Николай Прокудин - Гусарские страсти
Миронюк избрал оригинальную линию поведения и защиты:
— О победе коммунизма во всем мире!
— Вы что, издеваетесь?
— Нет. А вы о чем думаете, когда пьете, товарищ подполковник? О победе империализма? Я как настоящий коммунист, пил за нашу победу над темными силами империализма! И за нашу славную Советскую Армию!
— Вы дурак, коммунист Миронюк?! Вы что тут цирк устраиваете?! Клоуном решил поработать, майор? — рявкнул комполка Хомутецкий.
— Никак нет, товарищ полковник!.. А чего вы меня оскорбляете? Тут у нас партсобрание. Мы все товарищи и в равных правах.
— Товарищ майор! Прекратите паясничать! Не стройте из себя шута горохового! — возмутился секретарь парткома Козленко.
— Почему я паясничаю? Пить за коммунизм — это шутовство?
— Прекратить балаган! Не надо прикрываться высокими идеалами и красивыми фразами! — визгнул фальцетом замполит Бердымурадов.
— Для вас, может, и балаган, а для меня — святое. Мой дедушка Перекоп штурмовал, а отец — Кенигсберг.
В зале наступила напряженная тишина. Что дальше предпринять, руководители не знали и несколько растерялись. Взгляды идеологического начальства устремились за поддержкой к командиру полка. Но тот молчал и багровел лицом. Пауза затянулась.
— Товарищ майор! Вы бы тогда вместо пьянства изучали руководящие документы партии и занялись укреплениями воинской дисциплины, — наконец «разродился» командир полка.
— Ею я и занимался! Мы и за укрепление дисциплины пили!
— Товарищ майор! Не пить, а укреплять нужно! И…
— А я на партсобрании не майор, а коммунист! Напоминаю, мы все тут товарищи по партии! — сказал, как отрезал Миронюк, перебив командира.
— Хорошо, коммунист Миронюк. Пока коммунист…
— Угрожаете? — с надрывом пригрозил Миронюк. — Оказываете давление на рядовых коммунистов?
— Честное слово, он над нами издевается, прикрывается идеалами нашего общества! Алкаш! — не выдержал Козленко.
— А за алкаша в суде ответите! — Миронюк немигающе уставился на Козленко. — И не переизберем в партком на следующий срок! Можете быть уверены!
— Товарищ! Это чистая правда. Коммунист Миронюк всегда первый тост произносит за победу коммунизма! — поддержал собутыльника, привставая из-за стола, Хлюдов. — И за победу мира во всем мире. И за полную и окончательную победу социализма в Советском Союзе. И за торжество Советской власти!
— Хлюдов! Не выгораживайте сослуживца. Это вам может дорого обойтись! — рыкнул Хомутецкий.
— Дорого?! Аполитично рассуждаете! Меня за попытку восстановления справедливости и принципиальности сошлют? Куда? На этот раз обратно в Москву? В Арбатский округ? — Хлюдов явно издевался над начальством.
Тут вдруг со своего места вздыбился и Чекушкин:
— Если коммуниста Миронюка накажут, это будет вопиющая несправедливость! Ну, выпил человек, так ведь за идеалы! Он постоянно только за них пьет. А перебрал от обиды!
— От какой обиды! — ошалел парткомовец.
— От такой! Мы в прифронтовой полосе, а фронтовые сто грамм зажимают! Я вам как обманутый ветеран войны говорю. В Афгане с этим делом тоже проблема, нет никакой нормы, кругом обман! Выдавали бы по сто грамм, как в Отечественную войну. Выпил положенную норму и — всё! А так приходится покупать. А никто по сто грамм не продает, в магазинах только пол-литра!.. И я тоже вынужден мучаться. Так бы один тост — и порядок. А за бутылкой чего только не наговоришь: за коммунизм, за победу, за дисциплину. Подтверждаю слова Хлюдова: коммунист Миронюк произносит тосты с коммунистической идейностью. Пошлости типа «за баб», «чтоб стоял», «за здоровье» никогда!
— Какая-то ерунда! Они нас уводят в сторону от сути дела! — возмутился Бердымурадов.
— Совсем не ерунда! — подал голос с галерки Мишка Шмер. — Совсем не все равно за что человек пьет! Он показывает нам пример настоящего партийца! Марксист!
Раздались легкие смешки лейтенантов. Собрание постепенно направлялось в нужное для спасения утопающего русло.
— Ну, что я говорю! Партийная организация берет его на поруки! — воскликнул Хлюдов.
— Капитан, с вами будет отдельный разговор! — попытался приструнить взводного командир полка. — Сядьте и не высовывайтесь, пока вас не спросили, чем вы сами как помощник дежурного занимались в ту ночь!
— Проверял караул и несение службы внутренним нарядом! — огрызнулся Хлюдов. — А вы что думали? И вообще, товарищи коммунисты, мы на собрании или на совещании? Почему нам рот затыкают? Мы здесь все равны!
Командование явно не ожидало сопротивления. А сопротивление было заранее хорошо подготовлено и спланировано. Никому не хотелось топить друга, да и следом на дно могли пойти остальные.
— Всем сесть и не болтать! Не допущу анархию! Слушать меня! Говорить буду я и парторг Козленко! — взорвался истошным воплем Хомутецкий.
— Нет, ну… Ну, нет! Я не согласен! Произвол! — поднял опухшую физиономию Гуляцкий. — Мы не пешки! А кто он такой, козленко?
Командир полка начал судорожно глотать воздух. Одно из двух — сейчас либо его хватит удар, либо он бросится с кулаками на офицеров.
Встал замполит батальона Рахимов и отчасти спас положение:
— Разрешите мне сказать!.. Можно, конечно, каждый день пить за Родину и за коммунизм. В итоге, навредить и тому и другому. Да, необходимо наказать коммуниста Миронюка, да! — Тактический ход. Миронюк и для Рахимова был другом-приятелем. — Наказать непреиенно!.. Объявить строгий выговор! Без занесения в карточку…
— А я не согла-а-асен! — уже куражась, протяжно не согласился обвиняемый. — И в Политбюро ЦК буду жаловаться, что вы — за империализм и не любите Советскую власть.
— Верно! Надо жаловаться! — поддержал Шкребус. — Я бы так не оставил!
— Глобус! Твой номер восемь! — перебил Рахимов. — Я внес предложение!
— И я внесу свое предложение! — не унялся Шкребус. — Просто выговор, не строгий. И попрошу не обзываться на собрании!
— А я считаю и настаиваю, надо его исключить из партии! — парткомовец Козленко не на шутку озлился.
— Что ж, товарищи коммунисты, поступило три предложения…
Поставили на голосование. Победило предложение Рахимова — не лучшее из трех зол, но и не худшее ведь. Считай, легко отделался, Миронюк!
Командир вскочил, уронив стул, выбежал из аудитории, хлопнув дверью:
— Я вам всем еще покажу!
В зале наступила тишина.
Через пару минут тишину нарушил скрипучий голос Бердымурадова:
— Что ж, товарищи коммунисты! Вы свое решение вынесли, мнения высказали. Теперь очередь за нами. С батальоном нужно что-то делать! Будем спасать коллектив… Пойдем-ка, Козленко. Тут нам сегодня делать больше нечего.
Едва замполит и секретарь парткома вышли за дверь, комбат вскочил из-за своего стола и грозно спросил у начальника штаба:
— Собрание закончилось?
Тот кивнул.
— Прекрасно! Демократия на этом закончилась! Я с вами чикаться не буду! П-панят-тна?
— П-панят-тна! — словно эхо ответил юморист Хлюдов.
— Молчать! Ладно, я тоже займусь воспитанием! Порядка сама не приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна?
— Так точно! П-панят-тна! — в унисон гаркнули Власьев, Миронюк и Колчаков.
— Замордую! На гауптвахте сгною! В Афган! Всех к чертовой матери! — взвизгнул Алсын.
— Не понял?! В Афган? или к чертовой матери? Уточните, пожалуйста! А тех, кто там был, отправите по второму заходу? -поинтересовался Чекушкин.
— Чекушкин! Строгий выговор за пререкания! Тебе, Власьев, тоже строгий выговор! И тебе Хлюдов! Миронюку строгий выговор за… за… за… — комбат вслух искал формулировку.
— Заело? Закончил? Запьем? Зальем это дело? — подсказал хмыкающий Миронюк.
— За… За хамство! — нашел, наконец, нужное слово Алсын. — Строгий выговор! За хамство!
— Ой, спасибо, благодетель! Ой, ноги мыть и воду пить!
— Пр-рекратить паясничать! Вон отсюда все!
В итоге, никого ниоткуда не исключили. Провинившемуся майору объявили выговор — правла, все-таки с занесением в карточку. А по служебной линии за пьянку всем участникам «банкета» вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка нормализовалась. Хотели снять со всех по звездочке, понизить в должностях, но… дважды за один и тот же проступок не наказывают!
А Хомутецкий все же изыскал возможность протолкнуть хитрый вариант избавления от Миронюка. Его вскоре сплавили в городишко Мары, в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище…
***— Маразм он и есть маразм! — констатировал Дибаша. — Никита, помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить?
— Помню, ага. А Вадик Пасмурцев — и не член партии был, комсомолец! Так и доложили начальству, как бы по исполнению: товарищ Пасмурцев более не член партии, комсомолец!
