Николай Кожевников - Гибель дракона

— Отлично!

Профессор ушел. Командующий снова сел за стол... Множество изгибов границы на толстом листе ватмана. Стрелки и кружки с номерами частей. Человеческие жизни. Сотни тысяч людей шли сейчас по сопкам, лесам и пустыням сюда, к этим вот, им намеченным точкам. Нужно беречь солдат! Громадная страна ждет их. Каждому приготовлено дело, и каждый стремится к нему, мечтая о мирной жизни...

Голые сучки тополя торчали за окном, жаркое солнце беспощадно жгло землю, было душно, как перед грозой.

Застывшие волны сопок, начинаясь в Советском Союзе от Яблоневого хребта, тянутся по Трехречью до самого Хингана. Густые леса сплошной полосой уходят в Маньчжурию. На юге, из степей Монголии, растекаются сухим морем пески Гоби — тоже почти до Хингана. Пустынны древние караванные тропы, безлюдны дороги по выжженным сопкам, тишина в дремучей тайге — сучок не хрустнет.

Днем — тишина. Солнечные лучи жгут землю. Но как только сгущаются сумерки, по дорогам, ведущим к границе Маньчжурии, начинается движение: идут пехота, артиллерия, понтонные и саперные части. Мчатся легендарные «катюши», громыхают танки и самоходные орудия. Едва забрезжит рассвет — движение прекращается, и до солнца на дорогах оседает густая серая пыль.

В конце июля радио принесло весть: Советское правительство совместно с правительствами союзных стран предложило Японии капитуляцию. Ждали, что японские милитаристы, понимая безнадежность сопротивления, сложат оружие. Но ответа не было.

Вечером в батальон прибыли автомашины для переброски личного состава. Сопровождавший их инженер-капитан передал Карпову приказание: отобрать и принять из санбата для ударной группы людей и машины.

— Поговорите с бойцами лично, — сказал Плотников и сокрушенно вздохнул: — В рейд идти все хотят. Вот, — и он показал пачку рапортов. — Просьба одна — зачислить в передовую группу...

Карпов перед строем сказал, что в рейд могут пойти от санбата только три машины и одна — из санроты полка. Тут он вспомнил, что Ольга прикреплена к этой машине, и быстро взглянул на девушку, стоявшую в первом ряду. Ольга улыбнулась ему.

После команды «разойдись» строй моментально рассыпался. Назначенные в рейд побежали готовиться к отъезду. Ольга подошла к Карпову.

— Сережа, — тихо спросила она, — я никому не скажу... — Мы пойдем на Хайлар?

Карпов знал: у Ольги в Хайларе свои, и ему хотелось обрадовать ее, но тайна пока оставалась тайной. Вздохнув, он ласково коснулся ладонями ее лица.

— Я понимаю. Не говори, — шепнула она и. крепко прижалась к нему, вдруг почувствовав себя маленькой и слабой. — Береги себя.

Ольга секунду пристально смотрела ему в глаза и, порывисто поцеловав, скрылась в темноте.

В батальоне уже началась посадка. Карпов пошел вдоль машин первой роты, выделенной в головную походную заставу.

— Товарищ старший лейтенант, вам пакет.

При свете спички Карпов прочитал распоряжение: находиться при головной походной заставе. Принять от пограничников возле колодца проводника.

Колонна тронулась.

Накрапывал мелкий дождь. Солдаты натянули на головы плащ-палатки. Но туча медленно уплывала на восток, и снова засияли звезды. Над сопками блеснула полоска света. Скоро должна была показаться луна.

Возле одинокого степного колодца, закрытого большим камнем, машины остановились. Из-за камня поднялись трое. Карпов спрыгнул к ним на землю. Пограничник представил ему проводника.

— Товарищ Циндап. Местный житель.

Карпов пожал жесткую негнущуюся ладонь монгола — плотного, коренастого и молчаливого. Черные быстрые глаза его смотрели изучающе. Он теребил реденькую бородку и все запахивал поплотнее темно-коричневый халат, отделанный по воротнику и рукавам черным плисом. Третьим человеком оказалась женщина, одетая в черный халат с непомерно длинными рукавами. Карпов вопросительно взглянул на Циндапа.

— Жена, — сказал тот. — Боится. Война.

Помолчав, сердито сказал что-то по-монгольски, не глядя на жену. Та слушала, склонив голову. Тускло блестели тяжелые треугольники серег. Сколотые на груди косы слегка колыхались. Циндап порывисто обнял жену и, слегка оттолкнув, сказал уже по-русски.

— Ходи домой.

Женщина послушно ушла.

Карпов усадил монгола в машину рядом с Камаловым и пошел к танку подполковника Харченко — командира ударной группы. Харченко с Макаровским стояли за танком, прячась от ветра. Карпов доложил о проводнике.

— Хорошо, — коротко сказал Харченко.

Задача группы была ясна. Оставалось ждать сигнала. Некоторое время офицеры молча курили. Макаровский, притушив окурок каблуком, достал карту и зажег фонарь.

— Еще раз хочу посмотреть укрепрайон, — пояснил он, водя по карте концом карандаша. — Не наткнуться бы на опорный пункт — там ведь ни много ни мало тринадцать тысяч японцев. Поднимем шум раньше времени — возни много будет.

— Да, — согласился Харченко. — Но у меня такой план... — Он помолчал, сосредоточенно дымя. — А что, если нам перед городом обнаружить себя? Впереди головной заставы пустим танки и самоходки с зажженными фарами, а метрах в пятидесяти — автомашины. И тоже фары включим...

— На испуг? — оживился Карпов.

— На испуг, — подтвердил Харченко. — Пусть думают — танковая армия прорвалась. Вы не возражаете, Макаровский?

— Нет.

— Тогда заготовьте приказ. Задача прежняя. На охране мостов остается рота Горелова. Все остальные силы — на город и укрепрайон. В случае, если часть колонны будет задержана у реки, а часть прорвется, вести бой за овладение мостами. Старший у мостов — капитан Самохвал. Мой КП в районе кино, в центре города. Старший лейтенант Карпов с головной походной заставой действует по своему усмотрению. Но... — подполковник улыбнулся, — но с умом!

Подошел офицер связи и доложил:

— По приказанию генерал-майора Пристучко к вам прикомандировывается китайский партизан товарищ Ван Ю.

— Где он?

— Здесь, товарищ подполковник, — послышался сбоку чуть хриплый голос, и в круг света вошел Ван Ю. На нем была форма советского солдата без погон.

Харченко приказал выдать ему оружие.

Без света и, казалось, без звука колонна шла бездорожьем. Приказ — продвинуться за Цурухайтуй к наведенным невдалеке от поселка понтонным мостам через Аргунь. Накапливались на горизонте грозовые тучи. Очень слабо, но явственно доносились раскаты грома. Карпов взглянул на часы: двадцать три ноль-ноль.

Циндап сидел в головной машине, изредка указывая направление.

— Ты что, в темноте видишь, что ли? — удивленно спросил шофер.

— Зачем вижу? — спокойно ответил тот. — Я знаю. Когда знаешь — зачем видеть? Бери влево не шибко, тут торбаган живет. Солдат тряхай будет. Колесо застрянет.

Поселок спал. Нигде ни огонька. Потревоженная шумом, одиноко залаяла собака, но вскоре смолкла. Пограничная застава остановила колонну на выезде из хутора. Сержант с повязкой регулировщика сообщил Карпову:

— Приказано продолжать движение в двадцать три сорок пять. Пятнадцать минут обождать придется, посты с рубежа снимают.

«Новая остановка!» — с досадой подумал Карпов, выходя из машины. Присев под плетнем, он достал папиросу и разрешил курить всем. Подошел Ван Ю.

— Зачем стоим? — горячо заговорил он. — Сдался японец? Да?

— Пока не известно. Будет приказ.

— Какое время даром пропадает!

Карпов не ответил. Ван Ю отошел и лег на обочину дороги, хотя ему хотелось не лежать сейчас, а двигаться, лететь вперед, стрелять!

Камалов и Шкорин присели на крылечке темного домика. Шкорин сосредоточенно курил. Подошел Золотарев, потом Зайцев.

— Может, капитулируют? — неуверенно проговорил Золотарев.

— Дожидайся! — угрюмо бросил Шкорин. — Они и в петле-то брыкаться будут.

Послышалась негромкая команда: «По машинам!» Шкорин старательно затоптал окурок.

— Слыхали? Видать, не шутки.

Вот и мост. Опять остановка!

— Пограничные посты сняты, — доложил дежурный по заставе, найдя Карпова, — граница открыта. — И широким жестом указал на смутно белевшую реку.

«Можно посылать разведку, — подумал Карпов с тревогой, — а приказа все нет».

Он прошелся вдоль замершей в ожидании колонны. Подходя к головной машине, услышал приглушенный разговор.

— Видишь, друг, плис? — Циндап поднес к лицу Камалова обшлаг рукава. — Раньше только Чондан-купец носил, а сейчас арат надевает. На шее, гляди, рубец. Палка. Японец бил. Эх, друг...

В степи, сонной и темной, одиноко, пугающе простонала птица. Золотарев, примостившийся рядом с Камаловым, слегка вздрогнул и пошевелился.

— Ш-ш-ш... — вкрадчивым шепотом остановил его монгол. Он весь подался вперед, бесшумно снял меховой треух с блестящей подвеской и шепнул: — Выпь кричит. Полночь. Вон, — он махнул головой назад, — видишь? Большая звезда за маленькую забежать хочет. — Помолчав, добавил: — А маленькая звезда — ух! — какая злая... Видишь — красным глазом моргает. Война! — Циндап умолк, вслушиваясь в тишину ночи. И черный бездонный провал летнего неба с искрами звезд, казалось, тоже прислушивался к тому, что делается на земле...