Борис Краевский - Повесть об одном эскадроне
С кукушкой начальник эшелона получил, очевидно, приказ. Костя подполз поближе, пытаясь лучше рассмотреть, что будут делать кадеты. Чесались руки — сейчас бы им в неразбериху парочку гранат подкинуть…
Унтера бегали, офицеры надрывались, пытаясь навести порядок. Из теплушек неохотно вылезали солдаты и лениво строились во взводные колонны. Из задних вагонов вывели лошадей, выкатили пулеметы. Команда унтер-офицеров установила пулеметы в стороне от походных колонн. Капитан охрип и теперь подавал команды жестами. Наконец, колонна, конвоируемая пулеметчиками, медленно двинулась к реке, к броду.
Костя ликовал. Белые действовали именно так, как предполагал Дубов. По всей вероятности, перейдут реку, доберутся пешком до ближайшей станции в двадцати верстах и там опять погрузятся в эшелон, который пришлют за ними или сформируют на месте. Не ждать же, в самом деле, пока ремонтники починят мост и разберут) остатки бронированной махины.
* * *Костя прибежал в балку, где остановился эскадрон.
— Вставайте, сурки! Забились под шинели, вас и днем не найдешь!
— Ты что орешь, дура трехдюймовая. — Костя сразу же узнал в часовом Харина. — Твое счастье, что я тебя по походке за версту чую, — а то бы снял, как тетерева. Ребята спят.
— Веди к командиру!
— И он спит. Все попадали, словно дохлые. Одни мы с тобой, Костя, вроде двужильные. Ты расскажи лучше, что видел.
— Веди к командиру, там расскажу.
— Да спит человек, умаялся.
— Разбудим!
Когда Костя, захлебываясь от нетерпения, рассказал о результатах своей разведки, Дубов задумался.
— Мы их так шарахнем под утро — сонные, не успеют понять — все лягут! — кричал Костя. — Понимаешь, за все…
— Нет, Воронцов, — сказал, наконец, Дубов, — не туда путь держишь. Людей из засады перебить — не штука. Жизнь у человека отнять легко, вот новую ему дать — это штука. Помнишь документы, которые мы у твоего утопленника взяли? Инструкцию, как пополнение белые себе делают? Подумай, сколько среди них наших людей, пленных, простых мужиков? Догадываешься?
…Замысел командира был предельно прост: остановить колонну, обезвредить по возможности офицеров и начистоту поговорить с солдатами. Учитывая настроения мобилизованных, он был почти уверен, что они обрадуются представившемуся случаю и разойдутся кто куда. А пленные красноармейцы, может быть, присоединятся к отряду.
На срочно созванной партячейке командир предложил в агитаторы свою кандидатуру. Но ее отклонили единогласно. Командиру нельзя так рисковать. Решили, что первое слово солдатам скажет Харин.
Еще не рассвело, когда эскадрон, обогнав колонну белых, занял единственную пригодную на всей плоской степи позицию — невысокий курган, могилу неведомого вождя скифов ли, гуннов, печенегов… Коней увели далеко в степь. Отступления не будет.
Скоро на дороге показалась колонна. Солдаты, уставшие после бессонной ночи, проведенной в дороге, еле брели. Сонные офицеры не обращали внимания на расстроенные ряды и сами дремали в седлах. Хуже всех было дородным унтерам и фельдфебелям. Время от времени то один, то другой отставал и присаживался на телеги, которые ехали в хвосте, словно обоз. Но Костя знал, что это не обоз, а пулеметчики из конвойной команды — так гнали белые на фронт своих «добровольцев».
Он шепнул об этом Дубову. Командир нахмурился.
— Быстро возьми Свешнева, Петренко — по гранате на телегу. Кидайте сразу после выстрелов.
Костя пополз по обратному склону к подножию кургана. За ним спокойно посапывал Свешнев.
…Дубов передернул затвор карабина.
— Пять, шесть, — считал он золотопогонников, — восемь, девять. Ну, кажется, все… Нет, вот еще один идет.
— По офицерам… — негромко скомандовал он и взял на мушку высокого, который, жестикулируя, объяснял что-то остальным. — Огонь!
Ударил залп. Высокий упал словно подкошенный. Вслед за ним еще четверо. Снова грохнуло над степью. Двое оставшихся на ногах офицеров бросились к обозу и спрятались за телегами. Но тут грохнули взрывы гранат. Телеги разметало.
Первый залп парализовал солдат. Несколько секунд они молча стояли, пораженные случившимся, а потом кинулись кто куда.
— Стой! — остановил их (неожиданный окрик громкий и властный. — Стой! Не стреляй!
На кургане выросла массивная фигура Фомы. Он стоял, широко расставив ноги, и размахивал над головой фуражкой.
— Не стреляй! — повторил он, увидев, как несколько человек вскинули винтовки. — Разговор есть.
Направленные на Харина винтовочные стволы опустились. И случилось это не потому, что он говорил «не стреляй», а потому, что стоял один без оружия на виду у сотен людей с винтовками.
Солдаты нерешительно двинулись к холму, а Харин, сделав несколько шагов вперед, снова заговорил:
— Бросай оружие, братцы! Срывай погоны, расходись по домам! Красная Армия сильна, но она борется не против вас, а против генералов и офицеров…
Мобилизованные молча слушали. Дубов, лежавший неподалеку от Харина, досадливо поморщился. То говорит Фома, да не так. Проще надо, про самое главное.
Харин и впрямь был неважным оратором. Речь свою он обдумал заранее, даже повторял про себя. Казалась она хорошей, но сейчас почему-то не получалась. Произнося правильные, но точно чужие слова, Фома даже покраснел от натуги.
Дубов понял его затруднение и решил действовать. На секунду заколебался — партячейка не разрешила, — но терять времени было нельзя.
Командир поднялся, оставив на земле свой карабин, и быстро пошел вниз, туда, где стояли солдаты. На ходу он вытащил из кармана кисет, обрывок бумаги и, оказавшись среди мобилизованных, неожиданно улыбнулся.
— Закуривай, хлопцы. С дымком легче говорится.
— О чем говорить-то? — спросил хмурый солдат.
— А вот о чем. — Дубов скрутил козью ножку и закурил. — За что вы идете воевать, кого защищать будете? Помещичью землю? Так на что она вам сдалась! Вам своя земля нужна, своя, а не барская. Верно я говорю?
— Ну, предположим, верно, — отозвался хмурый.
— А что нужно, чтобы спокойно хозяйствовать на своей земле? — продолжал Дубов. — Мир нужен. Чтобы войны не было. Так, что ли?
— Ну, предположим, так, — снова буркнул солдат.
— Знаете, какие декреты подписал Ленин в первый же день Советской власти? — спросил Дубов и сам ответил: — Декрет о мире и декрет о земле. Чтобы, значит, кончить войну и всю землю отдать крестьянам. А генералы да помещики этого не хотят, потому и пошли войной на Советскую власть. И вас в это дело впутать хотят, чтобы вы как бы против самих себя воевали, против своего кровного дела.
— Верно говорит человек, — раздалось в толпе. — Пошли по домам, братва. Хватит! Отвоевались!
Обрадованный поддержкой, Дубов продолжал:
— Возьмем, к примеру, тебя, — ткнул он пальцем в хмурого. — Может, у тебя земли много, может, золото в каком банке лежит или имение у папаши есть?
— Имение, — ощерился солдат. — Полдесятины на семерых.
— Так что же тогда получается! — воскликнул Дубов. — Земли у тебя нет. Советская власть тебе дает землю. А ты эту самую землю у самого себя идешь отвоевывать для помещика…
Сгрудившиеся вокруг Дубова солдаты одобрительно заговорили. Глаза их смотрели на него уже ее так подозрительно и настороженно.
— Верно… Правильно… Дело говорит… — слышалось со всех сторон.
— А ну, товарищи, — Дубов вскочил на кочку. — У кого много земли было, кто не терпел от помещиков да хозяев, кому сладко жилось при царе — выходи вперед.
Возвышаясь над толпой головы на две, командир сверкающими от волнения глазами огляделся по сторонам.
— Нет таких среди вас! — выкрикнул он. — Нет, потому что все вы — трудовой народ, потому что потом своим и мозолями хлеб добывали. Так с кем же вы пойдете? С барчуками — белоручками, которые хотят вас снова в кабалу загнать, или с нами, с такими же трудовыми людьми, как вы? Против кого вы повернете штыки?..
Дубов не договорил.
Негромко, словно игрушечная хлопушка, щелкнул выстрел, и он, вздрогнув, медленно упал на руки солдат.
И тут произошло то, чего не ожидали ни Харин, ни другие. Наэлектризованные его словами, люди, казалось, ждали какого-то последнего, самого веского аргумента, который подвел бы итог всему сказанному. Неожиданный выстрел был этой последней каплей.
— За правду человека убили, гады! — раздалось из толпы, и над степью пронесся порывом урагана рев сотен глоток. Несколько человек бросились к телеге, за которую, оседая, падал раненый офицер.
— Товарищи-и-и! — пытался удержать их Фома, по голос его потонул в разъяренном реве. Раздался, перекрывая шум, выстрел, за ним надрывный высокий крик, и над головами взметнулось поднятое на остриях штыков тело убийцы Дубова. В степи поймали второго офицера, и он разделил страшную участь первого.
