Николай Прокудин - Гусарские страсти
— Комсомольцы, добровольцы! — немузыкально затянул Димка-художник. — Наливай!
Глава 19.
Родительский день
— Мишка! Шмер! Вонь от твоих носков — это что-то! Шмердит! Хоть беги из мансарды! У-У-У, смерд! — это Никита проснулся в дурном расположении, гм, духа.
Голова гудела после вчерашнего застолья. И вместо того, чтобы поспать в единственный выходной, он вынужден участвовать в ПХД, то бишь парко-хозяйственный день. Комбату дома со сварливой женой не сидится — вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте!
— Да нормальные носки! Еще пока нормальные! Еще не пятой стадии загрязнения! — пожал плечами Шмер. — Вот на пятой стадии подумаю, стирать или выбрасывать.
— О как! Так на какой они сейчас у тебя стадии?
— Щас подумаю, определю. Значит, день-другой ношу — пока пальцы не начинают скользить внутри. Это первая стадия. Вторая — когда выворачиваю их наизнанку и вновь ношу. Третья — правый надеваю на левую ногу, левый — на правую. Четвертая — опять выворачиваю. Пятая — носки встали колом, ударяю их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся на ноги. Нет, Никита, пока все же не пятая стадия. Терпи!
— Не буду! Сегодня же смету все твоё шмотьё-тряпье в кучу и подожгу во дворе!
— Такие, значит, твои воспитательные методы?
— Только такие! Если не понимаешь человеческого языка!
— Ну, и передай ротному, что меня не будет на построении. Не в чем явиться. У меня день большой стирки. Хороша отмазка?
— О-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел.
— Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул!
— А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.
— Вот и славно! Иди строиться, а я еще покемарю. Да! Пришли сюда Кулешова — сразу после построения. И чтоб захватил мыло, порошок…
На плацу, в строю батальона, офицеров было маловато. В основном, лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и не явились.
Капитан Неслышащих получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой.
— Где ваш сосед, товарищ лейтенант? — набросился он на Никиту. — Почему его нет в строю?
— Голый сидит. Стирка обмундирования.
— Пусть явится в чем есть!
— В чем мать родила?
— Разболтались, лейтенанты?! Передайте, что я его накажу!
— Обязательно передам. При встрече…
— Так и передайте!
— Есть! Так и передам!
М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь.
По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.
Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?! Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?
Никита вернулся во двор и разбудил солдата:
— Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях!
Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:
— А?! Я!
— Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя Шмер приставил к стирке?!
— Так точно!
— Кто у нас был в гостях? — наугад, но в точку угодил Никита.
— Дык… Какие-то пожилые «чурки». Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску.
— Ты что, тоже пригубил?!
— Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.
— Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут?
— Не видел, чтоб они выходили, — растерялся солдат. — Я дом внимательно охранял.
— Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!
Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.
Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались…
Мишка лежал, уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца чуть слышно гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по мозолистым ладоням, из сельской местности.
Стол ломился — фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили.
Завидев вошедшего Никиту, мужчины обрадованно вскочили и принялись здороваться, назвались: Расул, Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине чужого дома.
Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк.
— Давно спит? — спросил Никита у Мамеда, который постарше, ткнув пальцем в Мишку Шмера.
— Не очень. Заскучать не успели.
— Много он выпил?
— Торопится очень. Не закусывает, — покачал осуждающей головой Мамед. — Мы даже о деле поговорить не успели.
— О деле? О каком деле?
— Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство!
— Я не тороплюсь очень, поддел Никита.
— Маладец-ц! Не торопясь и выпьем!
Расул, который помладше, разлил — старику треть стопки, себе половину, Никите полную.
— Оп! Стоп! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! — усек и пресек хитрость Никита.
— Мы уже много выпили, — виновато улыбнулся Расул.
Ну, разве что. Стаканы звонко блинкнули.
— Ладно, давайте теперь по делу! — Никита, очистив пару мандаринов, пережевывал дольку за долькой.
— Дело такое, дарагой! Видишь Расула, дарагой? Это папа рядового Алиева. Я дядя рядового Алиева. Любимый дядя! А он — мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир, отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.
— Очумели? Он всего три месяца служит, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.
— Вах! А по-другому решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сестры. В гостиницу отпустите на двое суток?
— На субботу и воскресенье — может быть. В будни нельзя никак.
Дядя Мамед вновь схватился за бутылку коньяка «Бакы» и предложил выпить за интернациональную дружбу братских народов.
Что ж… Но! Но:
— Ребята, учтите! Если, вы сейчас быстро накачаете меня коньяком, вновь останетесь без результата. Вернее, с тем же результатом, как со Шмером. Не спешите.
— Командир! Почему так говоришь? Ильхам Алиев разве плохой солдат?
— Обыкновенный. Как все.
— Порядок не нарушает? Не хулиганит?
— Всякое бывает. Но, в принципе, к нему особых претензий нет.
— Вот и хорошо! И выпьем за Советскую Армию! — предложил дядя Мамед. — Я тоже был солдатом, дарагай! Даже сержантом стал! В стройбате.
Выпили за армию.
Дядя Мамед вновь начал гнуть свою линию:
— Командир, а я слышал, у вас есть замполит Рахимов. Азербайджанец?
— Есть такой. Майор.
— Твой начальник?
— Мой. Но он не совсем азербайджанец. Мама полячка, или белоруска, а папа… тоже вроде не азербайджанец.
— Ничего. Гавное — Рахимов. Значит, в его жилах течет кровь джигита. Познакомь, а?
— Познакомить, конечно, могу. Но вряд ли поможет.
— Дарагой! Даже не думай! Это наши проблемы. Мы такой стол накроем! Пригласи его сюда! Миша обещал! Сказал, на втором этаже можно собраться.
— Миша?
— Вот он, — показал дядя Мамед на бездыханное тело Шмера.
Папа Расул подттверждающе кивнул: обещал, обещал!
Никита со злостью посмотрел на дрыхнущего взводного. Вот гад! Уже наобещал и договорился. А потом убирать грязь кому? Солдат снова вызывать? Не хотелось бы.
— Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.
— Обижаешь, командир! — покачал головой дядя Мамед.
Тут Мишка проснулся, поднял голову, потер кулаками глаза и обрадованно воскликнул:
— А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай!
— Пошел к черту! — рявкнул Никита, но… налил. И себе тоже.
Жидкость с солидным называнием коньяк максимум тянула на разбавленный коньячный спирт, но в голову ударяла. Будучи трезвым Никита наотрез бы отказал в гостеприимстве незваным гостям, но так то будучи трезвым!
Дядя Мамед быстро принялся говорить Мишке о нестыковочке, о негостеприимности хозяина.
— Никитушка! Комиссар хренов! Ошалел? — закричал Шмер. — Все давно на мази! Даже комбат приглашен от твоего имени. Неслышащих лично ходил уведомлять о банкете. Твой адрес назвал! И через два часа… — Шмер взглянул на часы, — о, как время летит… нет, через сорок минут, господа офицеры пожалуют!
