Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
— Товарищ майор, броневичок доставлен!
Черта с два его доставишь, когда дорога запружена отступающими немецкими войсками!
Но должна же быть и другая дорога, не может ее не быть!
— Как ты думаешь, Нестор? — спросил Данила.
Нестор задумался и не сразу ответил.
Лицо Михала Свидоника в черных крапинках было, как всегда, чрезвычайно серьезно.
Данила приноравливался к немецкому пулемету или напряженно глядел в смотровую щель на дорогу, забитую людьми, военной техникой и словацкими длинными возами.
Броневик стоял на проселочной дороге, метрах в ста или ста пятидесяти от шоссейной.
— Ладно, — сказал Данила, — будем живы, не помрем. Катимся по этой нестолбовой дороге прямо, пока не упремся в первую хату. А там будет видно.
От простого до гениального, сказал мудрец, один шаг. Да, один шаг, если тебе светит партизанская удача и ждут твоего прихода друзья. Таким другом был учитель Йонаш Бундзек в том первом словацком доме, о котором говорил Данила Грунтовой.
Учитель был чистенький и чопорный, из рукавов сюртука выглядывали узкие полоски накрахмаленных манжет, а над белым жилетом топорщился черный шелковый бант.
Первым увидел учителя Нестор. Он вошел в дом, как посол тех, кто остался в броневике, и был удивлен, поняв, что этот симпатичный человек с золотыми очками на тонком носу ждал гостей. Учитель и не скрывал этого.
— Как вы доехали? — приветливо встретил Нестора учитель на чистейшем русском языке.
Нестор чуть не присел от неожиданности.
— Вы ведь русский? — спросил, улыбаясь, хозяин.
— Русский, — еще не веря своим ушам, ответил Нестор, а про себя подумал: «Что за черт! Уж не сон ли это?»
— Я так и знал, — радостно подтвердил хозяин, — что вы сегодня придете. Я знал и приготовился. — И, повернувшись к дверям, которые вели в другую комнату, учитель закричал: — Мария, они пришли! — И опять к гостю: — Да вы садитесь! Прошу вас, — и подвинул стул с высокой спинкой. — Вы, должно быть, устали, я понимаю.
— Вы русский? — спросил Нестор, продолжая удивляться.
— Пан, прошу прощения…
— Нестор.
— …пан Нестор, я чех. Но горжусь, что могу читать вашего славного соотечественника Александра Пушкина в подлиннике.
Нестор стал понимать, с кем он имеет дело и за кого тот его принимает.
— Пан…
— Йонаш Бундзек, учитель словесности.
— Пан Бундзек, если я правильно вас понял, вы ждете русские войска. И вы скоро дождетесь. Но я партизан.
— О! — сказал учитель и опять повернулся к дверям. — Мария! Да вы слышите меня!
— Чо вам треба? — донесся из-за дверей грубый женский голос.
Учитель покачал головой и добродушно улыбнулся:
— Вы не обращайте на нее внимания, пан Нестор. Это моя экономка. Очень хорошая женщина, но ворчунья… — и учитель вздохнул. — Не приведи господь! — Он засмеялся. — Так у вас говорят?
Нестор приступил к делу, не дожидаясь ворчливой экономки.
— Пан Бундзек, мы к вам с большой просьбой.
Учитель сразу засуетился — он был готов выполнить просьбу еще до того, как она была высказана.
— О, просим…
— Я и мои товарищи захватили немецкий броневик, но мы не знаем дороги… — Он поколебался: сказать? — До Иновецкого Верха. — И пояснил: — Если учесть, что мост взорван…
— Вам нужен проводник? — Учитель с интересом посмотрел в окно, за которым был виден броневичок, и по-детски признался: — Никогда не ездил в такой штуке, — и добродушно засмеялся. Но тут же сказал, уже без улыбки: — Пан Нестор, я к вашим услугам.
— Вы знаете другую дорогу?
— Да, это новая дорога, и я ее знаю. Это будет приятная прогулка, уверяю вас…
«Приятная прогулка!» Нестор вздохнул. Приятная прогулка, когда битый враг ожесточен до предела. И Нестору стало жаль чистенького, аккуратного учителя, который надел, видимо, для встречи с русскими лучший костюм. Нестор вспомнил своего первого учителя, его неторопливые движения, его черный пиджачок, пахнущий бензином от многократной чистки, его спокойный говорок: «Наука требует прилежания и аккуратности, дети…» Может быть, и он имел такой праздничный костюм?.. И Нестор сказал:
— Да, нам нужен проводник, пан Бундзек, номы можем вступить в бой… вы понимаете?
Учитель встал. Как объяснить этому русскому партизану, что он все понимает и самое большое его желание — быть сейчас ему полезным… Поймет ли, поверит ли? Ведь для этого русского солдата Йонаш Бундзек только случайный человек, знающий дорогу на Иновецкий Верх.
— Пан партизан, есть чувства сильнее всяких слов, но есть слова сильнее смерти. Я друг ваш, пан Нестор. Вы верите?..
…Только на третий день группа Грунтового добралась до Иновецкого Верха и отважный разведчик мог доложить майору Зоричу о прибытии.
— А где же твой экипаж? — усмехнулся Александр Пантелеймонович. Он уже знал о броневике.
— Броневик, товарищ майор, замаскирован внизу, как неприспособленный для подъема на такую высоту.
— А чешский учитель где?
— Учитель здесь, товарищ майор. Это такой учитель, товарищ майор, хоть прямо к звезде Героя представляй…
— Учителя надо отпустить, товарищ Грунтовой, незачем подвергать опасности такого хорошего старика.
Данила усмехнулся:
— Если он послушается, товарищ майор…
Положение было нелегким. Часы решали судьбу отряда, вокруг которого все туже стягивался круг немецких войск.
Была теплая звездная ночь, снег сошел, и на склонах гор пробивалась трава. Целые сутки ни на минуту не затихал орудийный гул. Если немцы закрепятся, если не уйдут до утра, отряд, окруженный со всех сторон превосходящими силами противника, вынужден будет вступить в открытый бой и погибнет…
Долго в эту ночь стоял Александр Пантелеймонович на склоне горы, скрытый деревьями, и смотрел на шоссейную дорогу, проходившую ниже, метрах в двухстах.
— Если немцы начнут проческу, — сказал он не то Пражме, стоявшему рядом, не то самому себе, — придется отойти в скалы и занять круговую оборону.
— Сутки как-нибудь продержимся, — согласился Пражма.
— Если не соединимся с наступающими, — заключил Бахнер.
— Разумеется… Кажется, Грунтовой идет, — заметил Александр Пантелеймонович, вглядываясь в продирающуюся сквозь кусты фигуру. — Он и есть.
— Товарищ майор, — крикнул Данила, — немцы отступают от Грона!
Да, немцы отступали. И все почувствовали облегчение: что ни говори, обидно погибать, когда так ощутимо близка победа.
Забрезжил рассвет, но никто не спал. И вдруг Нестор Степовой закричал:
— Товарищи, советские танки!
Весь лагерь, от командира отряда до партизанских кашеваров, лавиной скатился но склону к шоссейной дороге.
По дороге двигались танки, а за ними — солдаты. Усталые, с серыми лицами. Они шли и шли, казалось, им не будет конца. Иные удивленно смотрели на разношерстную толпу люден, стоявшую вдоль дороги, спрашивали:
— Откуда вы взялись? Вы русские или словаки?
— Мы партизаны.
— Хлопцы, советские партизаны! — закричал какой-то молодой боец в каске и с автоматом на груди.
Солдатские ряды оживились. Кто-то громко спросил:
— Ребята, еще далеко до Праги?
А откуда-то из середины солдатских рядов донесся молодой и звонкий голос:
— Эй, партизаны, до встречи в Берлине!
…Наступил рассвет. Тот рассвет, которого ждали
Алоиз Ковач — лесоруб с Нитранских гор и Вануш Сукасьян из армянского селения, обувщик Любомир Павлинда и ленинградская комсомолка Таня Каширина. Пришло утро свободы, о котором писал в свой смертный час коммунист Ян Колена.
«Увы, их нет с нами, — грустно думал Александр Пантелеймонович, глядя, как идут и идут войска. — Но кто скажет, что своей смертью они не утвердили жизнь в Нитранских горах и далеком армянском селе, в словацком Скицове и в большом городе на берегах Невы. Смерть и жизнь идут рядом, но, как ни темна ночь, всегда наступает утро и побеждает жизнь, когда есть на свете такие люди…»
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Пятнадцать лет спустя после описанных событий, в конце августа 1959 года, Зорич получил из Чехословакии письмо, адресованное ему общим собранием жителей Скицова, где долгое время стояли партизаны. Письмо гласило:
«Дорогой наш Александр Пантелеймонович!
Прежде всего примите сердечное товарищеское поздравление, которое мы посылаем Вам от совместного собрания членов Коммунистической партии, Национального комитета, Союза молодежи и других организаций Национального фронта Скицова в связи с 15-летием Словацкого народного восстания.
Прошло пятнадцать лет с тех пор, как Вы были среди нас. Не раз за это время мы собирались вместе по вечерам и с душевным волнением вспоминали прошедшие дни. И при этом всегда с чувством глубокой признательности говорили о партизанском отряде майора Зорича. И всякий раз мы спрашивали друг друга:
