Борис Крамаренко - Плавни
— Ты чего же, генеральский холуй, по за углами ховаешься? Я тебя в бою что–то не бачил.
Тимка покраснел от обиды.
— Побачишь еще, я с крыши в бинокль дивился, как вы от красных драпали. Подумаешь, герой какой, елки–палки — ты поперед всех оттуда летел, аж конь в мыле! А за холуя еще сосчитаемся.
Парень зло оглядел Тимку. Он был почти на голову выше и гораздо шире в плечах.
— Хочешь — сейчас?
— Я старший урядник, и не пристало мне биться с тобой при рядовых казаках.
— Так пойдем в сад.
— Пойдем.
Они пересекли весь двор и, выйдя в сад, зашли за заднюю стенку амбара.
— Тут? — Тимка огляделся.
— Давай здесь.
— На кулаках?
— В руки ничего не брать, за одежду не хвататься.
— Ладно.
Парень отступил от Тимки на шаг и размахнулся, норовя ударить его по лицу. Тимка ловко увернулся от удара и отскочил в сторону.
— Пришибу! — крикнул парень и, размахивая кулачищами, опять ринулся на Тимку. Попади Тимка под удар такого кулака, свалился бы он без памяти на землю, но он снова увернулся и, пригнувшись, изо всех сил ударил парня головой в живот.
Парень вскрикнул. Лицо его побледнело. Он схватился обеими руками за живот и сел на траву. Тимка с любопытством взглянул на своего противника, но видя, что ему плохо, бросился к колодцу.
Через минуту он уже бежал с ведром воды.
На, выпей, да ежели не умеешь биться, не берись. Сила, что у бугая, а ума, что у него в рогах. Ну, разве ты мельница, чтобы так крыльями махать?
Парень промычал ругательство и, взяв из рук Тимки ведро, стал пить воду. Когда он напился, Тимка отнес ведро назад к колодцу и снова вернулся к парню. Как звать–то тебя?
— Васькой…
— Что ж ты, Васька, думал, что я с тобой на кулаках драться буду? Ты посмотри на себя в зеркало, ведь — чистый бугай.
— А так тоже не по правилам.
Парень поднялся с земли и, все еще держась за живот, посмотрел на Тимку.
— Еще стукнемся!
— Ежели тебе мало, я еще могу.
— Ладно, посмотрим…
Днем приехал полковник Дрофа и сделал смотр отряду. Узнав, что командир конвойной сотни был убит, а от его сотни осталось всего сорок семь человек, Дрофа слил ее с остальным отрядом, сделав из него две сотни и поделив между ними два оставшихся пулемета. Командиром первой сотни был назначен Тимкин брат — Георгий Шеремет. Сам Тимка попал взводным урядником во второй взвод первой сотни, командиром которого был назначен пожилой хорунжий из вахмистров.
В том же взводе оказался и Васька, с которым Тимка дрался в саду.
…До конца дня Тимка возился со взводом, составлял списки на бойцов, переписывал оружие, лошадей и седла, потом ходил докладывать вахмистру. Когда освободился, был уже вечер. Тут только он вспомнил, что забыл поручить кому–либо из казаков вычистить и накормить своего коня. Он бегом направился в конюшню. Возле вычищенного и накормленного Котенка стоял высокий парень и ласково похлопывал его по холке. Увидев Тимку, смутился.
— Тоже казак, коня бросил… а еще урядник.
— Спасибо тебе, Василь.
— Ладно уж. Коня жалко стало.
— Ты что же, может, в другой взвод перейти хочешь? Так я поговорю с вахмистром?
— А чего мне переходить? Не один черт, перед кем тянуться? — И, помолчав, спросил: — Это за какие же подвиги тебя в старшие урядники произвели?
— Значит, было за что, — неохотно ответил Тимка.
— Ты что ж, у красных был?
— А ты не был, что ли?
Василий не ответил и, не прощаясь, пошел из конюшни.
Солнце уже село. Быстро сгущались сумерки. На небе появились первые звезды. Казаки, поужинав, улеглись спать прямо во дворе, подостлав бурки и укрывшись от комаров кто чем мог. Кое–где сидели и пели возле дымных костров. Проходя мимо одной из таких групп, Тимка узнал казаков своего взвода и остановился.
— Господин взводный, пожалуйте к нам. Сидайте ближе к костру, не так комары липнуть будут.
Тимка сел на чью–то бурку.
— Что ж спивать перестали, или я помешал? Один из казаков проговорил:
— Ты бы, взводный, спел, а мы бы послушали.
— Ладно, спою, только нет у меня сегодня желания веселую песню петь.
— Не у тебя только на сердце сумно, — бросил сурово пожилой казак.
Тимка посмотрел на его перевязанную руку.
— Что, болит, дядя Данило?
— Сейчас вроде трохи лучше, а днем прямо огнем жгло. Да спасибо и на том, что не отсек.
— Кто ж тебя так угостил?
— Миколка с нашей сотни, что прошлым месяцем к Семенному убег.
Тимкин сосед засмеялся:
— Плохо ты его, дядя Данило, рубать учил. Не рана, царапина. Разве же так рубают?
Не скажи, замах добрый был. Ежели бы я не отбил клинок, разрубал бы, сукин сын, голову напополам.
— Ну, и что же? — заинтересовался Тимка.
— Срубал я его…
— Небось жалко?
— С одного хутора… Сродни мне доводится… Казаки примолкли. Тимка уселся поудобнее и запел:
Стоит явирь над водою, на воду схылывся.
Молодой казак неженатый, чою зажурывся?
Ой, не рад явирь хылытыся, вода корень мые,
Не рад казак журытыся, так ссрденько млие…
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Андрей стоял возле раскрытого окна. Во дворе, вдоль стены дома, прохаживался часовой, а немного дальше ревкомовский кучер Панас Качка, привязав к тачанке серую кобылицу, мыл ее горячей водой с мылом. Тут же крутился рыжий белолобый жеребенок. Неизвестно откуда во двор забрел кабанчик, протрусил рысцой мимо часового и направился в сад.
Андрей взглянул на сидящего на диване комиссара.
— Если Алгин решился на открытое выступление… значит, развязка близка. Уже месяц мы бьемся с поляками, и раз Врангель до сих пор не выступил, тем сильнее будет его удар.
— А может, ему не с чем выступать?
— Не будь наивным, Абрам. У него не менее пятидесяти тысяч бойцов, из которых треть — юнкера и офицеры. А оружия и всего прочего ему хозяева навезли сколько хочешь.
— Ты полагаешь, что генерал Алгин…
— Ждет не дождется выступления барона. Если он дал нам вчера бой, значит, этот день близок. Вчерашнее сражение было пробой сил.
— Что ж, на этот раз мы ему здорово бока намяли. — Да, для нас эта стычка имеет большое значение.
Но она нам обошлась недешево… Алгин — серьезный противник. Когда он получит помощь от барона, на Кубани снова вспыхнет гражданская война… За последние дни почти нет перебежчиков. Это — плохой признак.
— С полсотни в плавнях офицеры утопили, с полсотни в степи по дороге к нам вырубили, — оно и боязно для других.
— Не только потому, Абрам. Конечно, их стали держать строже, но и агитация заметно усилилась. Значит, выступление Врангеля близко… Надо будет сегодня собрать бюро и обсудить, что в ближайшие дни сделать. — Андрей посмотрел на часы. — Сейчас четверть одиннадцатого, давай в час соберемся. Жаль, что Семен не может прийти.
— Что он, лежит?
— Лежит. Ослабел очень.
— Еще бы, столько крови потерять.
— Ты его завтра, Абрам, навести, а то я в Ростов дня на два думаю пробраться.
— Кого вместо себя оставишь?
— Тебя.
— Ну уж, уволь.
— Побудешь… Приеду из Ростова, тогда совещание двух районов созовем.
Комиссар встал.
— Ну, я пошел.
Андрей замкнул ящик стола и, подойдя к комиссару, положил ему на плечи руки.
— Мне хлопцы рассказывали, как ты с Гаем дрался… Молодец! Налетел на него кочетом.
— Ушел, гад, от меня. Рубать не умею.
— Научим. Если еще доведется с ним стукнуться, не уйдет?
— Черта с два!
— То–то же. Оба засмеялись.
…Семен Хмель, обложенный подушками, полулежал в добытой где–то Бабичем качалке.
Качалку вытащили в сад и поставили в самом его конце, где особенно густо разрослись яблони и абрикосовые деревья, а между ними кусты крыжовника чередовались с кустами черной и красной смородины.
Невдалеке от качалки росла молодая желтая черешня. Крупные ягоды янтарными бусами выглядывали из–под темно–зеленой листвы.
Семен некоторое время любовался ими, потом перевел взгляд на выглядывавшую из–за густой зелени камышовую крышу сарая. Возле его ног, на маленькой скамеечке, сидела Наталка. Ее черные глаза печально смотрели вдаль.
— Тимка, Тимка… — неслышно шептали ее губы. — Лучше убили бы тебя в бою с беляками. Я выплакала бы над тобой свое горе. Я омыла бы слезами кровь твоей раны. Я знала бы, кому мстить за твою смерть… А теперь, если тебя поймают, то застрелят, как собаку, и даже к трупу твоему не посмею я подойти…
Наталка вздрогнула: тяжелая ладонь брата легла на ее голову.
— Не горюй о нем, Наталка. Андрей для него вторым отцом был, а он со своим братом его… убить хотели.
