Герман Вук - Внутри, вовне

Герман Вук

Внутри, вовне

Предисловие

Это — роман об американце первого поколения, родителями которого были еврейские эмигранты из Минска. Детство и юность главного героя очень похожи на мои собственные. Много глав отводится борьбе его родителей за то, чтобы найти свое место в Америке, и это некоторым образом является сутью повествования. На последней странице я называю эту книгу «кадишем» — поминальной молитвой по своему отцу. В работе над книгой я испытывал большое влияние неоконченного автобиографического романа Шолом-Алейхема «С ярмарки», и поэтому в духе Шолом-Алейхема здесь смешались смех и слезы.

Может статься, что после выхода этой книги на русском языке последуют переводы других моих произведений, особенно двухтомной эпопеи о Второй мировой войне под названием «Ветры войны» и «Война и память». Значительная часть этой саги посвящена событиям на Восточном фронте, блестяще запечатленным в телесериале, сделанном по мотивам обеих книг, в которых я с сочувствием и, надеюсь, точно рисую героическую (несмотря на ошибки руководства) борьбу советских солдат.

Издатель этого романа, профессор Герман Брановер из издательства «Шамир», прислал мне лестный отзыв о еще одной моей книге. Он пишет: «Книга «Это — мой Бог» была впервые напечатана в России почти четверть века тому назад, и сейчас ее можно найти в любой еврейской библиотеке — публичной или частной — даже в самых отдаленных городах России, таких как Владивосток, Красноярск и Хабаровск. Вы можете быть действительно удовлетворены и горды тем влиянием, которым ваша книга пользуется среди русских евреев».

Поскольку среди моих предков были раввины, я глубоко тронут этими словами и благодарю Создателя за дарованное мне вдохновение.

Я шлю сердечный привет своим российским читателям и надеюсь, что вы найдете в этой книге много занимательного и в то же время грустного, потому что это — правдивая история. И хотя ее сюжет, разворачивающийся в Белом доме при президенте Никсоне, чистый вымысел, российский читатель должен получить представление об американской политике как она есть на самом деле. Небезызвестное Уотергейтское дело давно отошло в прошлое, но в высших эшелонах власти мало что изменилось.

Герман Вук

4 февраля 1999 г.

Палм-Спрингс, Калифорния

Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд.

И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство и юность — суета.

ЧАСТЬ I

Зеленая кузина

Глава 1

О себе

Разверзся ад кромешный, и, как видно, неожиданно подошли к концу мои золотые дни в мирном убежище президентской резиденции.

Да, наверно, и не могло такое счастье продолжаться слишком долго. Это была для меня диковинная передышка, о какой еще за несколько месяцев до того я и мечтать не мог; прежде всего мне казалось немыслимым, что я могу стать специальным помощником президента — особенно нынешнего президента; и еще диковиннее было обнаружить, что и здесь не боги горшки обжигают и что эта работа может стать блаженным оазисом, в котором я найду отдохновение от законодательства о налогообложении корпораций. Теперь наконец-то я сложил дважды два и понял подоплеку моего таинственного назначения на эту должность. Казалось бы, глупо было бы считать, что в таком деле может сыграть роль чистый случай, однако чем дольше я в Вашингтоне, тем лучше я понимаю, что большинство людей в этом городе склонны действовать с холодной рассудительностью цыпленка, которому отрубили голову. От этого меня просто холодный пот прошибает.

К счастью для моего душевного спокойствия, в книжном шкафу, стоящем в этой большой сумрачной комнате, среди бесконечных рядов покрытых пылью правительственных публикаций, имеются семь томов биографии Джорджа Вашингтона, написанной Дугласом Саутоллом Фрименом, и шесть томов книги Уинстона Черчилля «Вторая мировая война». Время от времени я открываю один из томов то того, то этого труда, чтобы еще раз убедиться, что и во времена этих двух великих людей дела обстояли почти так же, как сейчас. Черчилль называет Версальский договор — это детище коллективной мудрости и долготерпеливых трудов всех ведущих политиков Европы — «прискорбным и маловразумительным идиотизмом». Как я сейчас вижу, это определение вполне приложимо почти к любой политической деятельности. Не удивительно поэтому, что в мире все вверх дном — и так, видимо, было с тех пор, как Хаммурапи приказал своим писцам взять глиняные таблички и начать клинописью описывать его великие деяния.

Позвольте мне рассказать, какую я получил позавчера встряску, чтобы вы поняли мою точку зрения на то, как делаются дела в этом пупе земли. Когда я впервые прилетел в Вашингтон из Нью-Йорка и получил короткую аудиенцию у президента в Овальном кабинете — это был единственный раз, когда я его видел до позавчерашней встряски, — я объяснил, что если я поступлю на это место, то я не смогу работать по субботам, но буду возмещать это время в воскресенье или ночью. Президент слушал меня сначала недоуменно, а потом словно что-то вычисляя. Он выпятил губы, широко раскрыл глаза, поднял свои кустистые брови и то и дело мрачно кивал. Затем он рассудительно заметил:

— Превосходно. Мне это нравится, мистер Гудкинд. — Он правильно произнес мою фамилию — с ударением на первом слоге. — Должен сказать, что у меня было немало сотрудников-евреев, но вы первый, кто поставил такое условие, и мне это нравится. Очень нравится. Это превосходно.

Тут я должен сразу же оговориться, что я отнюдь не сверхблагочестив. По субботам я, кроме того что читаю молитвы, в основном лежу на диване и читаю, или же отправляюсь на прогулку со своим черным лабрадором по кличке Скрудж и прохожу милю-другую вдоль реки. Ни за что на свете я не пожертвую этим своим тихим еженедельным бегством от тревог и забот. Это субботнее высвобождение из беличьего колеса занятий законодательством о налогообложении корпораций помогло мне не свихнуться в те годы, когда я работал на Уолл-стрит.

Но суть дела не в этом. Суть дела в том, что в довольно ранние годы своей жизни я пристрастился к Талмуду. Я не просиживаю над его пухлыми томами дни и ночи напролет, как делал мой дед, но даже работая в фирме «Гудкинд и Кэртис», я приходил на службу раньше времени и, подкрепляясь четырьмя-пятью чашками крепкого кофе, час-полтора каждое утро изучал Талмуд. Я не буду об этом чересчур долго распространяться. Просто поверьте мне на слово, что под прозрачной арамейской поверхностью Талмуда скрывается бесподобное собрание блистательных правоведческих тонкостей, переплетенное с преданиями, таинствами, красочными картинами прошлого и поразительными откровениями великих умов в мощном столкновении друг с другом. Я не способен постичь всю глубину Талмуда, но я вчитываюсь в него уже не одно десятилетие.

После того как я обосновался в этом учреждении и понял, что я обнаружил бездонный колодец спокойствия, я не видел причины, почему бы мне не принести сюда Талмуд, дабы и здесь соблюдать свой обычный распорядок дня. И вот позавчера сижу я за своим столом, открыв перед собою толстый фолиант, и под моей ермолкой кипит напряженная работа по разгадыванию задачи о том, насколько обоснован был закон о разводе, привезенный из Испании в Вавилон, как вдруг, представьте себе, отворяется дверь и в комнату без всяких церемоний входит — кто бы вы думали? — президент Соединенных Штатов Америки собственной персоной. Обе стороны смущены и озадачены.

Я вскакиваю, срываю с головы ермолку и захлопываю свой фолиант. Чистый рефлекс. Президент говорит:

— О, простите! Я вам помешал? Ваша секретарша, видимо, вышла, и…

Неловкая пауза, пока я собираюсь с мыслями.

— Господин президент, вы вовсе не помешали. Для меня это большая честь, и… э…

Мы молча глядим друг на друга. Это может показаться нелепым и невероятным, но так оно и было: гой вошел в комнату в Белом доме, где еврей изучал Талмуд, и подобающим образом извинился. Я знал, что у президента есть небольшой укромный кабинетик на первом этаже этого здания, но когда он вошел ко мне таким образом, я был совершенно ошарашен. Мы с минуту молчали. Потом своим глубоким президентским голосом — одним из тех, какими он умеет говорить, подражая чревовещателю, при том, что все эти голоса исходят из одного рта, — президент спросил:

— А что это за громадная книга, мистер Гудкинд?

— Это Талмуд, господин президент.

— А, Талмуд. Это превосходно.