Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова
Генка порылся в кипе представлений и вытащил свое:
— Ладно, я к секретчику пойду. Он хоть и деньги берет, но не такое дерьмо, как ты. — В дверях он добавил: — Попросишь у меня еще чего-нибудь.
«Сволота! Успел-таки всунуть свое представление. Понял, что замечу — сам раскололся».
Митя порылся в корзине с мусором и нашел там обрывки тетрадного листочка. Он долго раскладывал мелкие кусочки, пока наконец не получилось. Рядового Файзуллаева командир роты представлял к «Красной Звезде», у того было тяжелое ранение. Именно с этого представления он и начал.
Было далеко за полночь, когда последний лист представлений был отпечатан. Ни художник, ни Генка так и не появлялись. «С Гришей ушли», — подумал он спокойно.
Митя стукнулся в техчасть — закрыто, в строевую — закрыто, наконец в финчасти щелкнул замок, и он увидел Генку, пьющего крепкий чай.
— Извиняться пришел? — язвительно спросил финансист.
— Вот еще!
— Друзьям надо помогать, — финансист показал свои выщербленные зубы. — А то нехорошо получается — службу вместе тащите, он тебе помогает, а ты ему нет.
— Чего ты с ним базаришь? Гони его в шею! — крикнул Генка.
— Ладно, гуляй, Вася. Когда осознаешь — приходи, — финансист выпихнул его за дверь и щелкнул замком.
«Всех против меня настроит, гад!» Он толкнул задремавшего у знамени часового: «Не спи, замерзнешь». «Уйду! Завтра же попрошусь у замполита и уйду». Но уходить не хотелось. Как там, во взводе, он не знал. Шафаров еще не уволился.
Неприятные мысли роились в голове, и, чтобы их отогнать, он стал сочинять письмо Сергею Палычу, но на словах: «служба пошла на убыль» — заснул.
В дверь не просто стучали, в нее ломились. «Кто-то из офицеров», решил Митя. Он побежал открывать босиком. Пол был холодный, и пальцы сами собой поджимались, В кабинет влетел Генка, за ним — бледный Козлов с автоматом.
— Засыпались! — голос у Генки дрожал. — Царандой повязал.
Страх тут же передался Мите. «Если начнут копать, нам всем конец».
В руке у Козлова плясала сигарета. Генка подтолкнул его:
— Не шугайся раньше времени. Что-нибудь придумаем. Расскажи лучше, как засыпались.
Козлов глубокими затяжками докурил сигарету, приложился к банке с водой — слышно было, как зубы стучат о стекло, — и только потом начал срывающимся голосом:
— Добрались нормально. Гриша открыл дверь — все нормально. Там почти ничего… вся техника убрана, барахло, мелочь. Мы скидали, и тут — машина. Мы думали, они мимо, а она… я выглянул — царандоевцы прямо к дукану прут. Мы — ходу, они — «дрешт» и стрелять поверх. Гриша бросил все в канаву, и я тоже, автоматы зарядили. Они подошли: «Кто, откуда?» Боятся против автоматов. Гриша врать стал, что мы из рембата, они нас отпустили, ну а мы по переулкам ходу. А они потом уже увидели дукан и то, что в канаве, и снова за нами. Ну, покрутились мы вокруг — чуть не сдохли! Потом все-таки ушли. — Козлов прикурил новую сигарету.
— Барахло, значит, бросили? — спросил Генка.
— Может, за ним вернуться надо было? — Козлов скривил губы.
— Надо было удирать, а не останавливаться, или отстреливаться.
— Ага, так Царандой пришибет, а так через трибунал вышку дадут.
— Ушли ведь, мозги пудришь! — Генка спохватился: — И вообще, заткнись, чмо драное, чижик недорезанный. Почему сидишь, когда с дедушкой разговариваешь?
— Да пошел ты! — огрызнулся Козлов. — Дедушка нашелся! На полгода больше меня прослужил! Как идти, так живот у него заболел!
Генка вцепился в воротник художника.
— Ты меня лучше не трогай! Мне теперь терять нечего! — прошипел Козлов.
— Оборзел совсем! — заорал Генка. — Оба против меня, да? — Он весь затрясся и выбежал, саданув дверь так, что она затрещала.
Козлов долго сидел, тупо уставившись на дверь, потом соскочил и стал ходить из угла в угол, что-то бормоча себе под нос и совершенно не замечая Митю.
«Свихнуться можно, какая жизнь пошла — вся наперекосяк! Сидел тихо-мирно, барабанил на машинке, нет, связался с этой сволочью. Знал, что мразь, нет, влез, продался по дешевке за джинсы, сейчас будешь пять лет расхлебывать. Козлов расколется, если на него насядут, всех заложит. Скажет, что все ходили. Почему он один отвечать должен? По роже видно, что расскажет». Митя заперся в кабинете замполита и улегся на стулья. Как-то не верилось, что все так кончится. «Было темно, лиц они не разглядели, да и потом, они сказали, что из рембата. Убежали, в конце концов».
Козлов сидел при свете, уронив голову на стол: весь пол был усыпан изжеванными, раздавленными окурками. Генка не появлялся, наверное, спал у финансиста. Искать его Митя не собирался — взял котелок и отправился на завтрак вместо Козлова.
Страх проходил. Все было как обычно: в солдатской столовой стоял невообразимый шум от ругани на нескольких языках, бегали чижики с тяжелыми бачками, пахло гречкой и кофе.
Офицеры не торопились на завтрак. В столовой было прохладно и пустынно. Повар-узбек, увидев Митю с котелками, замахал руками: «Уходи, уходи, комиссар, потом придешь. Никто не покушал». Митя пролепетал, что ему пока ничего не надо, он хотел просто здесь подождать, но повар снова на него замахал: «Уходи, на кухне нельзя посторонним». Митя сделал вид, что уходит, а сам, улучив момент, когда повар разорался на нерасторопных официантов, шмыгнул за занавеску в закуток, где хранились всякие бачки, тарелки, черпаки. Ему во что бы то ни стало надо было услышать, о чем говорят офицеры.
Все начальство — командир и его заместители — ели в отдельной комнате, им готовили получше. Митя сидел в полумраке, упираясь ногами в кастрюли, и глотал слюни от заползающего запаха жареной картошки.
Он узнавал их по голосам. Командир говорил размеренно, тихо, веско. Замполит вылезал со своим высоким, петушиным голосом, все время показывая, что он второй человек после командира и что его приказ — это все! Остальные не высовывались, пели хором. Говорили о ерунде: кого на какие работы послать, причем каждый требовал народу побольше. Митя вспомнил, что сегодня суббота, день хозработ. Об их деле не было ни слова. Значит, никто не нашел. «Клюнули на рембат, Черномазые! Идите, ищите!»
Он не стал дожидаться конца завтрака, побежал в штаб. «Пусть Козлов сам за хавкой ходит — нечего развращать чижиков!»
Художник сидел в той же позе.
— Не спи! — проорал ему на ухо Митя. — Никто не знает, никто вас не заложил. — Козлов поднял голову — все лицо у него было в красных пятнах.
— Правда?
— Кривда! Сам слышал. Если бы Царандой искал, давно бы всех построили. Давай топай за хавкой.
«Генке ничего не скажу — пусть помучается, паразит!»
По времени заканчивался развод, а Козлов все не появлялся. «Надо убрать этот бордель. Хоть побрызгаю пока». Он взял банку и пошел за водой.
Ледяная струя из крана заморозила руки до немоты, банка норовила выскользнуть из рук, и он прижал ее к животу. Не по-зимнему яркое солнце вылезло из подтаявших туч, резануло по глазам.
«Да не может быть такого. Вы же сами не смогли опознать. Тем более народу у нас мало. Один батальон стоит на охране. Ищите в рембате».
Командир полка шел по дорожке с двумя афганцами с форме, за ними семенил солдат-переводчик. Афганцы вместе раздраженно заговорили, показывая на продовольственный склад.
— Они говорят, что видели, как грабители перелезли через забор около склада.
Потом заговорил один.
— Он говорит, он их хорошо запомнил, он бы их узнал, но не всех построили.
— Да как не всех! — закричал полкач. — Весь полк стоял.
Митя вылез через окно умывальника и побежал. Он должен был успеть предупредить Гришу и Козлова.
Кабинет был пуст. Он бросился по коридору к техчасти, когда прогремел голос дежурного по полку: «Писаря, строиться у штаба!»
Гриша был у себя. Он сидел за столом и преспокойно жрал гречку.
— Ты знаешь? — Митя захлебнулся от волнения. — Это тебя… опознавать!
Гриша вытер ладонью рот.
— Фигня! Больно они в темноте разглядели.
Митя поразился, как спокойно Гриша спрятал котелок, прошелся щеткой по сапогам, причесался и, посвистывая, пошел строиться.
«Бравирует, а сам, поди, дрожит как осиновой лист», — подумал Митя.
Козлова все не было. «Зээнша» выгреб из штаба всех писарей, уж кто-кто, а он-то знал всех наперечет. Показался опухший от сна Генка, за ним плелся, застегиваясь на ходу, финансист.
— Быстрей! Быстрей! — закричал командир. Он повернулся к «зээнша». — Все? — «Зээнша» вытянулся, стараясь убрать выпирающий живот:
— Так точно, все, товарищ полковник.
— Пожалуйста, ищите, — предложил вызывающим тоном полкач афганцам, стоящим поодаль. Они подошли оба, стали ощупывать колючими взглядами лица. Очередь дошла до Мити — он похолодел. Афганец пялился на него несколько секунд, потом шагнул в сторону.
