Анатолий Кудравец - Сочинение на вольную тему
— Вы это что, серьезно?
— А как же еще?..
— Указывать? Мне указывать?..
— Подсказывать.
— Угрожать?..
— Угрожать?.. — теперь уже Игнат сделал шаг к Заборскому, взял за рукав. Они никогда не стояли так близко один перед другим и никогда не смотрели так друг на друга, и, наверное, никогда бы не смотрели, если бы не сегодняшнее… У Заборского были острые, как буравчики, желудевые глаза, у Игната голубые, до сухого стального блеска, и они смотрели глаз в глаз Заборскому, то ли спрашивали у него, то ли проверяли… И Заборский не выдержал, отступил, заморгал. — Вопщетки, я никогда никому не угрожал. И сейчас нет у меня на то привычки. А если хочешь… — Губы Игната вдруг разжались, он нервно засмеялся. — Если хочешь, расскажу одно… Есть такая басня, может, придумка, может, правда. Идут, значит, косить отец и два сына. Утро, роса, косы на плечах. И вдруг впереди канава. Отец шел первый, так и прыгнул сразу, без разгона. Перепрыгнул и пошел дальше. Младший сын и говорит старшему: «Гляди ты: наш батька легкий, как собака». Старший посмотрел на него и поправил: «Ты что… Разве ж можно так про отца? Перепрыгнул — ну и х… с ним…»
— Не понимаю, что к чему… При чем здесь канава, при чем сыны, — Заборский дернул рукой, вырвал.
— Вопщетки, при том, что шел отец… Отец шел с косой. А за ним шли сыны… — Игнат внимательно посмотрел в глаза председателю. — А еще вот что скажу: ты приехал и уедешь, и все твое уедет с тобой, а нам здесь жить. Понимаешь, жить.
— Ну, знаешь… Слова словами, а это уже больше, — Заборский перешел на «ты». В его голосе зазвучала угроза. — Это уже больше. Слишком много власти ты взял себе. Если хочешь, то я тебе ее укорочу. Тебе поручили участок работы, у тебя есть участок работы, и веди его, веди, а в мои дела нос не суй. Слышишь? Я сам знаю, что мне делать.
— И делай, хорошо делай. А сады не трожь. Не трожь, а то… — Игнат окинул взглядом Заборского сверху вниз, — а то, чего доброго, и шлейки не удержат.
— Что не удержат?
— Штаны, штаны, вопщетки, не удержат. В руках придется держать. А мою власть ты не отнимешь, силы такой не имеешь. Вот она, моя власть, и она всегда со мной, — Игнат потряс перед Заборским широко разведенными жилистыми руками, повернулся и вышел.
Затарахтел возле забора мотоцикл, рванулся на дорогу — и сразу стало тихо, будто и не было его.
Заборский какое-то время постоял посреди хаты, потом бросился во двор, к частоколу, будто хотел догнать Игната.
Мотоцикл уже тарахтел под лесом. Вот он выскочил на взгорок и тут же исчез за ним, пропал. Но Заборский знал, что он не пропал, что он везет этого настырного начальника мельницы домой, в Липницу, к его мастерской, к его грушам и яблоням.
Долго так стоял Заборский во дворе, думая и передумывая то, что только что услышал. Заскрипел зубами, вскинул рукой, словно хотел рубануть по жердине, перебить, но не рубанул — опустил мягко, как на живое.
Игнат знал, что если уж начало катиться что в одну сторону, то не скоро остановится, надо дать время перемениться всему, успокоиться. Сила гнет силу — и плохую, и хорошую, и только дети думают, что стоит только захотеть сказать слово — и все станет по-твоему. У каждого в жизни есть своя задумка, только не у каждого хватает разума посмотреть, на какую пятку жизни он наступает. В ногу ли идет со всеми или марширует навстречь строю. А если человек сам не видит, в какую сторону идет, если человеку глаза заслепило, тут уже без подсказки нельзя, чтобы не натворил большего. Опять же Заборский. Хочешь наводить порядок, так наводи, и все тебя поймут и хорошее слово скажут. Только нужно делать все порядком. А зачем рушить сады, зачем уничтожать то, что люди годами оберегали? Сорвать с места, с земли легко, а дальше что? Что дальше?..
С такими беспокойными мыслями лег спать Игнат Степанович и уснул сразу, но поспать ему не дали. Все те же хлопцы из училища механизации. Сначала колобродили по улице с гитарой, затем отаборились возле его двора, на бревнах. Нашли место посидеть, так сидите, только зачем горланить на все село. Гы-гы-гы да гы-гы-гы, курят, пстрикают фонариком по саду, по окнам. Будто специально пришли, чтобы перебунтовать сон.
— Выйди да прогони их, а то не уймутся до утра, — попросила Марина.
Хлопцы, по всему, не скоро собирались уходить, но не было у Игната охоты высовываться во двор. Слишком уж длинный день выдался сегодня.
— Сами уйдут. Побренчат и уйдут.
Не ушли, концерт открыли. Сначала подумалось, может, что хорошее споют. Когда-то что ни вечер — то песни, танцы. Какая ни страда, а чтобы без гармошки, без топота, без пыли ушли спать — никогда. Пусть бы и эти пели, голоса молодые, звонкие.
Начали частушки. И частушки — уши б не слышали.
Мы по улице идем,А в конце заухаем.Если девок не найдем,Старикам отбухаем.
— Нравится? Так послушай еще, они тебя порадуют! — Марина повернулась на кровати, натянула на голову одеяло.
Ребята и в самом деле только набирали разгон. Пел кто-то один, не иначе, он сам и бренькал на гитаре, остальные помогали.
А мне милый изменил,Я сижу и плакаю.Лучше б он меня ударилО дорогу с....ю!
— Ну, дождался? — не выдержала, высунула голову из-под одеяла Марина.
Дождался.
Игнат поспешно натянул брюки, сунул ноги в сапоги. Во дворе его застала новая частушка. Это уже были живые матюки, такие, за которые надо брать язык и нанизывать на шило.
Его увидели, как только он открыл калитку. И голоса умолкли: все, как по команде, слезли с бревен.
Было их пятеро, у одного, самого высокого, гитара с лентой через плечо. Был здесь и старый знакомый — тот маленький бульдозерист.
— И ты тут? — спросил Игнат.
— А что, разве нельзя?
Игнат ничего не ответил, протянул руку к гитаре. Парень отдал ее, словно ждал такой просьбы. Игнат тронул пальцами струны, они нестройно отозвались. Обвел глазами компанию.
— Так кто тут… плакает?
Хлопцы захихикали, переглянулись, но молчали.
— Вопщетки, я серьезно спрашиваю, кто тут плакает?
Молчание. Хлопцы старались не смотреть на Игната.
— Еще раз спрашиваю, кто заводила?.. — Это был и вопрос, и глухое утверждение чего-то решенного. И вслед за напряженным молчанием резкий, будто для того, чтобы заслониться, взмах гитарой, удар о бревно. Жалостливо дзынкнули струны, застучали, падая на землю, осколки корпуса гитары. Стало тихо-тихо. Все пятеро со страхом и недоумением смотрели на руку Игната, в которой на обвислых струнах качался кусок фанеры — все, что осталось от большого и красивого инструмента.
Первым подал голос парень, у которого Игнат забрал гитару:
— Ну что она вам сделала, гитара эта? Лучше бы вы мне в морду дали, чем ломать ее. Как я теперь домой приеду, что я брату скажу? Ему через неделю в экспедицию отправляться.
— Так это, выходит, еще и не твоя гитара? — спросил Игнат.
— Неужели ж моя… Я ехал на практику и попросил у брата. Он еще давать не хотел, как знал…
— Вопщетки, теперь и ты будешь знать… И вы все… артисты. Да за песни ваши и правда взять бы которого да о дорогу… этой… с....ю — Игнат бросил остатки гитары на бревна. Сразу к ним протянулось несколько рук, словно остатки эти были интереснее, чем целая гитара.
Игнат пошел во двор. Возле бревен переговаривались.
— Ну, и что теперь делать?
— Покупать новую.
— Покупать… А где и на что?
— «Где» — это не беда. Я видел в районе, в культтоварах как раз такая.
— А на что?.. Когда та стипендия…
— Это правда… не скоро…
Игнат вернулся назад к бревнам:
— Так что, такие гитары продаются?
— Продаются, — ребята дружно повернулись к нему.
— И сколько она… такая?
— Рублей восемнадцать, двадцать…
Игнат еще раз обвел всех взглядом, покачал головой, махнул рукой: эх вы… песенники…
— Ну что, успокоил? — спросила Марина, когда Игнат вернулся в хату.
— Успокоил, — неохотно ответил он, укладываясь в кровать. Укладывался и бубнил сам себе: — Пилемет нужен… Нужен пилемет… Нужен…
Назавтра, перед тем как ехать на мельницу, Игнат положил две десятирублевки на стол, сказал жене:
— Занесешь, отдашь хлопцам.
— Это за что?
— За песни… — Игнат кисло улыбнулся. — Я вчера разбил их гитару, так пусть новую купят…
XVII
Не погода, а неразбериха какая-то. То выдастся тихий, солнечный день, будто и не поздняя осень. А то зарядит докучливый, как короста, дождь. Туманится, пологом затягивается округа. Разбушуется ветер — порывистый, с сухим шорохом по крыше, с плеском по лужам, словно утки разгулялись на воде. И пузыри приплясывают, кружатся.
Верно сказано: осень на рябом коне едет.
