Я шкурой помню наползавший танк - Юрий Иванович Хоба
– Кушать хочешь? – спросила девушка. – Ну, пойдём, куда тебя девать. Будешь жить в Полкановой конуре, она опустела еще в первую бомбардировку… Правда, чуток в дырах…
То были первые живые души, которые нам встретились в пропахшем пожарищах Иловайске. Поэтому и запомнились. Чуть позже дороги пересеклись с ещё одним кандидатом в новосёлы – пожилой женщиной, которая влачила за собой гружённую домашним скарбом тачку. Судя по массивным колёсам, транспортное средство эксплуатируется как минимум с начала прошлого столетия.
– Почти угадали, – говорит незнакомка. – С этой тачкой мой престарелый тесть ездил вещи менять на еду ещё в Отечественную войну. Тяжеловатая, конечно, но мы люди привычные. Не впервой горе мыкать.
– В какую сторону теперь путь держите?
– К сыну с невесткой. Слава богу, их дом уцелел. Почему сын не помог перебраться? Так он сейчас занят. Могилу на кладбище для убитого позавчера друга копает.
Горечью, страшной человеческой бедой повеяло от этих откровений. А слова женщины были подобны кускам горной породы, которые скатываются вниз по склонам шахтного террикона. Такие же чёрные, саднящие душу.
Звонки от живых остались без ответа
Как заметил однажды старец Зосима, ещё ни одному поколению на Руси не удалось прожить в холе и неге. Моё, послевоенное, тоже не исключение. Стартовав после окончания Великой Отечественной войны, оно под занавес попало в передрягу, которая неизвестно чем ещё закончится. По крайней мере, путь в будущее я сравниваю с дорогой Иловайск – Старобешево, чьи обочины до сих пор пахнут погибелью…
По пути в Иловайск пришлось сделать внеплановую остановку. В частности, меня заинтересовало скопище легковушек на обочине в полутора километрах от города. Если верить карте, с которой я периодически сверяюсь, это территория Многопольного сельсовета.
– Совершенно верно, это наши земли, – подтвердил назвавшийся сельским головой один из присутствующих. – Василий Дроганов, – представился он. – Что здесь происходит?.. Раскапываем могилу в полезащитной полосе… Знаете что, приезжайте к нам в понедельник, поприсутствуете на похоронах ополченца, а потом помянем его и других погибших товарищей. Сегодня же время просто поджимает…
Впрочем, сельский голова время интервью всё же выделил. А заодно поведал, что в данный момент происходит эксгумация праха неизвестного, предположительно погибшего летом Алексея Зыкова, 1978 года рождения.
– Я сейчас приглашу его жену Ольгу, – добавил Василий. – Она медсестрой в больнице работает… А вот здесь, рядом, ещё один крест. Но это символическое погребение. Неизвестного накрыло прямым попаданием снаряда. Был человек, и ничегошеньки от него не осталось…
Вопреки опасениям, Ольга оказалась чрезвычайно мужественной женщиной, чьё обаяние не смогло изуродовать тревожное ожидание.
– Последний раз, – вспоминает Ольга, – Алексей вышел на связь в начале августе. И с тех пор на мои звонки не отвечал. А ведь первые дни вызов шёл… Чем жила всё это время? Надеждой на встречу… И вот она состоялась… Да, это Алексей. Узнала по характерному перелому ноги и мобильному телефону, который уже никогда не зазвонит.
По словам вдовы, мобильник продолжал принимать сигналы десятого и одиннадцатого августа. И если специалисты возьмутся реанимировать сим-карту, то можно будет прочесть поступившие от живых сообщения…
Человеку позволено строить, но не воскрешать убитых
Машинист железнодорожного локомотива Александр, с которым мы разговорились возле подъезда его пятиэтажки, прошел через все круги иловайского ада. Многократно бывал в шаге от собственной гибели. О плотности обстрелов можно судить хотя бы по залетевшей через форточку пуле, которую сутки спустя деформирует осколок проникшей в квартиру Александра тем же путём мины восемьдесят второго калибра.
Однако к тому времени глава семейства успел отправить своих в эвакуацию, а сам вышел в магазин, чтобы купить чего-нибудь съестного.
– На том наше везение и закончилось, – горестно повествует Александр. – После проникновения через форточку незваных «гостей» беды так и посыпались на нашу пятиэтажку. С корнем вырвало росшее под окнами персиковое дерево, посекло кроны берёзок. Убило соседку Валентину, погиб ещё один сосед, Серёга. С парнем произошло такое, что и нарочно не придумаешь… Решил переждать очередной обстрел в подвале, а снаряд пробил в его квартире полы и ушел вниз, как раз на голову бедолаге. И Серёгу, и Валентину похоронили под окнами, рядом с погибшим персиком. Вон их могилы, можете поглядеть… В квартире железнодорожного машиниста сплошной разор. Исчез разделявший кухню и спальню простенок, а мебель превратилась в груду щепок.
– Глазам, конечно, страшно, – говорит в заключение Александр. – Но руки всё сделают, лишь бы только эта проклятая война закончилась.
Что ж, в родимом Отечестве не впервой отстраивать разбитое бомбардировками жильё, а заодно – школы с больницами. Одно лишь неподвластно человеку – ему, к сожалению, не дано воскрешать убиенных.
Осиротевшая «тарзанка»
Печальное зрелище – дряблая из-за недостатка воздуха надувная лодка и переставший пахнуть бензином мотор, который чем-то напоминает укутанную тряпьем мумию египетского фараона. Я вытаскиваю сиротинушку из лодочного гаража, сдираю с него пыльный кокон и наливаю водой двухсотлитровую бочку. Но мотор заводится лишь с третьей попытки, а в голосе слышится явное недоумение. Это все равно, что заставить оперного тенора исполнять арию Ленского в тесном чулане, только ничего лучшего я пока не могу предложить скитальцу речных плесов.
Война – малоподходящее время для продолжения отложенной экспедиции по изучению островов в среднем течение Кальмиуса. Берега главной водной артерии моей малой родины сегодня обживают не рыбаки с охотниками, а танкисты, артиллеристы и прочие представители враждующих сторон.
Поэтому приходится ограничивать себя пешими прогулками по речному берегу. Да и то, если он не ощетинился стволами самоходок и металлическими штырями с многообещающей литерой «М» в треугольной косынке.
Относительно безопасным считается Кальмиус в верхнем течение от Придорожного до Старой Ласпы. А дальше уже начинается проложенная по стрежню линия фронта. По рассказам местных, плесы, где табунились отлетающие на юг кряковые, сегодня мертвы, как зеркала в покинутом доме, прибрежные холмы заставлены кротовинами блиндажей.
Впрочем, и в верхнем течение река перестала быть местом отдохновения для души и тела. Рыбацкие тропинки совершенно растворились в окоченевшей траве, бельмами затянуло кострища, только одинокая «тарзанка» продолжает раскачиваться над урезом воды, словно петля, на которой удавилось лето. Точно такой же занозой, как брошенная «тарзанка», мне кажется рёв впихнутого в бочку с водой лодочного мотора. Я вполне разделяю его возмущение. Но увы, нет нам хода к речным плесам, которые сегодня стороной обходят зверь, птица и человек.
Горькая рыбешка
У сельских кошек страдная пора. За месяц так отъели холки, что трещат антиблошиные ошейники. Однако караваны мышей на маршруте поле – человеческое жилье не иссякают. Брось
