Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Разведана последняя цель, можно брать курс на аэродром. Кратчайший путь - напрямик, через Крымский полуостров, но я даю Уткину курс на Тарханкут, чтобы пройти вдоль западного берега Крыма, мимо Евпатории, Севастополя и Ялты, захваченных врагом. Особенно отвлекаться при этом нельзя: слева - Евпатория, там вражеский аэродром, истребители. Внимание и еще раз внимание!

Я глянул в сторону Евпатории, взгляд скользнул по морской глади и у самого берега наткнулся на огромный «лапоть», окруженный черными точками. Это был транспорт! И скорее всего именно тот - «летучий голландец»!

- Миня! - закричал я. - Смотри, слева, кажется, «голландец»!

- Ну да?

- Разворот влево!

Мы проходим над караваном, я включаю фотоаппарат, а сам смотрю вниз. Прямо под нами - огромный корабль, по всем признакам - пассажирский лайнер, только окрашен не в светлые, а в темные тона. Несомненно, это «летучий голландец», как его окрестил Уткин. Над караваном, намного ниже нас, ходит пара «худых», на аэродроме курятся пыльные вихорки - взлетают новые истребители. Но нам они не страшны - на такую высоту доберутся не скоро, да и вряд ли полезут, - караван они защищают не от разведчиков.

- Отворачивай в море, - говорю Уткину, - будем сообщать координаты. Витя! - вызываю радиста Бондарева. - Быстренько кодируй: обнаружен транспорт водоизмещением десять тысяч тонн, квадрат… квадрат сейчас дам…

- Я готов, штурман, - весело откликается радист.

Мы отошли подальше от берега, Уткин положил машину в неглубокий вираж, и самолет стал описывать над морем огромные круги. В эфир понеслись зашифрованные координаты. Цифра за цифрой, цифра за цифрой.

Я смотрел на карту и думал: каким же образом этот лайнер попал к берегам Евпатории? Напрямую из Констанцы? Непохоже. Рискованно. Вдоль берега? Не успел бы. А может?… Я схватил линейку, разделил на скорость. Получается. Точно! Хитер, гад! Значит, он примерно до Сулины шел вдоль румынского берега, потом вместо того чтобы идти на Одессу, в самом узком месте ночью пересек [176] море, вышел к Тарханкуту и вот к утру оказался у этих берегов, под прикрытием своей авиации и кораблей. Так вот почему мы его не находили на более вероятных, южных маршрутах!

- Миня, это «голландец», точно, - говорю Уткину. - Я подсчитал: от траверза Сулины он махнул прямо сюда.

- Хитер гад! А мы его искали где.

Голос Бондарева:

- Вылетают торпедоносцы. Приказано включить наведение при подходе к цели.

- Ясно. Скажу, когда надо будет.

Это дело знакомое. В море нет заметных ориентиров, к которым можно было бы «привязать» цель, кругом - вода. Поэтому указывается прямо квадрат - приблизительное место нахождения судов. С большой высоты караван виден далеко, а у торпедоносцев, идущих на бреющем, обзор ограниченный, Вот им и помогает разведчик: отходит в сторону от каравана, включает радиопередатчик, и торпедоносцы идут, как на радиомаяк. Такое взаимодействие позволяет им выходить на удар неожиданно, с ходу, а неожиданность для торпедоносца - половина успеха.

Мы обнаружили караван недалеко от берега, торпедоносцы могли бы найти его и без наведения, но для уточнения своего местонахождения придется подойти поближе к береговой черте, а это рискованно - могут засечь береговые наблюдательные посты, внезапность будет потеряна, да и истребители врага рядом. Потому и дали задание на наведение.

Но хватит ли у нас горючего? Уже пятый час в воздухе. Пока придут торпедоносцы - еще часа полтора. Да на обратный путь - не меньше часа. Итого около семи часов. Многовато!

- Сколько горючего осталось?

Уткин щелкает переключателем, вижу, как шевелит губами - считает.

- Максимум на два с половиной часа.

Да, туговато.

- В обрез. Экономь бензин.

- Долетим на самолюбии.

У Мини сегодня хорошее настроение.

Радист сообщает: торпедоносцы уже в воздухе.

- Пор-р-ядок! - откликается Миня.

Несколько раз проходим над караваном. Две пары «худых» все время кружатся над кораблями, при нашем [177] приближении начинают набирать высоту, но далеко от охраняемого объекта не отходят.

Скоро надо включать передатчик для наведения ударной группы.

- Штурманйц! - Даже голос у Уткина звонче обычного. - Идея есть. Выложить?

- Выкладывай.

- Давай уведем «худых», когда придут торпедошники.

- А как?

Он «выкладывает» идею. Она не так уж оригинальна, довольно рискованна, но рациональное зерно в ней есть. Попробовать можно.

Радист сообщает последние координаты торпедоносцев. Смотрю на карту: траверз мыса Херсонес.

- Включай передатчик!

Под нами море. До каравана добрых километров тридцать. Оттуда наш самолет не виден, но радиолокаторы, если они есть на транспорте, все равно следят за нами. Пусть следят, так и надо. Зато ударную группу, идущую на малой высоте, локаторы пока «не берут». А это - главное.

На юге, далеко над морем, возникают черные точки. Они быстро растут, приближаются, у них вырастают крылья. Шесть крылатых теней. Это наши торпедоносцы. Они тоже заметили нас.

- Курс! - слышу голос ведущего.

Это значит: идти прямо на караван, который им пока не виден.

- Пошли, брат Володимир! - говорит Уткин.

- Пошли!

Миня переводит самолет в крутое планирование, нацеливается прямо на транспорт. Моторы ревут, свист за бортом нарастает с каждой секундой. Стрелка указателя скорости медленно, но неуклонно ползет вниз, а крупная белая стрелка альтиметра ошалело отсчитывает потерянные сотни метров высоты.

В этом и заключалась идея Уткина: разогнать самолет до предела на снижении, проскочить над караваном и увести за собой немецкие истребители. Они, конечно, кинутся за нами, подумают, что мы собираемся бомбить, а в это время внизу ударят торпедоносцы.

Стрелка альтиметра продолжает отсчитывать потерянную высоту. Тысячу, две тысячи, три тысячи потеряно… Гул моторов и свист рассекаемого на огромной скорости [178] воздуха нарастает. Самолет мелко подрагивает. Оглядываюсь на Уткина: губы сжаты, прищуренными глазами он впился в транспорт и, кроме него, кажется, ничего больше не видит. Для нас сейчас главное - скорость. Но нужно следить и за тем, чтобы не потерять слишком много высоты.

Говорю стрелкам:

- Внимание за воздухом!

Глянул на альтиметр: высота около четырех тысяч метров. Больше снижаться нельзя.

- Миня, горизонт!

Нос самолета полез вверх, замер на линии горизонта, но моторы взревели еще сильнее: Миня включил форсаж. Истребители кинулись к нам наперерез, но они ниже, а с набором высоты нас не догнать.

- Клюнули! - кричу Уткину. - Пошли за нами. Отворачиваем влево, в море.

Уходим к Тарханкуту уже не снижаясь, а набирая высоту. Стрелки докладывают:

- «Мессеры» уже близко, ниже нас.

- Внимание! Проверьте пулеметы, - говорю стрелкам.

«Ду- ду-ду! Ду-ду-ду!»

- Порядок - работают как часы.

- Заходят в атаку.

«Ду- ду-ду! Ду-ду-ду!» Это уже огонь по «худым».

И вдруг радостный крик Виктора Бондарева:

- Ура! Транспорт накрылся!

Я оглядываюсь назад: над транспортом огромная шапка взрыва. Она медленно расползается, совершенно закрывая корабль.

Бондарев сообщает:

- «Худые» бросили нас, кинулись к каравану.

Ясное дело, теперь им не до нас. Говорю Уткину:

- Надо пройти над караваном, зафиксировать результат.

- Пошли, - отвечает Уткин.

Проходим прямо над транспортом, он, окутанный дымом, лежит на боку, вот-вот погрузится в морскую пучину. Фотографирую. Маленькие «охотники» мечутся вокруг, оставляя позади белые буруны, видимо, спасают тонущих. Не видно и истребителей в воздухе. Наверное, погнались за торпедоносцами.

Уходим в море подальше, обходим мыс Херсонес. Теперь курс - на аэродром. [179]

Торпедоносцы радируют: задание выполнено, возвращаемся без потерь.

Все хорошо. Миня улыбается. Таким веселым в воздухе я его еще не видел. И погода - чудо! Уже виден гористый берег. Скоро аэродром.

И вдруг Миня говорит:

- Салютнуть бы!

- Что-что? - не понял я.

- Салютнуть бы, - повторяет Уткин.

Когда после успешного воздушного боя возвращаются «домой» истребители, они проходят низко над аэродромом, потом делают крутую «горку» и дают длинную пулеметную очередь, иногда - несколько, в зависимости от того, сколько сбили вражеских самолетов. Так сказать, рапортуют о победе. Торпедоносцы и бомбардировщики тоже начали салютовать, особенно после удачных ударов по кораблям в море. Каждый потопленный вражеский транспорт - салют! Разведчики же такой привилегии не имели. И в самом деле: о чем салютовать разведчику? Об удачной фоторазведке порта? Об обнаруженных на переходе кораблях? Но обнаружить - это еще не значит уничтожить. В общем, неброская у разведчиков работа. Потому о салютах среди них даже разговоров не возникало. И вот Миня заявляет: «Салютнуть бы».