной веры, если ты не в состоянии справиться с мерзостью низменного вероотступничества. Что толку отправляться в Святую землю тому, кто не может очистить погрязший в скверне подольский городок?
О Каменце-Подольском я слышал с тех пор, как начал понимать слова. Название этого города избегали произносить вслух. Евреи старательно объезжали его стороной, а тем, кого заталкивали туда необоримые обстоятельства, к примеру наводнение, гроза или степной буран, строго-настрого запрещалось оставаться там на ночлег. Нам не привыкать к подобным ограничениям, когда они исходят от властей – королей, императоров, бургомистров или архиепископов. Но Каменец был объявлен запретным еще и раввинами – настолько страшные и отвратительные события – хуже чумы, потопа и резни – произошли там всего за пятнадцать лет до моего рождения.
Люди по-разному относятся к душе, которая теплится в их теле. Бедняк, мучимый голодом и нуждой, не знает о ней ничего, поскольку с утра до ночи озабочен лишь поисками хлеба и ночлега. Запасливый хитрец имеет ее в виду – а вдруг пригодится?.. – но, как правило, считает заботу о душе пустой тратой времени. Самоуверенный умник уверен, что души нет вовсе, а потому и говорить тут не о чем. Лжеправедник, напротив, говорит о ней без передышки, но при этом лжет и себе, и другим, выдавая свою выгоду за ее веления.
Тем не менее все четверо отнюдь не безнадежны: подобно уродливым, но пока еще годным сосудам, они продолжают хранить в себе божественную искру для последующей передачи другим, которые могут оказаться – и когда-нибудь непременно окажутся! – и лучше, и чище. Как знать, возможно, душа будущего машиаха прячется сегодня под лохмотьями голодного простака или под камзолом надменного умника? Нет ни прощения, ни оправдания тому, кто, злонамеренно вырезав из себя душу, не только отрекается от нее невежеством, отрицанием или враньем, но втаптывает ее в грязь, сжигает на костре или топит в помойной яме. Ведь таким образом он уничтожает саму возможность ее дальнейшего продвижения во времени.
Я не стану называть злодейское имя основателя секты, которая расползлась по городам и местечкам Подолии, Галичины и Балкан, скажу лишь, что главной ее целью было не столько собственно вероотступничество, сколько уничтожение истинной веры, поганый свальный грех и демонстративное осквернение святынь. Каменец-Подольский стал для сектантов местом решающей битвы. Крестившись в католичество с той же легкостью, с какой прежде приняла ислам, секта заручилась покровительством местного епископа и вынудила еврейских раввинов к религиозному диспуту, результат которого был заранее предрешен.
Епископ, взявший на себя роль верховного судьи, провозгласил победу сектантов, и те с торжественным пением разожгли на городской площади костер, где в течение нескольких дней горели свитки Торы и томики Талмуда. Евреев Каменца стали силой гнать к церковной купели; секта не скрывала намерений поднять волну насильственных крещений везде, куда только могла дотянуться – от Балтики до Средиземноморья, от Вильно и Познани до Багдада и Каира.
К счастью, этим планам не суждено было сбыться. Говорят, что каменецкий епископ Николай, главный союзник сектантов, почувствовал первый укол в
