Герман Вук - Бунт на «Кайне»
Вилли улыбнулся в ответ. Кивнул на ноты.
— Довольно необычно.
— Обошлось мне в сотню долларов, — пояснила девушка. — Ну, вы готовы?
Ее программа начиналась с любовной песенки Керубино из «Женитьбы Фигаро», причем по-итальянски. По ходу мелодия резко меняла ритм, итальянский текст переходил в нескладный английский, а заканчивала она под музыку Моцарта словами Да Понте.
— У вас есть что-нибудь еще? — спросил Вилли, отметив для себя необычайно яркие карие глаза девушки и ее красивые каштановые волосы. Он пожалел, что не видел ее фигуры, хотя обычно не обращал внимания на девушек маленького роста и ему не нравились рыжеватые волосы. Эту свою особенность Вилли, еще на втором курсе, объяснял по теории Фрейда как механизм подавления «эдипова комплекса».
— А в чем дело? Вы же можете это сыграть.
— Не думаю, что ему понравится, — прошептал Вилли. — Для него это слишком шикарно.
— Давайте попробуем хоть разок, дорогой Принстон.
Вилли заиграл. Музыка Моцарта всегда брала его за душу. Эту арию он знал наизусть. При звуках первых аккордов девушка положила руку на край пианино, так что ее кисть свободно висела на уровне глаз Вилли. У нее была маленькая кисть, с короткими, тонкими и сильными пальцами.
Казалось, девушка поет для друзей, а не ради того, чтобы получить работу. Слух Вилли, воспитанный многолетними посещениями оперного театра, подсказал ему, что голос у нее не сильный и не профессиональный — голос обычной девушки, любящей музыку, обладающий, однако, очарованием и свежестью.
Мелодия заполнила мрачный подвал. Блондинка, уже направившаяся к выходу, остановилась и повернулась к ним. Вилли, играя, взглянул на девушку, улыбнулся и кивнул. Та ответила улыбкой и коротким жестом, словно ударила по струнам воображаемой гитары. В ее движениях чувствовались изящество и грациозность. По-итальянски она пела легко, очевидно понимая значения слов.
— Скоро переход, — прошептала она в паузе между куплетами. Чуть наклонилась, перевернула страницу и показала пальцем. Едва началась джазовая часть, девушка отошла от пианино, распростерла руки в манере певичек ночных клубов. Двигались ее губы, морщился нос, в произношении появился южный акцент, она улыбалась во весь рот, отбрасывая голову назад при каждой высокой ноте, заламывала руки. От былого очарования не осталось и следа.
После джаза Вилли вновь заиграл Моцарта, и девушка обрела утраченную было непринужденность. Как она мила, подумал Вилли, когда та, опершись спиной о пианино и засунув руки в карманы, закончила песню.
— Дорогая, а есть у вас что-нибудь попроще? — спросил мистер Деннис.
— «Нежная Сью», «Городской разговор», ноты у меня с собой, но я могу…
— Прекрасно. Подождите нас, пожалуйста. Вилли, зайди ко мне на минутку.
Кабинет мистера Денниса представлял собой крохотную клетушку в глубине подвала. Зеленые стены украшали фотографии певцов и актеров. Единственная лампочка свисала с потолка.
— И что ты думаешь? — Он поднес зажженную спичку к остатку сигары.
— Ну, от блондинки толку не будет.
— Пожалуй, что нет. А рыженькая?
— Э… как ее зовут?
— Мэй Уинн.
Иногда произнесенное имя гулко отдается в сердце, словно крик в пустом зале. Вот и у Вилли от словосочетания «Мэй Уинн» по телу пробежала дрожь.
— Ну, и что ты о ней думаешь?
— А какая у нее фигура? — спросил Вилли.
— При чем здесь фигура? — Мистер Деннис погасил окурок. — Я спрашиваю о ее пении.
— Ну, я люблю Моцарта, — в голосе Вилли слышалось сомнение. — Но…
— Просит она немного.
— Немного? — Вилли не сразу понял о чем идет речь.
— Я о вознаграждении, Принстон. Если дать меньше, профсоюз выставит пикеты у моего заведения. Даже не знаю, что и делать. Может, Моцарта нам и не хватает. В нем есть новизна, лоск, привлекательность. Но с тем же успехом Моцарт может и разогнать публику… Давай посмотрим, как у нее с обычным репертуаром.
«Нежная Сью» удалась Мэй Уинн лучше, чем предыдущий джазовый кусок, возможно, потому, что ее не обрамляла музыка Моцарта. Было меньше вульгарных жестов, практически исчез южный акцент.
— Кто ваш агент, дорогая, Билл Мансфилд? — спросил мистер Деннис.
— Марти Рубин, — выдохнула Мэй.
— Вы можете начать в понедельник?
— А можно? — ахнула девушка.
— Вот и чудесно. Покажи ей, где у нас что, Принстон. — И мистер Деннис удалился в кабинет. Вилли Кейт и Мэй Уинн остались вдвоем меж искусственных пальм и кокосовых орехов.
— Поздравляю, — Вилли протянул руку, и девушка быстро пожала ее.
— Спасибо. Как я? Убила Моцарта, да?
Вилли надел галоши.
— Где бы вы хотели перекусить?
— Перекусить? Я буду обедать дома, благодарю вас. А разве вы не собираетесь показать мне клуб?
— А что тут показывать? Ваша артистическая вон там, за зеленой занавеской, напротив женского туалета. Это чулан, без окна и умывальника. Мы выступаем в десять, двенадцать и два. Вы должны приезжать в половине девятого. Вот и все. — Он встал. — Вы любите пиццу?
— Почему вы хотите пригласить меня на обед? Это совсем не обязательно.
— Потому что в эту минуту у меня нет более сокровенного желания.
Глаза Мэй Уинн изумленно раскрылись. Вилли взял ее под локоток.
— Так мы идем, да?
— Мне нужно позвонить. — Девушка позволила увлечь себя к двери.
Они отправились в «Луиджи», маленький, ярко освещенный ресторанчик, со столиками в отдельных кабинках. После пронизывающей сырости улицы тепло и ароматные запахи итальянской кухни казались особенно приятными. Мэй Уинн так и села в пальто. Вилли удивленно уставился на нее.
— Ради Бога, снимите пальто.
— Не хочу. Мне холодно.
— Неправда. Это самый жаркий и душный ресторан Нью-Йорка.
Мэй неохотно поднялась, словно ее принуждали к стриптизу.
— Я начинаю думать, что вы глуповаты… Ну, — она покраснела, — перестаньте так смотреть на меня.
Вилли остолбенел. Фигура Мэй Уинн, в облегающем платье из лилового шелка, с тонким серым ремешком, была очень хороша. Смутившись, она села, сдерживая смех, чтобы не обидеть Вилли.
— Ну и фигурка у вас. — Вилли устроился рядышком. — Я-то подозревал, что у вас слоновьи бедра или совсем нет груди.
— Жизнь научила меня не искать работу и друзей с помощью моей фигуры, — ответила Мэй. — Иначе от меня требуют то, чего я не могу дать.
— Мэй Уинн, — нараспев произнес Вилли. — Мне нравится это сочетание.
— Вот и хорошо. Я долго билась над ним.
— Так это не ваше имя?
— Извините, но разговор у нас какой-то странный. Почему вы допрашиваете меня?
— Извините.
— Я вам скажу, хотя обычно этого не делаю. Меня зовут Мария Минотти.
— О! — Вилли взглянул на официанта с подносом спагетти. — Так вы здесь, как дома.
— Несомненно.
Итальянское происхождение Мэй Уинн вызвало у Вилли сложные чувства: облегчение, радость и разочарование. Пропала таинственность. Певичка ночного клуба, исполняющая арию Моцарта и понимающая, о чем поет, казалась чудом, ибо в обществе, к которому причислял себя Вилли, знакомство с оперой являлось признаком благородного происхождения, для всех, кроме итальянцев. Итальянская певичка стояла гораздо ниже на ступенях социальной лестницы и теряла свою исключительность. Вилли знал, как вести себя с такими, как Мария Минотти. Обычная певичка, пусть даже и хорошенькая. Никаких серьезных намерений. Он понимал, что никогда не женится на итальянке. Они же бедные, грязные, вульгарные и католики.
Но это отнюдь не означало, что ему не удастся поразвлечься. Наоборот, заранее зная исход, он мог чувствовать себя гораздо уверенней.
Мэй Уинн пристально наблюдала за Вилли.
— О чем вы думаете?
— Только о вас.
— Вы действительно Виллис Севард Кейт?
— Да.
— И вы — отпрыск старинного, знатного рода?
— Самого старинного и самого знатного. Моя мать — из Севардов, Севардов с «Мэйфлауэра»[1]. Мой отец, правда, не так знаменит, его предки прибыли сюда лишь в 1795 году.
— О, пропустили революцию.
— И намного. Обычные иммигранты. Мой дед, однако, шагнул повыше, став главным хирургом в больнице, и вообще светилом в этой области.
— Ну, Принстон, — девушка рассмеялась, — вероятно, мы не подойдем друг другу. Раз уж мы заговорили об иммигрантах, мои родители приехали в Америку в 1920 году. У моего отца фруктовая лавка в Бронксе. Мать едва говорит по-английски.
Принесли пиццы, пышущие жаром лепешки с сыром и томатным соусом. Мэй вырезала треугольный кусок, скатала его кончиками пальцев, откусила.
— Мамина пицца гораздо лучше. А я, кстати, готовлю самую вкусную пиццу в мире.
