Честь вайнаха - Александр Владимирович Чиненков
Алихан сделал паузу и попросил воды. Отпив несколько глотков, он с прежним воодушевлением и продолжил:
– Сначала я не знал, о чём говорить с Ахматом-Хаджи. Он показался мне таким же, как и я, малоразговорчивым, а в действительности он оказался щедрым на слова. И беседа с ним доставляла мне большое удовольствие. Когда он говорил о Чечне, о людях, я видел его глаза – большие, чёрные, горячие глаза мудрого человека, а его лицо было печальными и сосредоточенным…
Старик замолчал, должно быть, устав рассказывать. А Болотников продолжал сидеть, не шевелясь, дожидаясь, когда он заговорит снова, а в душе переживая вместе с ним всё то, о чём Алихан с таким подъёмом рассказывал.
– А когда мы говорили о Чечне, – продолжил через некоторое время старик, – Ахмат-Хаджи говорил так, что, по его словам, прекраснее наших мест нет не только в России, но и на всей земле. Раньше я полагал, что у всех правителей сердца и души каменеют и становятся безразличными ко всему. Но, как оказалось, я ошибался…
Вскоре стало заметно, что Алихан устал. Продолжая говорить о президенте, знакомство с которым восхитило и вдохновило его, старик стал делать паузы, давая себе отдых или собираясь с мыслями. Вскоре перерывы в беседе стали всё чаще и длительнее. В конце концов его состояние ухудшилось. Он стал тяжело дышать и легонько поглаживать ладонью грудь в области сердца.
– Как ты, дед Алихан? – забеспокоился капитан. – Может, врачей позвать?
– Нет, не надо никого звать, – сказал старик. – Ты лучше скажи, что со мной делать собираются?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Болотников смешался, не зная, что ответить.
– Понятно, говорить тебе не велено, – усмехнулся Алихан. – Тут заглядывал один, говорил, что операцию мне снова делать собираются. А я отказался. Вы вот всё скрываете, а я знаю, что мне не пережить её.
– Нет, не надо так говорить, – вздохнул капитан. – Операцию сделать надо, и от этого никуда не деться.
– А я и деваться никуда не собираюсь, откажусь и всё, – заупрямился старик. – Сердце моё уже изношенное, и его не обновить. Так что не надо трогать его, пусть стучит, пока само не остановится.
– Что-то я не понимаю твоего настроения, дед Алихан, – посмотрел на него недоумённо капитан и укоризненно покачал головой. – Ты что говоришь, старый солдат? Ты должен до конца бороться за свою жизнь!
– А я что делаю? – хитро прищурился Алихан. – Я только этим и занимаюсь всё последнее время. И мне, и тебе, и всем вокруг известно, что повторной операции я не выдержу. Моё сердце уже превратилось в тряпку, а я всё живу! И нечего больше касаться моего сердца, нет смысла лечить его.
– Нет, смысл есть всегда! – горячо возразил Болотников. – В среду из Москвы прилетит бригада первоклассных врачей с отличным оборудованием. Они сделают тебе высококвалифицированную операцию, и сердце твоё снова заработает, как у молодого.
– Врачи? Из Москвы? А кто их вызвал? – удивился Алихан. – Кто оторвал людей от более важных дел, чем моё спасение?
– Их вызвал президент Чечни Ахмат-Хаджи Кадыров, – улыбнулся, видя замешательство старика, капитан. – Видишь, сам президент заботится о твоём здоровье, а ты готовишься умереть.
Высказанная им новость сначала озадачила старика, затем растрогала его до слёз. За долгую, полную тяжких испытаний жизнь он плакал всего однажды. Это было много лет назад, когда Али узнал о смерти фронтового друга, Ивана Болотникова. И вот теперь, на восьмом десятке, он опять не может удержать слёз…
– Дед Алихан, – строго заговорил Болотников тоном, не допускающим возражений, – тебе категорически запрещено волноваться. Любые эмоции чреваты для тебя серьёзными последствиями?
Алихан смахнул ладонями с глаз слёзы. Видимо, он вспомнил, что нельзя раскисать на глазах посторонних.
8
В Республиканской больнице Чечни всё было готово для проведения операции на сердце Алихана Завгаева.
Старика привезли в операционный блок ещё с утра. Уложили на универсальный стол, и… На том всё и остановилось ввиду отсутствия бригады хирургов, которые должны были прилететь из Москвы.
Капитан Болотников, допущенный к операции в качестве ассистента, нервничал. Старику ночью было очень плохо, и он едва дожил до утра. И сейчас, когда он уже лежал на операционном столе, было сложно делать прогнозы, доживёт ли он до приезда в больницу московских медиков или нет.
Болотникову никогда раньше не приходилось делать операций на сердце. Он знал, что надо делать и как делать, но только теоретически. Закрывая глаза, он уже в сотый раз представлял весь процесс. Он видел, как анестезиолог вводит внутривенно анестезирующее лекарственное средство, и больной засыпает. Для контроля дыхания ему вводят в трахею эндотрахеальную трубку, которая подаёт дыхательный газ от аппарата искусственной вентиляции лёгких. В желудок вводится зонд, чтобы контролировать содержимое и предотвратить его заброс в дыхательные пути. Ещё пациенту устанавливают мочевой катетер для отвода мочи во время операции, и…
Когда он открыл глаза, всё оставалось, как и прежде… Старик на операционном столе, рядом анестезиолог и ещё несколько хирургов, застывших в ожидании.
Время шло медленно, минуты казались часами, а часы вечностью. «Ну? Где же врачи? – задавал мысленно себе вопросы капитан. – Знать бы, что они задержатся, и старика не тревожили бы в реанимации до их приезда. Они, судя по времени, должны были прилететь ещё два часа назад. И что я буду делать, если…»
– Доктор Болотников?
Услышав голос анестезиолога, капитан резко обернулся.
– Больной глазами какие-то знаки подаёт. Может быть, ему что-то нужно?
Болотников подошёл к операционному столу и склонился над Завгаевым. Глаза старика были открыты, и он что-то говорил, шевеля губами. Капитан осторожно снял с его лица кислородную маску и тихо спросил:
– Ты что-то хочешь мне сказать, дед Алихан?
– Д-да, – прошептал старик. – Я хочу с тобой попрощаться, сынок. Наклони голову пониже.
– Вот тебе раз, опять двадцать пять! – поморщился Болотников. – Не надо ни с кем прощаться, поживи ещё…
– Нет, сейчас как раз надо, – прошептал Алихан. – Мы с твоим дедом, когда во вражеский тыл ходили, всегда прощались заранее. Мало ли чего могло с нами там случиться. А сейчас смерть рядом с собой чую. Всегда она меня стороной обходила, а вот сейчас нам с ней не разминуться. Я чувствую, как осколочек в сердце моём в движение пришёл. Ползает, как червь,
