Игорь Акимов - Легенда о малом гарнизоне
– Он правильно говорит, – вмешался Тимофей. – Ложился бы ты, силы экономить надо.
– Бесполезно все это, – сказал Ромка, – я вот читал где-то, что человек, когда кричит от боли, за одну минуту теряет столько нервной энергии, сколько за восемь рабочих часов.
– Только что придумал? – чуть приоткрыв глаза, спросил Медведев.
– А что, запросто может быть, – поддержал Залогин. – Я вот знаю, на тренировке пробегаешь сто метров двадцать раз – хоть бы что, а на соревнованиях – дядя, ты слушай, тебе ведь говорю, – так вот, на соревнованиях дернешь эти сто метров – и дух из тебя вон. На трое суток полуобморочное состояние.
Тут они услышали – звуки отчетливо передавались им по полу – приближающийся по коридору уверенный и тяжелый топот многих ног. Дверь распахнулась: вошли сначала двое автоматчиков в черном, за ними генерал в такой же форме со свастикой на нарукавной повязке и молниями в петлицах и с ним господин, как-то странно одетый. На нем были немецкие форменные сапоги, кавалерийские галифе и френч полувоенного покроя; он был выше генерала почти на голову и лицом точно никакой не немец. На красноармейцев он взглянул с интересом, а может быть, даже с удовольствием.
– Вот они, князь. Полюбуйтесь на этих героев. Я рассмотрел из окна кабинета, когда их выбрасывали из машины, и уже тогда составил о них свое мнение, которое полностью подтвердилось, когда мне принесли их паршивые бумаги. Честное слово, князь, будь у меня хоть немножко времени, я бы докопался, какой идиот решил, что это сборище может заинтересовать имперскую контрразведку.
– Братцы, может быть, вы все-таки встанете, – сказал длинный.
– А чего это? – нарочито медленно произнес Ромка.
– Да вроде бы пришли к вам люди, которые старше вас. Неудобно как-то разговаривать.
Красноармейцы поглядели на Тимофея. Тот кивнул. Все встали.
– Хорошие ребята, но они мне тоже не нужны, господин генерал.
– Жаль, князь. В таком случае, не хотите ли пари?
– Прошу вас.
– Ставлю дюжину шампанского, что ваши… э-э… контрразведка за сутки их не сломает.
– Позвольте предложить встречное пари. Ставлю две дюжины, что ваши не добьются этого и за трое суток.
– Не получится, у моих и так работы хватает.
– Вот видите, ваше превосходительство…
– Значит, просто расстрелять?
– Ну уж нет. Они об этом только и мечтают, стервецы. Вон как вызывающе держатся, таких не расстреливать, таких совращать надо.
– Значит, все-таки беретесь, князь?
– Вы же видите – уже взялся. – Он повернулся к красноармейцам. – В сорочке родились, братцы. Выторговал я вас у господина генерала. У вас с собой и вещичек, кажется, нет никаких. Ничего, обзаведетесь. Идите за мной.
Их провели теми же коридорами, посадили в бронетранспортер и везли через город минут пятнадцать. Выпустили посреди просторного заасфальтированного плаца. С двух сторон его ограничивали совершенно похожие друг на друга казенной постройки здания – то ли конюшни, то ли казармы. Они были двухэтажные и какие-то приземистые, массивные, со сводчатой кладкой и окнами, которые легко было переоборудовать в амбразуры. Третью сторону замыкал высокий каменный забор с глухими железными воротами, с крепким, похожим на дот контрольно-пропускным пунктом. С четвертой стороны была то ли высокая стена, то ли там находилось еще одно здание, которое замыкало два боковых наподобие буквы «П». В нем также были глухие железные ворота с калиткой сбоку, в которую и провели красноармейцев.
Пройдя длинную, ярко освещенную электрическими фонарями подворотню, они попали в небольшой квадратный дворик, пятнадцать на пятнадцать метров. Стены здесь были еще выше, но под ногами был песок и гравий, росло несколько головастых ив и одна голубоватая елочка.
Автоматчики передали красноармейцев пожилому типу с вислыми усами в форме какого-то непонятного рода войск. Куртка Тимофея страшно его заинтриговала.
– Слышь, паря, – сказал он, – никак не возьму в толк, за кого же это ты, значит, воевал?
– Ты что, из наших будешь?
– А тут все наши.
Прежде всего их повели мыться. Это было приятно. Но когда они вышли из моечной, их ожидал сюрприз: одежду заменили. На тех самых местах, где они раздевались, лежали пять комплектов нижнего белья и немецкой полевой формы.
Тимофей постучал в дверь. Появились давешний дядька и еще двое типов в такой же форме.
– Папаша, – сказал Тимофей, – мы это надевать не будем. Гони нашу форму.
– Мы ваше тряпье сожгли, – сказал усатый. – Привыкай к этой. Сукно добротное, ни одной латки, сам выбирал.
– Ладно тебе шутить, – упрямился Тимофей. – Сказано, гони форму.
– Нет ее, парень. Все. Хана. Сгорела.
– Ладно, куда нам идти?
– Оденьтесь сначала.
– В это одеваться не будем.
Дверь закрылась, через несколько минут появился уже знакомый им капитан Неледин.
– Довольно шумно начинаете, молодые люди. Еще и не осмотрелись, а уже изволите бунтовать.
– Ты можешь с нами делать, что хочешь, сволочь, но в это нас не засунешь.
– Не больно сволочись, младший сержант. Заняться вами поручено мне. Боюсь, скоро икать начнете.
Через полчаса им все-таки принесли советскую форму – стираную и целую.
Затем их принял князь. Его кабинет был велик, но низок, как и все помещения в этих казармах, и оттого кабинет казался еще длиннее. Он был почти пуст, если не считать огромного полированного письменного стола, двух кожаных кресел, двух длинных шеренг – вдоль стен – казенных стульев с кожаными сиденьями и спинками и двух портретов в натуральную величину: Гитлер стоит на фоне нацистского прапора и Николай II, но не в полковничьем мундире, как обычно, а в черной сюртучной паре; очень странная картина, скорее всего срисованная с фотографии.
Князь вышел к ним из-за стола. Он действительно был очень высок: макушка Медведева была самое большее на уровне его глаз. Говорил он мягко, немного в нос. Красноармейцы не могли знать, что это влияние французского, но то что этот человек говорит по-русски редко, они поняли еще в камере.
– Вы мне нравитесь, волчата. Вы славно потрепали немцев, и, как русский, я не могу этим не гордиться. И за то, что форму не захотели поменять, тоже хвалю. Мужества и характера вам не занимать, но сейчас вы должны полагаться не на упрямство, а на свои светлые головы. Я понимаю, какой вам сегодня выдался трудный день. Для вас это катастрофа. И следующие дни будут не легче. Я понимаю, что коммунистические идеалы в вас вбивали с детства и вырвать их не просто и больно. Но поймите, волчата, вы молились на глиняных идолов. Немцы разбили коммунистическую Россию в две недели. Пройдет еще две недели, и они затопчут ее всю. Они сотрут ее с лица земли, как Польшу, Францию, Чехословакию, Бельгию, Югославию… Нашу Россию, на которую мы немцев не пускали никогда дальше самых западных границ, где их всегда били. Я не тороплю вас, волчата. Вы поживете у меня, успокоитесь, послушаете радио, вспомните прошлое и подумаете о будущем нашей родины. Вам предстоит сделать выбор, и вы его сделаете, я не сомневаюсь в вас. И тогда мы вместе, рука об руку, будем работать над созданием великой силы, которая поднимет Россию из пепла, бессмертную и прекрасную, как птица Феникс. И когда-нибудь наступит светлый день, что никакие орды, ни тевтонские, ни татаро-монгольские, не посмеют посягнуть на нашу прекрасную землю.
Пожалуй, князь еще долго мог бы продолжать в том же духе, но что-то в глазах всех пятерых красноармейцев ему не понравилось. Он бы понял ненависть или презрение, был бы доволен вниманием, уж не говоря о большем. Но в этих глазах он не мог прочесть никакой реакции. В них вообще ничего не было. Пустота. «Наша скифская манера», – как-то неуверенно подумал князь и остановился перед младшим сержантом.
– Что ты скажешь на все это, командир?
Тимофей словно очнулся, медленно произнес:
– Знаешь что, холуй, пошел бы ты…
20
Это было сложное многоцелевое учреждение; его название было столь же пространным, как и задачи, которые оно решало: спецподразделение по подготовке кадров колониальной администрации при абверкоманде NN. В просторечье это означало, что спецподразделение отбирает и просеивает поступающий «с мест» человеческий материал и готовит национальные кадры для служб государственной безопасности. А поскольку существовало оно под эгидой абвера и финансировалось им, то лучшие из лучших попадали отсюда в школы адмирала Канариса.
Это спецподразделение существовало уже два года. Вначале оно занималось почти исключительно украинскими и прибалтийскими националистами; затем в нем появился русский отдел. Отдел был укомплектован целиком из «бывших» и следующего поколения «бывших» – если не родившихся, то выросших и воспитанных на Западе. Но эти русские кадры совершенно не удовлетворяли абвер. Во-первых, плохое знание нынешних местных условий и психологии народа. Во-вторых, надломленность, угнетенность, почти всегда неосознанная, отсутствие веры в себя и, как следствие этого, недостаток инициативы. Наконец, слепая ненависть многих делала близорукими или, по крайней мере, ограниченными, неспособными подняться на уровень новых задач, которые еще только предугадывались. Вполне естественно, с началом войны абвер надеялся «влить свежую кровь» в этот отдел. Ожидалось, что недостатка в людях не будет: для живого дела годились и рецидивисты (тип людей, у которых склонность к риску, к хождению по острию бритвы был в крови), и затаившиеся враги Советской власти.
