Игорь Гуров - Зарево над предгорьями
Отошли к пещере автоматчики. Эсесовцам удалось значительно продвинуться вперед.
Из подземной галереи пришла Валя. Она доложила Качко, что весь район горного озера занят эсесовцами.
Создавалась угроза того, что отряд будет вынужден перенести бои под землю и в конце концов его запрут в пещере.
Качко, оглядев поле боя, направился в крепость. Он прошел в самый дальний ее конец — «царство доктора Степанова».
Раненые, как по команде, повернули к нему головы. Безучастными остались лишь те, кто был без сознания.
— Командование отряда, глухо проговорил Качко, — вынуждено просить раненых партизан, способных носить оружие, вернуться в строй.
Один за другим, пошатываясь, спотыкаясь, а иногда и падая, раненые двинулись к выходу. Протерев очки, пошел за ними Степанов.
Раненный в грудь Стрельников продолжал руководить боем на площадке. С большим трудом удалось Тоне оттащить его в сторону, чтобы перевязать.
— Скорее, Тоня, скорее, — торопил капитан, — не до перевязок. Нужно поднять людей в атаку. Гармонь, Шурик!
Мальчик удивился, но принес гармонь.
— Садись за камень и играй, — сказал капитан, когда стрельба на минуту затихла. — Такое играй, чтобы душа горела!
Спрятавшись за камень, изо всей силы растягивая мехи, Шурик заиграл.
Торжественный и грозный мотив вплелся в грохот боя.
Вставай, проклятьем заклейменный, —
запел Стрельников и пошел вперед.
Весь мир голодных и рабов, —
рванул ворот Копылов и, высоко подняв над головой гранату, шагнул за ним.
Кипит наш разум возмущенныйИ в смертный бой вести готов, —
поддержало сразу много голосов.
Перебегая от камня к камню, от дерева к дереву, стреляя и бросая гранаты, партизаны пошли в атаку.
Шурик продолжал играть.
Эсесовцы снова откатились.
Ночью каратели пытались подкрасться к пещере, но поднял тревогу Верный, и партизаны опять завязали бой.
Однако силы были слишком неравны. Пядь за пядью партизаны отходили к пещере.
— Плохи дела, капитан, — сказал Качко Стрельникову. — Одна надежда на «Батю». Если не подоспеет, погибнем.
— Все же попробуем прорваться, — проговорил Стрельников.
На рассвете Качко отобрал группу партизан и подземным коридором повел ее в обход.
На противоположном берегу озера расположился большой отряд эсесовцев. Прячась в кустах, между камнями партизаны поползли в гору. Их заметили. Началась перестрелка. Эсесовцы бросились в погоню.
С большими потерями группе Качко удалось уйти. Через два часа они подходили с тыла к наступающим на пещеру гитлеровцам.
Партизаны еще не видели врага, но по шуму боя определили, что происходит около пещеры. Вот особенно громко загорланили фашисты — значит, пошли в атаку. С новой силой вспыхнула стрельба. И вдруг, заглушая ее, донеслись новые звуки.
— Ура-а-а! — подхватили партизаны Качко. — «Батя»! «Батя» пришел!
Они бросились в атаку.
К вечеру от эсесовского батальона остались разрозненные группы фашистов.
Прошлой ночью румынский батальон в полном составе и более сотни немецких солдат сдались в плен русским, расследовать это происшествие в Серный ключ приехал фон Гарденберг.
Направив в гестапо арестованного командира румынского батальона и собственноручно расстреляв трех солдат, пойманных при попытке перейти к русским, Гарденберг собрался уезжать. В одной из комнат районного гестапо он ждал, пока подадут машину.
На окраине поселка захлопали выстрелы.
— В чем там дело? — закричал кто-то в коридоре, и послышалась беготня.
«Старый тюфяк! — подумал Гарденберг о районном шефе гестапо. — У самого под носом происходит чёрт знает что, а он все устраивает никчемные облавы. Поймают какого-нибудь столетнего деда, а патронов перепортят столько, что хватило бы на двухчасовой бой».
Обер-штурмбаннфюрер подошел к окну — и остолбенел. В черных бурках, с развевающимися башлыками за спиной вдоль улицы летели казаки.
Резкий звонок телефона вывел Гарденберга из оцепенения.
«Телефон! Вызвать подкрепление», — пронеслось в голове, и, схватив трубку, он закричал:
— Окружной шеф гестапо слушает!
— Господин обер-штурмбаннфюрер, — услышал он заикающийся от волнения голос коменданта станицы Саратовской, — вышлите подкрепление. Матросы. Рус…
Голос оборвался, послышался треск. Гарденберг крутил ручку телефона.
— Гей, фриц! — хохотнул кто-то в трубку и добавил малопонятные Гарденбергу выражения из морского диалекта.
Обер-штурмбаннфюрер рысью миновал мгновенно опустевшие коридоры гестапо и выбежал во двор. Вдалеке вспыхнула ожесточенная перестрелка. Гарденберг, переживший в августе сорок первого года рейд генерала Доватора, не обольщался надеждой, что налет казаков будет легко отбит. Он помышлял лишь об одном: убежать как можно дальше от этого поселка, где по его приказу замучены, повешены и сожжены сотни русских.
Во дворе он наткнулся на труп какого-то ефрейтора. Гарденберг торопливо натянул снятый с мертвеца костюм и нахлобучил на голову пилотку. Костюм был мал, руки торчали из рукавов, брюки обтягивали тело, как трико, но обер-штурмбаннфюреру было не до щегольства.
Растрепанный и страшный, вбежал во двор денщик Карл.
— Господин обер-штурмбаннфюрер, — закричал он, — нашу машину захватили русские!
До сознания денщика быстро дошел смысл маскарада.
— А как же я? — залепетал он. — Я как же? — Он тоже начал стаскивать с себя черный мундир.
«Попадем в плен — выдаст», — подумал Гарденберг.
— Наблюдай, не покажутся ли русские, — приказал он. — Я достану тебе армейскую форму.
Лишь только Карл повернулся спиной, Гарденберг выстрелил ему в затылок, как сотни раз вместе с этим Карлом стрелял в пленных.
Перепрыгнув через его тело, он бросился к горам.
РОДНОЙ ГОРОД
Советские войска втягивались в прорыв, образовавшийся в фашистской обороне. Впереди простирались широкие кубанские степи.
Бросая оружие, обозы и раненых, гитлеровцы стремительно откатывались к Таманскому полуострову в надежде спастись за воздвигнутыми в устье Кубани укреплениями, которые они называли «Голубой линией».
…Уже много часов подряд шли через станицу советские войска, но старики, ребятишки и казачки, выбежавшие навстречу первым колоннам, так и стояли вдоль улицы.
— Смотри, смотри, сибиряки! Стрелки! — слышалось в толпе.
— Партизаны! — пронесся еще более громкий крик.
Станицу проходил отряд Качко. Впереди, верхами на разномастных лошадях, одетая в парадные черные черкески, шла особая снайперско-разведывательная группа. Сияли два ордена Боевого Красного Знамени на груди у Вовки, орден Красной Звезды у Кати, поблескивали медали у Шурика, Измаила и Тони.
— Ура «Старику»! — закричала какая-то женщина, и толпа подхватила этот крик.
Опасливо косясь на партизан, двигались навстречу пленные гитлеровцы. Особенно боязливо поглядывали они на рослого матроса Копылова в огромной папахе из овчины. «Очевидно, этот человек, — думали пленные, — и есть страшный «Старик», которого так и не поймало гестапо». Им и невдомек, что «Старик» — это не один какой-то человек, а целая группа партизан.
Пленный седой офицер с высоким лбом внимательно смотрел на партизан. Вовка вгляделся в него и спрыгнул с коня. Думая, что мальчик узнал какого-нибудь карателя, Копылов тоже спешился.
— Здравствуйте, товарищ, — неожиданно сказал Вовка и поднял над плечом руку, сжатую в кулак. — Рот фронт!
— Рот фронт! — ответил офицер. — Узнаю, мальшик.
— Кабарда! — раздалось в толпе.
— Ура! Кабарда! — подхватили партизаны, приветственно махая оружием.
На белом коне скакал впереди своих батарей гвардии полковник Кабарда.
— Слыхал о тебе, Вовка! — сказал он, увидев мальчика. — Помяни мое слово, носить тебе Золотую Звезду! Настоящий казак!
Он, усмехаясь, посмотрел на побелевшие при первых же криках «Кабарда» лица гитлеровцев.
— А это кто? — кивнул он на офицера, стоящего рядом с Вовкой.
Вовка рассказал, что это немец-антифашист, который помог ему уйти от эсесовцев.
— Так чего ж он будет шагать рядом с этой дрянью? — Кабарда презрительно взглянул на пленных эсесовцев. — Возьми его пока с собой, а потом сдашь в штаб армии и объяснишь, что за человек.
— Не приказано, товарищ полковник. Не могу выдать пленного, — сказал конвоир.
Невдалеке остановилась камуфлированная легковая машина и бронетранспортер с матросами. Вперед грозно выставлены были дула двух крупнокалиберных пулеметов.
