Абрам Вольф - В чужой стране
— Это верно! — Шукшин поднялся, но сразу же схватился за голову — в глазах поплыли красные круги. — Вот черт, опять… — Он лег, минуту-другую лежал молча, закрыв глаза. Потом проговорил через силу — Мазайк — крупный узел. Если его взорвать — движение остановится надолго…
— Взорвать обязательно! — решительно сказал Трефилов. — Я продумал эту операцию. Нужно уничтожить водонапорную башню и мост. Но где достать взрывчатку? Много ее потребуется…
В землянке раздался тонкий металлический звон. Гирька три раза звякнула о стальной брус, висевший у входа. Это партизан с опушки леса передавал по проволочному «телеграфу», что к землянке идут люди. Три удара означали: «идут свои».
Трефилов вышел из землянки. Вернулся он вместе с Силиве и Трисом.
— А где Новоженов? — встревоженно спросил Шукшин.
— Ушел к своим ребятам, — ответил Силиве, сбрасывая сумку с патронами. — Его немного поцарапало…
— Как у Марченко? Все живы?
— Все! Они вчера засаду на шоссе устроили, а сегодня опять уходят туда, на дорогу…
— Правильно, Марченко! — Трефилов тряхнул буйно-волнистой шевелюрой. — Волков бояться — в лес не ходить… Ну, Силиве, какие новости у тебя? — Трефилов сел рядом с Силиве на нары.
— Новости неплохие, комиссар, товарищ из Брюсселя приехал, говорит, что они помогут нам оружием, дадут немного автоматов.
— Слушай, а взрывчатки нельзя раздобыть? Ты бы объяснил товарищам, что взрывчатка нам важнее. Автоматы как-нибудь сами добудем… Понимаешь, Силиве, мы тут задумали одну операцию…
— Наверное, решили гестапо в Мазайке взорвать? — улыбнулся Силиве.
— Нет, не то. Надо взорвать станцию. Через Мазайк проходит много немецких составов…
— О, станцию! — Силиве набил табаком трубку, старательно примял большим пальцем. — Это можно сделать, черт побери!
— А взрывчатку достанешь?
— Поговорю с товарищем из Брюсселя. Если он не поможет, так мы достанем в Арденнах. У арденских партизан есть взрывчатка, я знаю.
— Дело! — обрадованно проговорил Трефилов. — И опытные подрывники найдутся?
— Я сам могу взрывать, я в шахте работал. — Силиве раскурил трубку, помолчал. — Констан, мы пришли посоветоваться с вами. Очень серьезное дело, Констан!
— Я тебя слушаю.
— В Дьюпенбеке живет начальник «черных». Он руководит всей агентурой гестапо в этом районе. Изверг, палач — Силиве скрипнул зубами. — Этот негодяй убил сотни бельгийских патриотов…
— Мы знаем о его делах. Его давно ждет петля!
— Мне сегодня сказали, что он имеет сведения о людях, помогающих вам, русским. Он замышляет большую облаву… И у него списки бельгийцев, которых они собрались отправить на работу в Германию.
— Он живет в самом Дьюпенбеке? — спросил Трефилов.
— Рядом. У него большая усадьба, вилла, — ответил Трис. — Я думаю, документы у него дома, в сейфе. Он больше дома сидит. Я это точно знаю. Кабинет на втором этаже…
— Думать тут нечего, — сказал Шукшин. — Надо разделаться с ним и уничтожить документы.
— Медлить нельзя! Нельзя! — Трефилов резко поднялся, повернулся к Силиве: — Ты хочешь, чтобы мы провели операцию вместе?
— Да, комиссар.
— Хорошо. Я сегодня поеду в Дьюпенбек, разведаю, а завтра… Жеф тебе скажет, где мы встретимся.
— Будем наготове! — Силиве встал. — Отправляемся, Трис. Надо предупредить людей.
* * *Съездив на разведку в Дьюпенбек, Трефилов решил, что налет на дом фашистского главаря надо провести ранним вечером, как только станет темно. Днем около усадьбы появляться опасно: неподалеку стоит немецкая воинская часть, а ночью на дорогах много патрулей. И большую группу в Дьюпенбек посылать не следует — достаточно восьми человек.
Силиве одобрил план Трефилова. Он выделил шестерых партизан во главе с Мартином. Силиве сам хотел отправиться на операцию, но пришлось срочно выехать в Мазайк, там его ждал товарищ из партизанского полка, действующего в горах: нужно было договориться об отправке из Арденн взрывчатки и оружия.
На другой день, как только стемнело, группа Трефилова собралась за каналом и посадками двинулась к усадьбе. С комиссаром был Михаил Чалов.
Приблизившись к усадьбе, партизаны вышли из посадок.
Трефилов, шагавший впереди, шел с такой уверенностью, словно бывал здесь десятки раз.
Почти все окна особняка были освещены. Во дворе, у крыльца, поблескивал длинный, черный лимузин.
Трефилов ухватился за невысокую изгородь, но Мартин схватил его за плечо:
— Опасно, потом. У него гости…
— Завтра будет поздно, — шепотом ответил Трефилов. — Оставайтесь здесь, ждите сигнала. — И, тронув локтем Чалова, легко перемахнул через изгородь. Михаил последовал за ним.
Когда они подошли к дому, Трефилов подал знак Ча-лову остановиться и подошел к машине. В кабине, навалившись грудью на руль, дремал шофер.
— А, это ты, приятель… Кого привез?
— Обереста и лейтенанта Гоффена, герр лейтенант, — отозвался солдат и выпрямился.
— Дай огня!
Шофер торопливо полез в карман. Вытащив зажигалку, он поднял голову и… отшатнулся: в лицо ему смотрел ствол пистолета.
— Не шевелись! — негромко приказал Трефилов.
Подскочил Чалов. Шофера обезоружили, вставили в рот кляп и скрутили руки. Закрыв дверцу машины, Трефилов подошел к окну, первому от крыльца, заглянул внутрь. Небольшая, богато обставленная комната, вся в коврах. На тахте полулежит женщина, читает книгу. Лица ее не видно. В зале, за круглым столом, сидят четверо. Двое в военных мундирах.
Трефилов поднялся на крыльцо, позвонил. Чалов встал рядом, прижался к стене.
Дверь открыла высокая пожилая женщина.
— Вы к господину…
— Да! — Трефилов шагнул вперед, схватил женщину за руку, зажал ей рот ладонью. Передав женщину Чалову, он посигналил фонарем Мартину. Бельгийцы быстро подошли. Все шестеро были в масках.
— Стойте здесь, — шепнул Трефилов и, поправив фуражку с бархатным околышем и высокой тульей, решительно, вошел в дом. Чалов направился за ним.
Через просторную прихожую они вошли в большую комнату, в которой, кроме рояля, нескольких кресел и множества картин, ничего не было. В соседней комнате, гостиной, слышались голоса.
Дверь в гостиную была полуоткрыта. Трефилов остановился, окинул взглядом людей, сидевших в глубоких креслах. На столе стояли бутылки с вином, поблескивали хрусталем бокалы.
Он снял фуражку, бросил ее на рояль и, широко открыв дверь, вошел в гостиную.
— Добрый вечер, господа! — Трефилов, приветствуя, выбросил вперед руку и, глядя на гестаповцев, быстрым шагом направился к столу. Гестаповцы молча смотрели на незнакомого высоченного офицера. Один из них, тучный, лысый, взялся было рукою за стол, намереваясь встать, но в эту секунду Трефилов выхватил два пистолета.
— Руки вверх!..
Остолбеневшие гестаповцы подняли руки.
Чалов наставил пистолет на толстяка.
— Хозяин?
— Нет, нет, не хозяин!.. Хозяин ушел…
— Обыскивай! — бросил Трефилов.
Чалов обезоружил гестаповцев.
— Зови ребят!
В тот момент, когда Чалов выходил из гостиной, со второго этажа по лестнице спускался хозяин дома. Должно быть, он услышал шум: шел торопливо, держа в руках пистолет. Чалов увидел его первым, но стрелять он не мог: Трефилов предупредил, что фашистского главаря во что бы то ни стало надо захватить живым.
Прежде чем фашист заметил его, Чалов рванулся вперед. Гестаповец, метнувшись в сторону, выстрелил, но промахнулся. В ту же секунду Чалов сбил его с ног, и они покатились по ковру. На шум вбежали бельгийцы. Гестаповцу скрутили руки и увели наверх. Допрашивал его Трефилов. Главарь держался нагло, наотрез отказался отвечать на вопросы. Сухопарый, с длинным узким лицом, он стоял, наклонив коротко стриженную седую голову, и злобно, громко выкрикивал:
— С бандитами я не разговариваю. Сейчас же покиньте мой дом, иначе все вы будете повешены. От имени германского командования приказываю…
— Ах ты, сволочь фашистская! — Трефилов схватил его за грудь, стукнул о стену. — Кому хочешь приказывать, русским партизанам?
Гитлеровец вздрогнул.
— Русским?..
— Будешь говорить?
— Я… Я…
Фашист не только передал все документы, но и назвал имена и адреса агентов, работавших на гестапо.
— Я могу быть вам полезен. Я понимаю обстановку. Германия проиграет войну… Я могу сделать русским большую услугу, мне многое известно!..
— Что тебе известно? — Трефилов смотрел на фашиста в упор.
— Но моя жизнь…
— Я спрашиваю, что тебе известно, слышишь? О твоей жизни решим, когда скажешь.
Фашист сообщил, что гестапо знает об отрядах Котовца и Яна Боса. Комендант Лимбурга готовит большую карательную операцию. За каждого пойманного русского партизана комендант будет платить четыре тысячи франков, а за командира — пятьдесят тысяч.
