Вилли Хейлман - Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945
Унтер-офицер Кролл, который с ожогами очень долго лежал в госпитале, вернулся в эскадрилью и погиб в ходе одного из этих разведывательных полетов.[254]
Патт и я были последними двумя пилотами, оставшимися из восьмидесяти человек, которые были в составе «Зеленого сердца» во время вторжения.
Петер Крумп вступил в ожесточенную «собачью схватку» со «Спитфайрами» и пропал без вести.[255] Ханс Дортенман был переведен в II./JG26; он возглавил группу после гибели ее командира.[256]
Лишь дюжина пилотов выжили в этой петле, затягивавшейся последние три месяца. Более двухсот погибли…
Сжав зубы, я готовился совершить свои последние вылеты. Погода благоприятствовала истребителям более чем когда-либо. Небо было постоянно затянуто облаками. Начались весенние дожди, и над всем континентом стояла дождливая погода. Апрельская погода…
Теперь у квалифицированных пилотов был шанс, поскольку подавляющее численное превосходство противника не было настолько очевидным. Если схватка становилась слишком опасной, каждый мог запросто исчезнуть в облаках.
«Зеленое сердце» один за другим выполнило серию вылетов на штурмовку.
Наступление к озеру Дюммер и Фехте продолжалось. Имелся небольшой шанс обхода этой болотистой местности. Мы снова летали отдельными эскадрильями, а массированные вылеты больше не проводились.
Когда Прагер с шестью машинами вернулся и кружился над аэродромом, я взлетел с двумя звеньями. На высоте 180 метров восемь «Фокке-Вульфов» в облаках повернули на юг, сделали круг над каналом Миттельланд и под непрерывным зенитным огнем достигли его пересечения с рекой Хунте.[257] Там мы изменили курс в северном направлении и, поднявшись повыше, стали пристально осматривать район вокруг озера Дюммер.
«Мы практически кружимся вокруг одного места», – подумал я, сравнивая эти короткие вылеты с многочасовыми полетами к району боев в Арденнах. Мышеловка скоро захлопнется, и мы будем пойманы в ней.
Теперь мы пролетали над шоссе, ведшим к Фехте.
Широкий вираж с запада на север. Мы заметили внизу длинную автоколонну. Без истребительного прикрытия и незамаскированную, грузовик за грузовиком. Томми в своих плоских стальных касках, сдвинутых назад или висевших за плечами, стояли вокруг и курили, возможно сделав остановку.
Как они могли быть настолько глупы? Я почти сожалел о них в их невежестве.
– Возможно, они приняли нас за «Мустанги», – предположил фельдфебель Пинц, бывший родом из Карлсруэ.
– Может быть. Я думаю, что мы скоро это узнаем. Подождите минуту.
Восемь «Фокке-Вульфов» пронеслись над колонной грузовиков. Мы автоматически выполнили свою жестокую задачу и утерли томми нос, как мы обычно это называли. Англичане словно психи прыгали в канавы. По центру шоссе осталась вереница горящих автомашин.
Разворот, и теперь новая атака сзади, поскольку первая оказалась настолько успешной.
В наушниках слышались страшные ругательства. Парни, вы не сможете так просто добраться до Бремена!
У вас душа уйдет в пятки прежде, чем вы сможете начать кричать о своей победе.
Новая атака.
Наконец проснулись зенитчики, но к этому времени вся колонна была уже грудой дымящихся и горящих грузовиков. По крайней мере, они никогда не войдут в Бремен.
Три человека позади бронированного щита вели огонь из скорострельного пулемета. Я поймал их в свой прицел. Сейчас они были точно в перекрестье. Огонь!
Пулемет выведен из строя. Два томми убиты, а третий медленно сполз из кузова грузовика.
В своем возбуждении я едва не врезался в землю. Мое крыло задело одно из деревьев. «Держись, – сказал я сам себе. – Они не будут с тобой слишком нежничать, если ты совершишь здесь вынужденную посадку».
Мой «Фокке-Вульф» взбрыкивал, и скорость падала. Я должен был полностью выжать правую педаль руля направления, чтобы компенсировать колебания. Мои товарищи заметили, что со мной случилось, и приблизились ко мне по одному с каждого борта. Мы медленно ушли прочь и преодолели последние километры до Фаррельбуша. Скоро мы увидели большой красный крест на крыше госпиталя в Клоппенбурге.
«Я должен садиться на шасси или нет? – думал я. – Лучше нет, – решил я. – Что-нибудь могло заклинить или погнуться, когда я задел то дерево, и шасси не займут нужное положение или сломаются, когда я коснусь земли, что было бы еще хуже».
Затем я попробовал нажать на кнопки выпуска шасси.
Быстрый взгляд на приборную доску. Зеленая лампочка левого борта, затем лампочка правого борта – зеленая.
«Все в порядке. Удерживай машину. Немного больше оборотов. Мы снижаемся».
«Фокке-Вульф» подпрыгнул, словно мяч, но я быстро вернул его под свой контроль. Несколько секунд спустя желтая «шестерка» рулила по изрытой бомбами дорожке вдоль границы аэродрома.
«Бедная, старая желтая „шестерка“», – сказал я сам себе, осмотрев на краю аэродрома свой «Фокке-Вульф». Радиатор был полностью сорван, его фрагменты висели на коке винта. Лопасти были погнуты. Было чудом, что машина еще летела. Часть правого крыла дальше пушки напоминала мехи сжатого аккордеона.
«Хорошо, прощай, старушка. Кажется, томми тебя немного подстрелили».
Прикурив сигарету, я медленно повернулся и пошел через летное поле к штабу. Сейчас мы все должны были передвигаться пешком. Все автомашины были реквизированы и взяты отступающими с линии фронта частями.
В любом случае что я теперь должен был делать со своим «Ситроеном»?
Последние оставшиеся шаги, перед тем как попасть в лагерь для военнопленных, лучше было проделывать пешком. Это была хорошая тренировка, поскольку скоро мне предстоит гулять туда и сюда позади колючей проволоки.
– Что теперь, герр обер-лейтенант?
Обер-фельдфебель с надеждой смотрел на меня.
Весь день мы сжигали все то, что не могли больше использовать, и все то, что мог использовать враг. Журналы боевых действий, технические руководства, приказы, секретные приказы вместе с тщательно оберегавшимися совершенно секретными приказами летели в огонь. Столы, стулья, запасные части, парашюты, летные комбинезоны, топливные бочки и даже еще имевшееся топливо. Томми были недалеко от аэродрома, и снаряды, выпущенные вражескими танками, регулярно взрывались на близлежащих полях.
– Собери людей, Михель, включая женщин.
– Хорошо, герр обер-лейтенант.
Я отдал последние инструкции в качестве командира группы.
Девушки были демобилизованы. Они должны были ждать в своих бараках, пока не придут союзники. Еды у них было достаточно, а бежать было бессмысленно.
– И позаботьтесь о Таппере, проследите за тем, чтобы он получал хлеб и воду.
Гауптман Таппер уже в течение недели сидел под замком. В его столе я нашел рапорты относительно храбрости или трусости пилотов. Я впал в ярость, когда прочел записную книжку этого человека, который не имел никакого представления о полетах и который, вероятно, лишь благодаря своему партийному рангу был произведен в гауптманы.
И этот горлопан смел судить моих пилотов, не говоря уж о моих офицерах.
Я с пистолетом наготове дождался прихода этого шпиона и был очень близок к тому, чтобы нажать на спусковой крючок, несмотря на его поднятые дрожащие руки и испуганное, бледное как мел лицо. Таппер понял, что его час пробил.
– Вы, грязный ублюдок, вам недостаточно тех бедняг, что висят на деревьях на ваших дорогах отступления, и я думаю, что вы погнали на смерть достаточное число пилотов, а?
А затем, толкая рукояткой пистолета между лопаток, я провел его через ряды усмехавшихся летчиков к подвалу под кухней, который служил нам в качестве гауптвахты. Пинок в задницу этого «товарища», и он оказался под замком.
«Возможно, было бы лучше, если бы я пристрелил эту свинью», – подумал я. Хейни Прагер, очевидно, прочитал мои мысли, поскольку произнес настолько громко, чтобы все могли услышать:
– Если томми освободят его, то он притворится жертвой и снова будет на коне. Вы знаете, Вилли, в последние несколько дней мы должны были добиться больших «успехов», чтобы тоже оказаться на гауптвахте. Это не может не быть лучшей рекомендацией.
Летчики засмеялись, также послышался робкий девичий смех.
Затем я отпустил рядовых и женщин. Я отвел в сторону унтер-офицеров и в нескольких словах объяснил им, что пилоты должны будут перелететь в Хуштедт,[258] около Ганновера, и что остающийся наземный персонал должен теперь присоединиться к армейским частям.
– Впервые с начала войны вы будете держать в руках оружие. Я по горло сыт этим вечным отступлением. Оно действует мне на нервы, и меня тошнит от него. Мы никогда не были трусами и каждый приказ выполняли настолько, насколько это было возможно. Сотни наших погибших товарищей доказали это своей кровью, свидетельством тому их могилы от Клоппенбурга до побережья Нормандии.
