Родиной призванные(Повесть) - Соколов Владимир Н.
Вернер дал команду никого не щадить. Черный Глаз доложил ему, что шестнадцать подпольщиков из группы Поворова расстреляны в Рославле. Палачи, охранявшие Рославльскую тюрьму, рассчитывали, что голос замученных не будет услышан советскими людьми. Они не знали, что жена Григория Цацурина подкупила переводчика, и тот добился отправки ее мужа на строительные работы. Повод к этому был серьезный. Цацурин, измученный пытками, едва держался на ногах, представлял собой лишь подобие человека. «Только в огненную печь нас не клали», — рассказывал он жене.
Спасся и Куцанов. Ивана отправили в Германию. По дороге арестованные проломили пол вагона, ночью бежали. Добравшись в один из белорусских партизанских отрядов, продолжили свой счет мести фашистам. Они-то и рассказали о страшных пытках в Рославльской тюрьме.
Последние дни сотрудники Вернера жили в тревоге. Утром 20 июля, прервав доклад Черного Глаза, оберштурмфюрер напомнил своим офицерам:
— Строго конфиденциально, господа… Ни одно слово не должно выйти из этих стен. Продолжайте! — кивнул он в сторону агента.
— Ликвидирована Дубровская подпольная организация. В ней было семьдесят два человека, действовавших постоянно: пятьдесят четыре мужчины и восемнадцать женщин. К сожалению, не всех удалось захватить. Часть подпольщиков, предупрежденных большевистскими агентами, бежали под защиту бандитов. Восемнадцать человек расстреляны.
Черный Глаз зачитал список. Докладывая, он умолчал, что двум дубровским подпольщикам — Гринину и Сафронову — удалось бежать, когда их отправляли на заготовку леса. Их память зафиксировала почти все пытки и страдания патриотов в тюрьме.
— В списке нет Трегубова. Вы его освободили? — спросил Вернер.
— Да. Он оказал рейху услуги: помог обнаружить связи Дубровского подполья с Жуковским.
Один из офицеров гестапо, с чахоточным румянцем на лице, спросил:
— Так вы утверждаете, Миллер, что с Дубровским и Сещенским подпольем покончено?
— Позвольте, я еще не все доложил. — Черный Глаз вздохнул и после небольшой паузы продолжал: — Нет, не покончено. Главарь Дубровского подполья, бывший работник управы Алексей Сергутин, жив.
— Как жив?.. Его же убили партизаны! — воскликнул Вернер.
— Нет! Это убийство — умело разыгранная комедия. Сергутин в бригаде Данченкова.
Черный Глаз замолчал. Молчали и другие. Вернер даже побледнел. Он вскочил и стал ходить по кабинету, растирая мешки под глазами.
— Семью этого бандита арестовали? — вдруг спросил он.
— Нет! Пока нет, — ответил Черный Глаз. — У него в Дубровке отец-старик, мать, жена и пятеро детей. Мы оставили семью как приманку. Установили строжайший надзор.
— Не жалеть этих скотов! — взбешенно закричал Вернер. — Лишите их всего. Оставьте только голые стены. Пусть дохнут с голоду. Старики… Дети… Все! Все!
Вернер сел в кресло, испытывая смешанное чувство усталости и бессилия. Он поднял голову, вопросительно посмотрел на агента, будто только что его увидел, и, опомнясь, сказал:
— Дайте мне эти…
Он не закончил фразу. Вошедший в кабинет полковник Дюда шепнул что-то.
— Господа, — сказал Вернер, — сделаем перерыв: время обеда. А вы, Геллер, останьтесь.
Старший переводчик сделал кислую физиономию.
— Ну что вы скажете, Геллер? — спросил Вернер, когда все вышли. — Вы и теперь будете сотрудничать с русскими? Понимаете, что вы… вы болван! Всех русских надо… — Вернер поперхнулся. — На виселицу… В каменоломни… В концлагеря… А вы? — ткнул он переводчика в грудь. — Такой болван, как вы, не может служить на авиабазе!
— Воля ваша, — пробормотал Геллер. — Работал на совесть. Не знаю, за что страдать должен.
— Он не знает! — возмутился Вернер. — Кто сидел за одним столом с Поворовым? Кто внушал нам, что этот бандит предан рейху? Кто пустил легенду, что справка у Поворова для вида?
— Помилуйте! Все видели, как Поворов старался… Все! Значит, все ошибались, а в ответе один я?
— Вон! Вон! — закричал Вернер, почувствовав упрек в свой адрес.
Отто Геллер вышел подавленный.
— Вот видите, полковник, с кем приходится работать, — стараясь успокоиться, произнес Вернер. — Черт знает что! Я недавно читал: у истоков побед Александра Македонского стоял мудрейший Аристотель; в основе успехов Юлия Цезаря — культура Цицерона. А что у нас?
— Ах, все не то! — воскликнул Дюда. — Это еще цветочки, как говорят русские. Сейчас я вам ягодки покажу. Час назад в районе Карачева взорвались два наших самолета, не долетев до цели. В районе Орла — еще два «хейнкеля» взорвались в воздухе. Ни зениток, ни советских истребителей. Технический персонал, обслуживающий самолеты, я частично заменил. Кое-кого отправили на фронт. Но вот вчера под Пеклином, почти возле авиабазы, опять взрыв на самолете. О, майн гот! Ночами не сплю… — Голос Дюды оборвался. — А сегодня ночью из дверной ручки вот что вынули…
Дюда протянул полковнику небольшую бумажку, где крупными печатными буквами было выведено: «Советские войска в ста километрах от базы. Уходите, фрицы, пока не поздно. Смерть фашистским оккупантам!»
— Я тоже получил от нашего агента такую чушь.
— Да, но эта чушь действует на офицеров, на солдат, на рабочих. — Пригладив седеющие на висках волосы, Дюда продолжал: — Вы, конечно, знаете, что к нам на базу три дня назад прилетели два командира, кавалеры Рыцарского креста Рудель и Левес-Лицман. Позвольте мне выпить чего-нибудь, — прибавил он, — только не воды.
Вернер достал из нижнего ящика сейфа бутылку шампанского. Они разлили по бокалам вино. Дюда выпил залпом.
— Так что с ними? — нетерпеливо произнес Вернер.
— Левес-Лицман — настоящий ас — не вернулся из района западнее Кирова. Подозреваю, что неспроста. — Острое лицо Дюды помрачнело. — Левес-Лицман! Один из первых асов рейха. Лично знаком с фюрером. Это ужасно и… и непонятно. Его не могли сбить. Это виртуоз, это… — Дюда поперхнулся и быстро отпил вина.
— Зачем же так, полковник?.. Это же естественно. Идет грандиозное воздушное сражение. Сколько вы самолетов потеряли?
— На сегодня сто сорок из трехсот, — сказал Дюда. — Положение, конечно, очень сложное. Но Лицман… Да, это ужасная потеря. Нет, не верю, что он погиб[3].
— Вы знаете, что на станции Прохоровка нас разгромили, — сказал Вернер. — Надежда на «тигры» и «пантеры» пока не оправдалась. Но генеральное наступление на Советы еще впереди. И мы с вами будем в нем участвовать. Ну а что касается внутренней охраны аэродрома… Я приму дополнительные, жестокие меры. Надо удалить с аэродрома всех русских, — решительно сказал Вернер.
— А кому работать? — прервал его Дюда. — Кому? Вы знаете, что такое летчик люфтваффе. Он идет к машине в перчатках и в отглаженном мундире.
— Хорошо! Будем думать, — закончил разговор Вернер.
Так и не удалось Вернеру и всем его службам раскрыть Сещенское подполье. На аэродроме продолжала действовать интернациональная группа, которую возглавляла Аня Морозова. В группу вошли насильственно мобилизованные в гитлеровскую армию чехи и поляки: Ян Маньковский, Ян Тыма, Вацлав Мессъяш, Стефан Горкевич, Венделин Робличка и Герн Губерт. Они ненавидели фашистов и продолжали борьбу. Партизаны из бригады Данченкова через подпольщиков передавали небольшие магнитные мины чехам и полякам. Те незаметно закладывали их между бомбами, и заведенный взрыватель отсчитывал последние минуты жизни летчиков.
Так было взорвано двадцать два вражеских самолета.
Глава пятнадцатая
Партизаны Данченкова и Рогнединской бригады получили от штаба фронта боевое задание: сорвать подвоз немецкой техники и живой силы к линии фронта, парализовать движение на железных дорогах, шоссе и большаках. Партизаны с честью выполнили эту задачу. Вот один из многочисленных эпизодов той борьбы.
Подпольщики сообщили, что эшелон с военной техникой выйдет со станции Пригорье 9 июня в девять часов вечера. Место назначения — Орел. К рельсам пошли шесть «рогачей» (так в отряде Данченкова называли подрывников во главе с Рогулькиным). Подрывники были очень молоды, всем вместе немногим больше века, но за плечами у них — победы и поражения, радость и горе, бессонные ночи, холод и голод.
