Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)
– Д-дойду, – качнулся Борис.
– Ладно, пусть Маша и Сечка тебя проводят. Ты не хнычь, Маша, Серегу похоронили, этого хоть до санбата доставьте.
Уже в низине мина опрокинула всех троих. Сечку не задело, Борису лишь слегка добавила, а Маша села на снег, зажав кровяное пятно повыше колена. Музыкант полез было помогать, но Маша перетянула бедро самостоятельно и, опираясь на выломанную палку, заковыляла дальше. Через мерзлое, взявшееся пузырьками озеро, к дальним медсанбатовским палаткам на другом берегу.
Но знаменитый контрудар под Сталинградом, переломивший ход войны, начался через пару дней 19 ноября 1942 года, когда Борис Ходырев и Маша Васнецова уже лежали в госпитале. Знакомые до каждой ложбины высоты брали уже без них.
Глава 10 Все войны кончаются
Какой долгой была зима. Борис Ходырев и Маша Васнецова попали в эвакогоспиталь в старом купеческом городке Пришиб. У Бориса дела обстояли плохо. Осколок застрял в легком. Кроме того, перебило пальцы и смяло ладонь правой руки. Когда спадало воспаление в легком, ампутировали, чистили пальцы, затем снова взялись вытаскивать осколок из легкого.
В конце зимы ампутировали три пальца, подлечили понемногу легкое, и Борис стал выходить на улицу. Лежали с Машей в соседних корпусах, а встретились спустя два месяца. Борька, худой, словно ощипанный, ковылял, опираясь на палку. И смуглое лицо то ли побелело от болезни, то ли стало таким после долгого пребывания в закрытой душной палате.
– Боря, ты?
Ходырев обернулся. Коротко стриженная девушка на костыле подошла ближе.
– Маша, да?
– Глянь-ка, узнал. Ох, и красавцы мы с тобой стали.
Пошли вместе по узкой улице. Стояли еще морозы, но с крыш текло, на тополях орали грачи. Вот так и познакомились во второй раз. В марте проездом навестил Степан Матвеевич Елхов, ставший к тому времени майором. Посидели в садике, выпили водки, вспомнили ребят.
Мало кто в живых остался. Саню Бызина забрали в артиллерию, по слухам, он уже дослужился до капитана. Политрук Воронков перешел, наконец, в политотдел армии, ну, и бог с ним. Ординарца Костю Гордеева ранили, но скоро выписывают.
– А Стрижак Иван Андреевич?
– У него свои дела. Иногда встречаемся.
Когда прощались, Елхов сунул остатки харчей, кое-какие вещи Маше и сказал, как тогда в ноябре:
– Ты о Борьке заботься. Кроме тебя, больше некому.
Ходырев и слова не сказал, что не получил ни одного письма от Кати, но Елхов битый мужик, по глазам все угадал. Пропала, исчезла Катя из Борькиной жизни, и винить тут некого.
Так получилось, что сначала выписали Машу, но она, хоть и демобилизованная по ранению, устроилась санитаркой и дождалась Бориса. А перед майскими выписали по третьей группе инвалидности сержанта Бориса Ходырева.
Друзья-товарищи проводили их до вокзала, откуда молодые поехали на родину Маши в город Морозовск, что недалеко от Ростова. Городок так себе, ничего особенного, но зеленый и тихий. Борис устроился проводником на поезд, сколько-то времени мотался по близким и дальним маршрутам, затем взяли его на должность техника, заведовать электрическим хозяйством, чему учился еще до войны.
Родилась дочь, затем сын, построили домишко. В гости после войны ездили мало, а с однополчанами Борис встретился лишь в 1975 году на тридцатилетие Победы. Да и то, какие однополчане? Одно название, что воевали в 51-й армии.
Про штрафников на долгие годы забыли, будто и не было их. Собрались все же с Сашей Бызиным, Гришей Сечкой съездить на знакомые холмы под Сталинградом. Тогда там многое напоминало о войне. В еще не замытых талой водой окопах валялись старые каски, гильзы, хвостовики мин и даже обрывки чужих шинелей.
Спустя долгое время, уже в конце девяностых, выбрались снова. Привез их на своей «волжанке» Степан Елхов, который, несмотря на годы, держался крепче многих. По обычной своей командирской привычке показывал, рассказывал, откуда наступали, куда двигались, пока его не перебил музыкант Сечка:
– Ну, помолчи ты, ей-богу. Глянь, красота какая.
Может, и не было вокруг особой красоты. Трава к сентябрю поблекла, степь сделалась серой и скучной. Но вид с холмов открывался до боли родной, как будто и не минуло полвека. Словно шкура огромного животного колыхалась под ветром буро-желтая трава, и до горизонта блестели голубые пятна древних Сарпинских озер. А на равнину все больше наступали окраины большого южного города, который именовали когда-то Сталинград.
Спецназ Сталинграда
«Никто, кроме нас!»
Сто шестым воздушно-десантным батальоном пытались закрыть одну из прорех на южном крыле фронта. Вначале планировали использовать его для обороны крупной станции Миллерово, но из-за быстрого продвижения вражеских войск перебросили на степные высоты за рекой Чир. Именно здесь передовые отряды вновь созданного Сталинградского фронта стали на пути продвижения немцев.
Глава 1 Июль сорок второго
Рота окапывалась на гребне холма. Тогда еще не предписывалось рыть сплошные траншеи, да и времени не хватало. Через три часа каждый из ста двадцати человек выкопал для себя узкий окоп полтора метра глубиной, похожий на вертикальную нору. Оборудовали ротный наблюдательный пункт, а также более просторные укрытия для станковых пулеметов и противотанковых ружей.
Высота показалась мне удачным местом для обороны. Юго-западный склон был довольно крутым, с флангов наш холм окаймляли две узкие промоины. Я представлял, как неуклюже будут вползать наверх вражеские броневики и танки, подставляя борта и брюхо под огонь четырех противотанковых ружей, распределенных равномерно на участке длиной девятьсот метров. Расстояние я хорошо запомнил, потому что места для каждого из взводов отмерял шагами командир роты, старший лейтенант Рогожин.
Третий взвод, в котором я командовал отделением, находился на правом фланге. Неподалеку занимали позиции роты пехотного полка. Там тоже возились люди, мелькали сточенные о грунт блестящие лопаты, куда-то вели лошадей. Только шума и суеты производили больше. Неудивительно, ведь это обычные стрелковые подразделения, пехота. Не то что мы, прошедшие хорошую подготовку в воздушно-десантном полку и направленные в срочном порядке на фронт.
Двадцать восьмого июня 1942 года армейская группа генерала Вейхса начала наступление из-под Курска. Если взглянуть с большой высоты на холмистые равнины западного правобережья Дона, то в те летние дни можно было увидеть огромное пыльное облако, которое окутывало катившиеся по степным дорогам ударные дивизии четвертой танковой армии. Третьего июля оборона советских войск была взломана, чужие танки с крестами продолжали свой бег на юго-восток. Механизированная масса теснила части Красной армии, уничтожая обороняющиеся полки, захватывая в плен тысячи бойцов и командиров.
Если в верховьях Дона немецкие танки вышли на рубеж реки уже шестого июля, то войска нового Сталинградского фронта, в том числе 62-я армия, держали оборону в восьмидесяти километрах западнее Дона. В состав армии вошел и наш батальон. Тогда мы еще не знали, что он находится в самой гуще синих штабных стрел, нацеленных на Сталинград.
От нас ожидали активных боевых действий и постоянно напоминали, что мы особое подразделение, обученное и вооруженное лучше многих. Однако чувствовали мы себя неуютно. Батальон раскидали по отдельным участкам. Трехсоткилометровый пеший переход от станции Борисоглебск с короткими остановками измотал людей. Шагали быстро. Не только ночами, но и днем, несмотря на опасность налетов вражеской авиации. Командиры нас постоянно подгоняли, видимо, у них имелось указание занять линию обороны как можно быстрее. Гонка по горячей степи измотала каждого из нас. Сейчас все улеглись на прохладную землю, куда еще не заползла жара. Вскоре меня разбудил командир взвода Кравченко. Он сидел на краю моей глубокой ячейки, болтал ногами и сворачивал из серой курительной бумаги самокрутку. Нестерпимо хотелось пить. Когда переходили по мосту через речку Чир, очень спешили, пили на ходу, опустошая наполненные фляги. На предложение Кравченко курнуть вместе я отрицательно покачал головой.
– За водой бы надо сходить, – предложил я.
– Поэтому и разбудил, – сообщил младший лейтенант. – Возьми с собой бойца, побольше фляг и прогуляйся к соседям.
– Схожу.
Кравченко был небольшого роста, с развитыми плечами гимнаста. Его назначили к нам перед отъездом из поселка Яблоневый Овраг под Куйбышевом, где мы проходили подготовку. Лейтенант успел повоевать и выгодно отличался от двух других взводных – строевиков. Не суетился, не лез с лишними наставлениями, командовал четко и всегда по делу. Поэтому Рогожин назначил именно его своим заместителем, хотя по уставу замещал ротного обычно командир первого взвода. И сейчас Кравченко давал возможность бойцам отдохнуть, а не перекраивал линию обороны, как это делали в первом и втором взводах. Ни к чему ее переделывать, когда уставшие люди с трудом выкопали саперными лопатками такие удобные ячейки в каменистой земле кургана. На другие окопы сил пока не хватит.
