Аркадий Бабченко - Война
Артем подошел к нему, тоже сорвал с куста одну ягоду, прижал губами. Терпкий, сладковатый сок мороженого боярышника наполнил рот. Это было гораздо вкуснее мутного варева. Артем сглотнул. Ягода одиноко, ему даже показалось — гулко — упала в пустой желудок, закатилась между складками. Он отчетливо почувствовал ее, одну в пустом желудке, холодную, невероятно вкусную, сочную. Артем сорвал вторую, третью, потом закинул автомат на плечо и стал рвать их гроздьями, не обращая внимания на холодные ветки с острыми длинными колючками, ломая кусты и видя только эти ягоды.
Через некоторое время к ним присоединился кто–то из пехоты. Сначала один, потом другой. Потом весь взвод потихоньку перетек от костерка к кустам, растянулся цепочкой вдоль пригорка.
Они паслись как лоси, губами срывая ягоды с веток, фыркая и отгоняя потревоженную прошлогоднюю паутину болтанием головы. Они больше не были солдатами, они забыли про войну, их автоматы валялись на земле, им очень хотелось есть, и они рвали губами эти холодные вкусные ягоды, переходя от одного пастбища к другому, оставляя после себя пустые обглоданные ветки, чувствуя, как наполняются желудки, как после мертвой ночи в их тела вместе с ягодами вливается жизнь, как теплеет и ускоряется кровь в жилах.
Зубы почернели, язык щипало от кислоты, но они рвали и рвали боярышник, торопясь, боясь, что не успеют съесть все, что им что–то помешает, глотали ягоды целиком, не пережевывая, — в любом случае этого мало, не насытишься.
Паслись долго, пока не обглодали все кусты. Потом, усталые, вновь собрались возле костерка и молча закурили, переваривая эту малокалорийную пищу.
Над головой, шурша в воздухе крыльями, пролетела утка. Низко, метрах в десяти. Артем сорвал автомат, хотел выстрелить, но запутался в ремне. Пока копался, утка улетела.
— Зараза! Упустил! Сука!
— Не мучайся, все равно не попал бы. — Петрович разгладил усы, хитровато прищурился. На его лице появилось выражение рассказывающего байки охотника. — Я вчера тоже стрелял. Вот так вот летели, низко–низко, даже еще ниже, чем эта. — Петрович показал рукой, как летели утки. — Весь магазин выпустил. Один черт, не попал. Они на вид–то жирные, а бьешь–бьешь — все в перья. Вот если бы дробью, тогда да.
— Да, утку сейчас неплохо бы, конечно. Сутки уже здесь. Без еды, без воды. Когда ж нас сменят–то? — Игорь вопросительно глянул на Артема. — Со штабом разговаривал? Чего комбат говорит?
— Ничего не говорит. Может, к вечеру и сменят. Хотя на ночь глядя… Вряд ли. Скорее, завтра с утра.
— Угу. Значит, еще сутки здесь. Хоть бы воды прислал, что ли.
В воздухе снова зашелестело. В первую секунду Артем опять дернул автомат: «Утка!», но потом понял, что ошибся. Высоко в небе прошуршал снаряд крупного калибра, ушел в сторону Алхан — Калы. Все механически задрали головы вверх, посмотрели в небо, прислушиваясь, а когда шорох утих, повернулись в сторону села. Секунду–другую была тишина, потом стоявший первым на откосе белый домик вспучился, надулся изнутри и исчез в огромном взрыве, разлетелся в стороны, кувыркаясь в воздухе потолочными перекрытиями. Чуть позже докатился и звук разрыва, рокотом прошелся по болоту, а через секунду из–за леса, оттуда, где был полк, донесся и запоздалый выстрел.
— Ого! Прямое попадание.
— «Сушки». Здоровые, блин. Один снаряд — и дома нету.
— Ну, началось, теперь точно не сменят.
Обстрел начался сильный. Снаряды сыпались один за другим. Сзади, из–за леса и справа, откуда–то с гор, били «саушки». Там же, в горах, взвыл «Град»[31], его залп накрыл Алхан — Калу ковром. Слева от бугорка заговорила минометная батарея. Мино метка работала где–то совсем рядом с ними, хлопки ее «васильков»[32] выделялись из общей канонады, почва каждый раз отдавала толчком в ноги.
Алхан — Кала исчезла. Ее смахнуло с обрыва, словно ребенок сбросил со стола неудав- шийся город из кубиков. На месте села тучами клубилась пыль, земля взлетала и падала, в воздухе висели крыши, доски, стены. Воздух дрожал, физически ощутимо раздираемый металлом. Железа было так много, что пространство сгустилось, и каждый пролетавший в селе осколок, двигая по одной молекуле кислорода, оставлял теплый след на лице. Разрывы и выстрелы смешались в один сплошной гул, тяжелой густотой наполнив эфир, придав ему массу и вдавив головы в плечи.
Они стояли и молча смотрели на обстрел. В такие минуты, когда дома, кувыркаясь в тоннах поднятой на воздух земли, разлетаются в щепки, оставляя после себя воронки размером с небольшое озерцо, а почва на три километра вокруг дрожит от ударов двухпудовых снарядов, — в такие минуты особенно остро чувствуется слабость человеческого тела, мягкость костей, плоти, их незащищенность перед металлом. Бог ты мой, ведь весь этот ад не для того, чтобы расколоть напополам Землю, а всего лишь для того, чтобы убить людей! Оказывается, я очень слаб, я ничего не могу противопоставить этой лавине, с легкостью разметавшей вдребезги целое село! Меня так легко убить! Эта мысль парализует, лишает дара речи.
— Сейчас повалят, пидоры.
Они очухались, повскакивали с мест, разбежались по позициям. Над болотцем опять протяжно и страшно запели «К бою!». Артем бросился к бэтээру, схватил рацию, побежал к Ситникову.
Нашел его около вчерашней балки. Тот лежал, опершись на землю локтями, и разглядывал Алхан — Калу в бинокль. Рядом покуривал Вентус. Оба были напряжены, но не нервничали. Ситников не обернулся, сказал только:
— Вызови комбата.
Артем вызвал «Пионера». Ответил опять Саббит.
— «Пионер» на приеме. Передаю трубку главному.
Заговорил комбат.
— «Покер», это главный. Значит, так. Остаетесь на месте. Смотрите в оба. Если «чехи» пойдут на вас, будете огонь корректировать. Ближе к вечеру буду. Как понял, прием?
— Понял тебя, понял. — Артем снял наушники. Ситников выжидающе смотрел на него. — Остаемся здесь, смотрим «чехов».
Обстрел продолжался еще около часа, затем постепенно утих. Теперь «саушки» били по одной, одинокие снаряды через каждые минуту–две ложились в Алхан — Кале. Пыль осела, из густых клубов проступили домики. Артем удивился — целый час такое молотилово стояло, что он ожидал увидеть пустыню в воронках, а село оказалось практически целым. Во всяком случае на первый взгляд, хотя точно тут сказать невозможно. Сколько раз они так обманывались с ночлегом — смотришь, дом вроде целый, а зайдешь во двор — там только одна стена.
Явные разрушения были только на правой окраине села — здесь Алхан — Калу потрепало сильно. Видимо, лишь этот район и обстреливали. Похоже, что Басаев со своими «чехами» там. Прямо напротив них. Если пойдет, им встречать.
Они затаились, слились в ямках с землей, сровнялись с ней, разглядывая село по стволу автомата. Пошевеливались, устраивались поудобнее, готовясь к бою и заранее намечая ориентиры, а потом залегли надолго, замолчали, не выдавая себя ни звуком, и затихли, ожидая «чехов».
Комбат приехал, когда уже опускались сумерки, вторые для них на этом болоте. Его бэтээр и три машины «семерки» шумно влетели на бугорок и остановились, не маскируясь.
Комбат сидел на головной броне, возвышаясь над ними, как Монблан, в обычной для него позе ферзя: рука упирается в колено, локоть — на отводе, тело чуть подано вперед. Орлиный взгляд. Эффектный «натовский» броник. Не запачканный землей камуфляж. Орел–мужчина.
— О, приехал наконец. Ты глянь на него! Ферзь, блин. Как на параде, только оркестра не хватает. Чтоб не только в Алхан — Кале, но и по всей Ичкерии «чехи» знали — комбат прибыл… Глупый Хер!
Комбата в батальоне не любили. Солдат он скотинил, разговаривал с ними высокомерно и при помощи кулаков, считая их за пушечное мясо, алкашню и дебилов. «Глупый хер» было его любимым выражением. По–другому он к своей пехоте никогда не обращался. «Эй, ты! Глупый хер! А ну бегом сюда!». И в морду — на! Солдаты отвечали ему взаимной ненавистью, и эта кличка, Глупый Хер, намертво прилипла к комбату.
Семерка стала разворачиваться на бугорке, занимать позиции. Комбат, коротко поговорив о чем–то с Ситниковым, повернулся и пошел к пехоте. Его квадратная приземистая фигура исчезла в кустах. Ситников направился к своей машине.
Артем с Вентусом поднялись, подождали его. Не останавливаясь, он прошел мимо, кинул на ходу:
— Все, собирайтесь, домой едем, нас меняют. — Ситников начал снимать с машины «шмели». — Забирайте все, эта броня здесь останется, поедем на комбатовской.
Они перетащили барахло. На броне уже сидели двое разведчиков, сопровождавших комбата во всех его поездках, — Денис и Антоха. Комбатовское высокомерие, как чахотка, передалось и им, и они не помогли закинуть «шмели» на броню, не подали руки. Лишь, покуривая, скучали в ожидании босса, разглядывали болото.