Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
Пекар зажег фонарь, чтобы еще раз, хоть на минутку, заглянуть в подвал, и в это мгновение Николай Метелкин увидел в окне огонек.
— Вы вот что, хлопцы, — сказал Зорич Нестору и Метелкину, когда подошли к дому лесника, — оставайтесь здесь, послушаем, что он скажет. А потом позовем вас…
Зорич, Пражма и многие другие партизаны вошли в дом лесника. Он встретил гостей в темноте — фонарь был потушен.
— Добрый вечер, — сказал в темноте Зорич.
Пекар угрюмо спросил:
— Что вам нужно?
Пражма осветил его карманным фонарем. На майора смотрел заросший рыжеватой бородой человек, озлобленный и ненавидящий. Но, заметив красные ленты на шапках неожиданных гостей, Пекар засуетился и закричал на манжелку, чтобы принесла лампу.
— Не видишь, гости пришли! Прошу, пан… э-э… пан велитель, вот сюда… Сейчас полевки манжелка подогреет… С дороги не мешает горяченького.
Пройдя в комнату, Александр Пантелеймонович снял шапку и автомат.
— Присядем, что ли, хозяин?
— Вы русские! — воскликнул старик. — О, какая честь для бедного лесника…
— А вам приходилось, горар, встречаться с русскими?
— Как же, как же… В ту войну сдался в плен русским. Словаки и русские — братья. Как же!
— И всегда, горар, вы по-братски относились к русским? — не удержался Пражма.
Нужно было знать всю историю его предательства, чтобы заметить замешательство в маленьких глазках горара. В следующее мгновение он уже спокойно, с достоинством рассказывал, как часто помогал партизанам, добывая для них продовольствие.
— О, за этим столом не раз сидели партизаны, и были среди них и русские…
— А не был ли у вас, горар, русский летчик? — спросил Зорич. — Высокий такой, русский парень.
— Так, так, был такой случай, — закивал Пекар. — Как-то пришел русский летец. Совсем разбитый. Мы с манжелкой, — и он кивнул в сторону жены, подносившей к столу миски с солениями, — хорошо угостили его, лекарства дали…
— Ну, а дальше что было?
— Я посадил его на воз и отвез до партизан.
— Горар! Точно ли до партизан? — сжав кулак, спросил Пражма.
— Точно, пан.
— Кто же был велителем партизан? — спросил Зорич.
— А то я не знаю… Не знаю, пан…
— Введите Метелкина! — приказал майор.
Пекар смотрел подобострастно в его лицо, когда в дверях, почти совсем закрывая их своей ладной фигурой, появился Николай Метелкин, а за ним следовал Нестор. Пекар увидел их, и сразу обмяк, и закричал диковатым голосом:
— Ай, чо то буде!.. Чо то буде!..
— Пан Пекар, вы не волнуйтесь, — сказал Зорич. — Это же тот самый летчик…
Но Пекар не хотел смотреть, не мог смотреть, он закрыл лицо руками, качался из стороны в сторону и кричал:
— Ай, чо то буде!..
— Ну, хлопцы, узнаете? — спросил командир отряда. — Он?
— Да, узнаю. Это он меня чаем угощал, — сказал Метелкин.
— Он! — хрипло подтвердил Нестор.
— Ну, тогда поблагодари… Чего стоишь?
Нестор подошел, и лицо его исказилось. Он поднял свинцовый кулак донецкого шахтера, и никто не шевельнулся, чтобы остановить, — ни майор, ни Франтишек Пражма. Однако Нестор не ударил.
— Противно, — сказал он, смущенно глянув на майора.
— Это же гад, — сказал Метелкин.
Александр Пантелеймонович одобрительно кивнул. В эту минуту он невольно вспомнил строки из простреленной книги, которые не раз зачитывал, зная их уже на память, молодым партизанам. Это были строки о чистоте знамени армии-освободительницы.
— Ну так что ж, зраднику, каким тебя судом судить? — спросил Пражма.
— Ай, чо то буде!.. — стонал Пекар.
— Поганка, — отвернулся Франтишек Пражма.
— Судруг Пражма, я думаю, что, если он совершил такое злодеяние против народа, будет правильно, если сами словаки и судить его будут, — сказал Зорич.
— Это правда, — согласился Франтишек Пражма и приказал Михалу Свидонику, стоявшему у дверей: — Выведите этого злодея…
КОГДА НАСТУПИЛО УТРО
Отряд сделал новую попытку прорваться к наступающим советским войскам. Зорич рассчитывал переправиться через Грон без боя, но, когда спустились с горы, почти у самой реки наткнулись на немцев. В партизанском авангарде находился взвод Бахнера, получивший задание во что бы то ни стало подавить вражеские пулеметные гнезда и разведать путь до самого Грона, а взвод Якова Баштового прикрывал колонну, растянувшуюся на целый километр. Впереди шли автоматчики и пулеметчики, дальше — навьюченные лошади и опять взвод партизан, вооруженных автоматами. Вдруг кто-то по-немецки закричал: «Пароль!» Бахнер ответил немецкой руганью, но хитрость его была раскрыта. Несколько минут стояла напряженная тишина, потом немцы открыли ураганный огонь. Партизаны залегли и начали отвечать. Прикрывая правый фланг, взвод Бахнера пытался подавить пулеметы противника. Немцев, видимо, было не так уж много, человек сто, и они отошли. Впереди шумел и буйствовал разлившийся Грон. Нестор, согнувшись под ящиком с рацией, собирался войти в реку, но тут увидел Зорича.
— Пропадет она, товарищ майор, — вздохнул Нестор, как будто говорил не о рации, а о живом существе. — Тут нужен такой парень, как Алоиз Ковач. — И, сделав последнюю попытку, поднял тяжелый ящик на вытянутых руках и прохрипел: — Но я попробую.
«Богатырь парень», — с восхищением подумал Зорич.
Берег был чертовски высоким и крутым. Грунтовой искал брод и закричал, стоя по плечи в воде:
— Товарищ майор, брод ниже!
Партизаны скатывались прямо на шоссейную дорогу, тянувшуюся вдоль Грона. Метрах в пятидесяти от дороги шумела река. Когда достигли брода и в Грон вошли часть взвода Бахнера и разведчики Грунтового, немцы опять открыли огонь. Стреляли немецкие танки. Зорич приказал отходить в юры. На рассвете снова вышли в район Златно и весь день отдыхали в лесу.
Партизаны были озлоблены и рвались в бой. Командир отряда разрешил устроить засаду на подходе к селениям Златно и Маньковцы, и партизаны на рассвете пригнали в расположение отряда семь груженых повозок и двенадцать лошадей, отбитых у немцев. Знай наших! Удача окрылила, послышались песни. Собрался командирский совет, и было принято решение отойти на Иновецкий Верх, где временно забазироваться и продолжать боевые набеги на немецкие обозы.
Иновецкий Верх лежал в глубоком и нетронутом снегу. Но за высокой стеной горных сосен снега не было. Деревья-великаны стояли в рыхлом ковре из шишек и прелых игол, а вокруг была такая первозданная тишина, что люди невольно стали говорить приглушенными голосами. Зорич и Франтишек Пражма, недавно получивший звание старшего лейтенанта, выбрали место для партизанского лагеря, и люди стали копать землянки.
Второго апреля Нестор принял радиограмму о том, что советские войска овладели Топольчанами, а третьего апреля узнали об освобождении Кремницы и многих других городов, которые были памятны партизанам по боевым делам. В ответ с Иновецкого Верха было отправлено донесение о взрыве моста в районе реки Ваг и захвате немецкой бронемашины. Железнодорожный мост имел в длину пятнадцать метров, и его охраняли венгры. Разведчики Грунтового переоделись в немецкую форму и сменили на мосту венгерскую охрану, затем взорвали мост и захватили бронемашину…
Донесение о диверсии на реке Ваг передала по радио Нина Чопорова, так как мост взрывал Нестор, а на базу из всей диверсионной группы возвратился только один из разведчиков Грунтового. Просто для него не нашлось места в захваченной партизанами немецкой бронемашине.
— Ты, браток, — сказал Грунтовой, — быстрей выберешься из этой каши пешком, чем мы на этой бандуре…
На шоферском месте сидел Свидоник. Шахтер, оказывается, был неплохим водителем. Рядом устроился Данила Грунтовой, чтобы командовать. Но, честно говоря, Данила сам не знал, куда вести эту железную коробку с фашистским крестом на боку. На этот вопрос не мог ответить и Нестор. Известная им дорога на базу была отрезана, а кто укажет другую? Ах, как хотелось Даниле подкатить на этой железной игрушке к землянке Зорича, подкатить и посмотреть в глаза майора, в его карие, в его веселые глаза и отрапортовать по всем правилам:
— Товарищ майор, броневичок доставлен!
Черта с два его доставишь, когда дорога запружена отступающими немецкими войсками!
Но должна же быть и другая дорога, не может ее не быть!
— Как ты думаешь, Нестор? — спросил Данила.
Нестор задумался и не сразу ответил.
Лицо Михала Свидоника в черных крапинках было, как всегда, чрезвычайно серьезно.
Данила приноравливался к немецкому пулемету или напряженно глядел в смотровую щель на дорогу, забитую людьми, военной техникой и словацкими длинными возами.
Броневик стоял на проселочной дороге, метрах в ста или ста пятидесяти от шоссейной.
