Николай Прокудин - Гусарские страсти
— Мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, — отчего-то понизил голос Шмер. — Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Ты это любишь! Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.
— Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?
— Чудак! Знакомство с Ашотом — это для тебя как быстрый карьерный рост. Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего! В пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение, на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.
— На неделю! Не поедет! Мы что, всю роту распустим по домам?! Ни мира, ни войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду! Умру с голода, но не буду сидеть за одним столом с твоим мафиози!
— Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла, заходи! — Михаил приоткрыл дверь.
В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как сухой инжир туркмен:
— Изздрасствуй, командыр! — протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.
Ромашкин взглянув на черные, потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
— Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое! Будыт балшой пир! — туркмен со значением поднял вверх указательный палец. — Нэ пажалэешь!
— Ромаха, бери рюмаху! Надевай шинель и вперед! — распорядился Шмер. — Едем в вертеп! Я открою тебе прелести злачных заведений в здешних местах. Вернее нам откроют. Думаю, ты уже взрослый мальчик, созрел.
— Вертеп?
— Подпольный публичный дом.
— А что у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом!
— У нас в стране нет, а в Педжене есть.
— Что, и нам можно будет пользоваться услугами девочек?
— Держи карман шире! Только наблюдать! У тебя есть стольник на мелкие расходы? Или хоть полтинник? За бесплатно только комсомолки в райкоме отрываются. Тут бизнес, коммерческая любовь!.. Нам можно пить, есть, смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.
Мозги Никиты лихорадочно заработали в определенном направлении, воображение нарисовало соблазнительные картины. Теперь он лишь опасался, что Мишка пошутил, и вместо таинственного «вертепа» с обнаженными манящими женщинами, он окажется в обычной прокуренной пивной.
— А ничего, что мы в военной форме? Может, переоденемся?
— Главное, самим быть в форме и боеготовыми! В морге тебя переоденут! — хохотнул Шмер. — Я же тебе сказал, идем отдыхать, но не развлекаться. Считай, что ты сидишь на партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты, беги ищи двести рублей.
— Почему двести? Ты сказал одна девка сто рублей стоит.
— А для меня? Я что, буду наблюдателем? Нет, я заслужил, чтоб ты и меня побаловал.
— С ума сошел? За ночь вышвырнуть получку? И на что?
— На то самое! — усмехнулся Шмер. — Получишь всё, как в сказках Шехерезады. Будет всё: и шахини, и хери, и зады…
В канцелярию вошел Ахмедка.
— Ахмедка! Займи сто рублей! — попросил Ромашкин.
— Двести. Займи лейтенанту двести! — перебил скороговоркой Шмер. — Лучше тристо!
— Сто. Сто мне и сто ему.
— Не дам ни рубля никому. Алкоголики. Прогуляете, пропьете, а мне потом ходи за вами к кассе контролировать, получили получку или нет. Я рубль к рублю каждый месяц должен отсылать. Отец следит за накоплением калыма.
— У-у, б-байский сынок! Попроси меня когда-нибудь помочь, пошлю подальше! — Шмер повлек Никиту из канцелярии на выход, по пути инструктируя: — Веди себя тихо, меньше болтай, а то вляпаемся! Ты в городе человек новый, не умничай перед тем, кого не знаешь, и не задирайся!
Ромашкин проснулся. Голова гудела, как колокол после перезвона. Сегодня воскресный день, выходной. Но это у всех, а Никите предстояло идти в роту. Воскресенье для него — рабочий день недели.
В дверной проем просунулась голова солдатика:
— Товарищ лейтенант, начальник штаба строит батальон. Вас срочно вызывает.
— О, черт! Ступай, сейчас я приду.
Мелькали какие-то обрывки смутных кошмарных видений. Непонятно, что такое приснилось ночью, какой-то бред. Вчера что было? Пили?
Едва он пошевелился, как острая боль пронзила тело.
— О-о-о!
— Солдат, стой! Никуда не уходи, жди за дверью, — подал голос Шмер откуда-то из угла. Мишка лежал в одежде и сапогах на матрасе, брошенном на полу и жадно курил.
Ромашкин огляделся, удивляясь с каждой минутой все более. Почему это он оказался в общаге? Чья это комната? Что было вчера? Часть вопросов он непроизвольно задал вслух. На соседних койках зашевелились Лебедь-Белый и Колчаков.
— Ну ты, лейтеха, даешь! — воскликнул Белый. Вскочил и принялся разминаться, выполняя всевозможные физические упражнения. В воздухе мелькали кулаки, пятки, локти.
Бр-р-р! Никита затряс головой. От этой пляски рук и ног его слегка замутило.
Вадик Колчаков взъерошил вихор Ромашкина и участливо спросил:
— Что? Ни черта не помнишь?
— Нет.
— А какой ты был вчера герой! Грозился истребить под корень местные племена, устроить Варфоломеевскую ночь иноверцам, порубать «чурок» на дрова. Требовал танк или хотя бы саблю и коня. Поминал добрым словом конницу Буденного и почему-то Александра Македонского.
Бессвязные воспоминания о событиях вчерашнего дня по-прежнему кружились хороводом в голове Никиты, но никак не выстраивались в стройную и последовательную цепь. Что сон? Что явь? Что бред? Что реальность?
— Кажите, шо вчора було! — заговорил он почему-то на украинской мове.
— Ты ж не хохол, не балакай. Или забыл свою национальность? Что было? Гуляли вчерась, братец! Буйно гуляли-с! — ответил Лебедь-Белый и, закончив разминку, побежал в умывальную комнату, гулко топая по длинному коридору.
— Солдат, ступай в казарму, — простонал Никита. — Передай сержантам, чтобы строили роту. Сейчас приду.
— Какое ступай, — усмехнулся Шмер. — Бери, братец, шинель лейтенанта и неси чистить. Как раз подсохла, и грязь хорошо облетит. Вон она, в углу за дверью стоит, к стенке привалившись.
Никита посмотрел и увидел. Действительно, шинелка торчком, облепленная от погон до полы сухой серой коркой.
— Это где я так упал? Хорошая грязь! Качественная!
— Н-да! Не упал, друг мой, тебя уронили и валяли по земле. Скажи спасибо, что не убили. Ашот спас от верной гибели. Ребра болят? Челюсть цела?
— Челюсть? Кажется, цела… — Никита ощупал лицо и тотчас заныла бровь. — Лоб болит!
— Это тебе кулаком звезданули. Хорошо, кастета в руке у туркмена не оказалось в этот момент. А когда он его достал, то мы уже прибежали на выручку.
Солдатик, прислушивающийся к разговору, был выставлен за дверь крепкой рукой Колчакова вместе с ромашкинской шинелью.
И сей момент в комнату вломился следующий посыльный. Он обратился не к Ромашкину, а к Шмеру:
— Товарищ старший лейтенант. Вас комбат вызывает. Срочно!
— Меня? Может, с Ромашкиным попутал, казак? Может, замполита?
— Не-е-е, вас требует! Точно. Он еще громко что-то по-татарски кричал и топал ногами.
— По-башкирски. Он же башкир. Но непринципиально. Право слово, монголо-татарское иго! Вернее, башкиро-монгольское. Передай, что меня нет. Передай, придет Ромашкин, только почистится и приведет себя в порядок. Нет, стоп! Вот тебе задача: иди, отмывай сапоги, но вначале постучи друг об друга хорошенько, да шапку отбей от грязи, расчеши ее, а то она словно блин смялась и скомкалась.
Третий солдат, вломившийся вызывать Колчакова, был озадачен чисткой брюк.
— Да что ж вчера было-то?! — взмолился Никита.
— Ну, замполит! Ну, забулдыга! — возвел очи горе Шмер. Пришлют же на нашу голову кадры! И где их только выкармливают? Где обучают? Скажи, Колчаков, вы с одного церковно-приходского училища?
— Почему это с церковного?
— Вадик, вас ведь обучают о душе заботиться, опиум для народа распространять. Так вы из одной бурсы?
— Из одной. Только разных приходов и епархий.
— Чувствуется. Он, в отличие от тебя, пить совсем не умеет. Этот… хмырь, знаешь, что вчера начудил?! Не расхлебать теперь. В городе белому человеку опасно появляться месяц-другой.
— И что начудил? Говори уж, не томи! Ночью вас было обоих без переводчика не понять. Вломились, словно слоны…
— Никита пытался устроить этническую чистку Педжена. Трубил, как слон, и бился, как тигр. И откуда мощь голоса в столь худом организме — кожа да кости, ну еще жилы и кал!
— Короче, Миш!
— Короче, вчера произошла битва при Ватерлоо, Бородино и Педжене, одновременно!
…Постепенно, по мере сбивчивого рассказа Шмера к Ромашкину возвращалась память. Ночные кошмары — драки, погоня, цыгане, пляски — не бред и не сон. Самая настоящая явь, опасная и жутко неприятная. Судя по всему события, еще не завершились, развязка ожидалась впереди, но неизвестно какая…
