Анатолий Кудравец - Сочинение на вольную тему
А трактор гудел. И не просто гудел: то хрюкал, как сытый кабан, то злился, словно обиженный или недовольный чем, забирая так высоко, будто хотел залезть на крышу и это ему никак не удавалось.
— Вопщетки, что он там орудует? — не вытерпел Игнат Степанович и слез с бревен. Пошел улицей на машинный голос.
Был это не трактор, а бульдозер, и работал он в Полином саду. Работал… Он уничтожал сад! Можно сказать, что уже все повыворотил, остались только три яблони и береза возле улицы да антоновка посреди соток. Это была самая большая яблоня, и самые крупные яблоки росли на ней всегда. Весь сад — яблони, сливы, кусты смородины — был повыдран из земли и, как последний хлам, ссунут в угол соток. Сбитые листья, раздавленные яблоки, поломанные ветки, изрезанная гусеницами земля… Словно не сад был здесь, не огород, а нелюдское дикое место — распоряжайся как кому вздумается…
Некоторое время Игнат стоял, как чужой, как пришибленный увиденным, слова не находя вымолвить. Да и кто услышит то слово в этом реве.
Бульдозер тем временем отступил от сдвинутых деревьев, дал назад и повернул к антоновке посреди соток.
— Куда? Куда, мать твою!.. Стой! — закричал Игнат, бросаясь наперерез машине. По дороге схватил какой-то дрючок, поднял над головой.
Занятый своей работой, бульдозерист не видел Игната. Не доходя нескольких метров до яблони, бульдозер сбросил нож вниз и, забирая землю, рванулся вперед. Нож сначала шел легко, потом наткнулся на корни, уперся. Яблоня вздрогнула всем телом, но устояла, только посыпались на землю редкие яблоки, листья. Машина приостановилась, сдала чуть-чуть назад, потом заревела и рванулась вперед. Затрещали корни, яблоня стала клониться к земле и, вырванная из гнезда, легко пошла вперед, ломая ветки, загребая перед собой землю, картофельную ботву. Бульдозер двигал искалеченное дерево в общую кучу.
— Ты что это делаешь, злодюган? Что это ты делаешь?.. — Игнат Степанович схватил ком земли, швырнул в кабину. Земля ударила в стекло, рассыпалась сухими брызгами.
Только теперь бульдозерист увидел Игната Степановича, радостно заулыбался, показав белые зубы, приглушил мотор.
— А ну вылезай! — приказал Игнат.
Бульдозерист послушно открыл дверку, стал на широкую гусеницу, спрыгнул на землю. Это был подросток. Он шел к Игнату и радостно улыбался, ожидая похвалы: смотрите, какая у меня машина и что я здесь наворочал!
— Что ты натворил?! — замахал руками Игнат.
— Разве что-то не так? Может, надо было не туда ссовывать? Так мне ведь сказали — в конец соток…
— Кто сказал? — простонал Игнат Степанович.
— И председатель, и начальник участка. А на ямы не смотрите. Я их заровняю, вот только столкну эту яблоню до кучи. — Светлые и чистые глаза, измазанное лицо, еще и усы не пробиваются…
— Дитятко мое, ты ведь еще ни одного деревца не посадил, а сколько поглумил… А ну, марш отсюда… Марш, чтобы и духу твоего здесь не было.
— Как марш?.. Мне же еще те надо выдрать, — паренек показал на яблони вдоль улицы.
— Выдрать?.. Вопщетки, я тебе выдеру… — Игнат пошел на бульдозериста.
Тот сделал шаг назад, потом повернулся и побежал, забыв и про машину, и про незасыпанные ямы, из которых белыми жилами торчали, кровоточили соком оборванные корни выдранных деревьев.
Нет, не забыл. Повернул назад, подошел к машине, глянул исподлобья:
— Председатель сказал, чтобы завтра выкорчевали еще два дворища, — парень кивнул головой в дальний конец поселка.
— А ты не спеши делать эту никчемную работу, хлопчик. Я тебе говорю: не спеши. Садись на своего коника и езжай домой. Только борони боже вернуться. А начальнику обо всем скажи, слышишь? Скажи, вопщетки, что тебя турнули отсюда. И не помысли вернуться. — Игнат говорил тихим голосом. Словно уговаривал мальца, глядя тому в глаза, и тот, кажется, понял его.
— Да я что… Разве я по своей охоте. Мне наряд такой.. У нас дома тоже и яблони, и груши, мне самому жалко. А тут сказали… Так что, мне ехать отсюда?
— А о чем же мы говорим? Ехать, и как побыстрей.
— Тогда я заровняю ямки, а то скажут, наковырял ям и оставил.
— Ямки, вопщетки, заровняй… И правда, это ж не война, чтобы натворить такое и не надуматься поправить. Ямки заровняй… И борони боже…
— Знаю, дядька…
Игнат обошел яблоню. На ней и сейчас еще висело несколько яблок. Сорвал одно, подержал в руке. Яблоко было тяжелое, как налитое. Пошел назад, на улицу, а оттуда к себе домой. Постоял, словно раздумывая о чем-то, оседлал мотоцикл и, круто развернувшись, затарахтел в Клубчу.
Председателя в конторе не было. Да и что ему было делать там в такое время. Игнат завернул к дому, где тот жил.
Заборский вышел из боковушки, поправляя подтяжки, накинутые поверх белой сорочки, удивленно поднял густые брови: что такое? Видимо, прилег подремать, а тут он, нежданный гость. Оно можно и Заборского понять: с утра на ногах — то в конторе, то в машине, то колхоз, то район, да и в своем доме, считай. Почему и не прилечь.
— Это ты так надумал, председатель? — спросил глухо Игнат. Ехал сюда — горел весь, готов был хоть с колом подступать, а увидел вялое, помятое после сна лицо председателя (видно, и нездоровится, опять же — где та семья, дети, жена, вокруг люди — а все чужие) и эти подтяжки (не хочет ремень носить, или как?), — увидел все это и хоть пожалей его.
— Вы о чем? — Заборский стал серьезным. Вернулся назад в боковушку, набросил на сорочку пиджак военного кроя, стал застегивать пуговицы. Глаза стали круглые, как у дикого кабана.
— О Липнице, о садах.
— А-а-а, сады… — Заборский застегнул последнюю пуговицу, шагнул к Игнату. — Какие это сады… Дикое все, бесплодное, лишнее.
— Не говори, председатель. Это еще из довоенных Игнасевых саженцев. А он-то породу дерева знал и, где что посадить, кумекал. Чтобы и росло, и плод давало. Не смотри, что из панов был. Разбирался.
— Заскучали без панов?.. Так, может, парочку выписать вам их, панков этих? А, может, выписать?..
— Вопщетки, таких, как Игнась, не грех бы и выписать. Или, вопщетки, взять Вержбаловича. Он-то уже землю и что человеческое на ней сделано на позор не выставил бы, не позволил бы над землей глумиться. Он бы сначала хорошо подумал, чем что дурное начинать…
— Дурное? — Заборский дернулся всем телом, точно его ужалили. — Что дурное?
— А то много ума надо, яблони да груши под нож пускать? Те яблони и груши, за которые люди когда-то налог сплачивали. Слезы утирали, а каждое деревцо берегли.
— То было когда-то, а теперь это рассадники сорняка всякого. Кому они нужны?
— Кому нужны? Вопщетки, всем нам. Может, чей внук приедет да яблоко сорвет, отцу расскажет, а тот, может, надумается и хату поставит. Что ни говори — обжитая земля, нужным деревом заселена. А без дерева что: пусто, голо, хоть мяч гоняй.
— Если кто надумает строиться, найдем место тут, в центре. — Старая пластинка, и видно было, Заборский не собирался менять ее. — В центре!.. — повторил, как придавил каблуком. — Земля порядок любит.
— Порядок, оно конечно. Без порядка и куры яйца не несут. И сколько ты наберешь земли? Этой, из-под садов?
— Какая разница сколько. Пусть гектар, пусть полгектара. Тут важен принцип: каждый метр земли должен давать пользу. Пользу государству.
— Принцип хороший… Хороший принцип. А теперь, вопщетки, давай глянем на такой принцип: сколько хорошей земли отошло под неудобицу, сколько позаросло кустами и всяким-разным лесным бурьяном? И это при тебе, и это той земли, которую даже после войны не могли допустить, чтоб недосмотреть, не засеять и не собрать то скупое, что выросло. Хоть и силы той было, что бабы да дети да мужчин тех покалеченных с десяток, а самый найпервый трактор — брат-волик, му-два. Тут не включишь вторую или третью, одна скорость на весь век: «Но-о, поехали»; а все-таки находили придумку со всем справляться. Так вот, давай глянем, сколько таких гектаров пустили под зарост?
— Не знаю, про какие гектары вы говорите?
— Не знаешь, тогда подскажу… Возьмем низинку, как спускаться на Стаськову пасеку; когда-то овсы там хорошие были, хо-о-орошие овсы, а сейчас?.. Лоза да осина, в самый раз коз разводить, а то лоси и сами все стеребят… А клин, что врезается в лес возле Курганка?.. Он и вовсе на высоком, и гектаров пять, не меньше… Это что в Липнице, а в Клубче… И еще кое-где… Вы ж раскатываетесь с агрономкой по всем дорогам, по уголкам разным, то заодно могли бы и прикинуть, сколько их, гектаров этих, да и вернуть в этот самый принцип…
— Что значит заодно? Заодно с чем? — Заборский подался к Игнату. Ноздри его раздувались, как у загнанного жеребца.
— Вопщетки, заодно со всем остальным… Вы же маракуете, чтобы и больше было, и лучше было… А гектары эти оттуда… Вот что я скажу, председатель: сотки запахивай, а сады не рушь. Не ты их садил, не тебе и корчевать.
