Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова
Послышался скрип дверей и шепот Гриши: «Шлем, сюда. Козлов, оставайся на стреме». Митя и протиснулся в узкую щель. Гриша прикрыл дверь и провел фонариком по полкам. «Черт! Невезуха какая! Продуктовый дукан оказался! Ладно, давай здесь шмонать». Он зажег стоящий на прилавке фонарь, высветивший ящики с кока-колой, мандарины сияющей оранжевой горкой, наваленные пачки печенья и сигарет и еще много всякой мелочи и трухи.
Гриша отыскал мешок, и они набили его продуктами. Митя взялся было за ящик с кока-колой, но Гриша покрутил пальцем у виска: «Ты что? На весь город будешь звенеть». Они нашли посудину — большую эмалированную кастрюлю, ополоснули бутылкой кока-колы и вылили в нее два ящика: Митя открывал бутылки, а Гриша опрокидывал их в кастрюлю.
Мите показалось, что прошло полночи, пока они возились с этими чертовыми бутылками. Дрожь прошла, но холодящий позвоночник страх сидел крепко и заставлял прислушиваться к малейшему шороху. Наконец последняя бутылка выбулькала в кастрюлю. Гриша загасил фонарь, и они выволокли свою добычу на улицу.
Козлов сидел на корточках, вжавшись спиной в доски дукана. «Я думал, вы там уснули». — «Держи», — Митя передал ему кастрюлю с кока-колой.
В полк возвращались бегом. Козлов пер кастрюлю на вытянутых руках и поминутно просил остановиться. Гриша торопил: «Надо успеть до смены караула!» Они остановились только у дороги, идущей вдоль забора части. Тяжело топая ногами, подбежал Козлов. Его пошатывало, со лба скатывались крупные капли пота.
Послышался шум мотора. Гриша махнул рукой: «Назад!» Они добежали до первого попавшегося переулка и вжались в стену. Мимо них на медленном ходу прошла дежурная машина, шаря фонарем по сторонам. Они подождали, пока машина свернет на другую улицу, и побежали.
Генка был явно недоволен. Он щурился от света и ворчал:
— Вы что, офонарели, так рисковать из-за хавки? Мало я со склада таскаю или голодные?
— Заткнись, гундос! — оборвал его Гриша. — Лежишь тут, дрыхнешь! Советчик нашелся! Что нам, пустыми возвращаться?
— Ладно, — сразу смирился Генка. — Давайте пожрем.
Гриша высыпал содержимое мешка на стол. В разные стороны разбежались рыжие шары мандаринов.
— Налетай!
Скоро тяжелый запах Генкиных портянок был вытеснен мандариновым, сочным и острым, заполнившим весь штаб. Они черпали кока-колу кружками и смеялись над тем, как Козлов тащил кастрюлю.
Митя отвалился от стола, когда почувствовал, что еда стоит в горле и пихать больше некуда.
Гриша, собирая в мешок продукты для своих технарей, сказал:
— Я парень настырный. Завтра достану резиновые перчатки и снова пойду. Кто со мной?
Генка вопросительно посмотрел на Митю.
— Нет, с меня хватит. Мы ведь договаривались на один раз.
— Тогда ты пойдешь, — Генка уперся жестким взглядом в Козлова. — Нажрался, скотина! Дорвался до бесплатного! Смотри, вернешься без японской тачки, загоняю!
Гриша засмеялся:
— Если дело выгорит, на всех хватит. Зампотех говорил, у Азиза до миллиарда не хватает. И нашим и вашим помогает, сволочь! Его ХАД за задницу взял, подозревали в связи с душманами, так откупился, торгует как ни в чем не бывало.
Генка заворочался на стуле.
— Я, пожалуй, тоже пойду. Только ты не думай, Димос, я с тобой делиться не буду, раз ты так долги отдаешь.
— Мы же договаривались — один раз! — завелся Митя.
— Я не виноват, что вы пустые пришли.
— А я виноват?
Они вскочили, готовые вцепиться друг в друга. Гриша присвистнул:
— Мне такие горячие не нужны. Я лучше своих технарей возьму да Козлова — он хоть зря не орет.
Митя сел, но обида пульсировала в висках, не давая успокоиться.
Второй батальон вернулся из рейда. Чесали недалеко от Кабула, говорили, что взяли много бакшишей и «особисты» на обратной дороге устроили шмон, но все равно много провезли. Батальон ходил с набитыми жвачкой ртами и вонял импортным одеколоном.
Из писарей всегда двое-трое ходили с комендантским взводом, и Митя решил заглянуть к строевикам — узнать подробности.
Дверь была заперта. Он приложился ухом к прохладной краске. Слышалась возня, чирканье спичек. «Бакшиши делят. Сейчас я их обломаю. — Митя стукнул в дверь кулаком и крикнул властным голосом: „А ну, открывайте, писарюги!“ За дверью засуетились. Щелкнул замок. Митя толкнул дверь и засмеялся: „Ну как обломчик?“ В ответ строевики покрыли его трехэтажным матом.
В комнате стояла завеса табачного дыма. „Дышать нечем, — сказал Митя. — Чую по запаху — „Ричмонд“. Угостите пачкой“. Строевики засмеялись: „Ричмонд“, „Море“ — на любой вкус, садись с нами покури». Дверь закрыли, и на столе появилась фольга, свернутая желобком. Худой сержант достал из кармана пакетик, ручку и монетку, отполированную с одной стороны до зеркального блеска. «Сначала посмотри, как это делается, — он высыпал на фольгу серый порошок из пакета, монету засунул в рот и прижал языком к зубам. — Поджигай». Вспыхнула спичка. На прогретой фольге порошок превратился в большую коричневую каплю, забегавшую по желобку. От нее струился дымок-кумар. Сержант тянул его через трубочку, пока спичка не погасла. Тогда он вынул изо рта монетку и щелкнул пальцами. Ему протянули сигарету, он сделал глубокую затяжку, «закусил». На зеркальной поверхности монеты белел налет. «Чистоган, — объяснил сержант и спичкой соскоблил пыльцу на фольгу. — На, попробуй руинчика».
«Один раз можно. Узнаю, за что Вовка погибает».
Затянуться так сильно и долго, как это делал сержант, Мите не удалось, и часть кумара ушла в потолок. Эльдар, писарь из строевой части, заругался: «Ты нам весь руин изведешь, поучись сначала!» Вторая затяжка была более удачной, а в третий раз он затянулся так сильно, что в глазах пошли круги и в голове зазвенела тонкая струна, и, чтобы не упасть, он опустился на стул. Мгновенно руки сделались неподъемными и ватными. Это были не его руки. Он с удивлением шевелил пальцами и не чувствовал их шевеления. «Это ничье, — решил он. — Свои руки я отрубил пишущей машинкой. Какой ужас! Всего три затяжки, а крыша улетает, ее сносит ураган. У-у-у — сильный ураган сдувает со стула. Надо вцепиться в спинку, а то сползу. Пусть сдувает вместе со стулом. Эльдар показывает на трубочку и спрашивает, что я хочу. Чего я хочу? Нет, руина я больше не хочу. Я лучше войду в дом, полежу на диванчике, пока совсем не раскис в этой духоте». Он поднялся и, задевая углы столов, пошел к выходу. По пути он глянул на себя в маленькое зеркальце над столом — белое известковое лицо с пустыми глазами. «Это не я». Он кое-как добрался до своего кабинета и рухнул на стул.
Генка сразу понял, в чем дело. «Обкурился. Смотри, подохнешь от руина. Строевики уже давно долбят». Он плохо понимал, что говорит Генка. Ему казалось, что наступила ночь, а Генка все еще болтает чепуху, никак не может успокоиться и мешает ему спать. Да, нужно немедленно уснуть, и сразу станет хорошо, и исчезнет подступающая к горлу тошнота. «Больше никогда этой гадости в рот не возьму».
Он зашел в кабинет замполита, составил вместе стулья и улегся, поджав ноги. Генка некоторое время еще что-то говорил, но он его уже не слышал.
Замполиту Генка объяснил, что Митя за ужином наелся испорченных консервов, всю ночь его рвало, и только под утро заснул. Замполит посмотрел на мученическое, бледное лицо Мити и сказал: «Ладно, пусть спит, а когда проснется — надо отпечатать представления к наградам. Эта сучка, секретарша, отказывается работать, у нее, видите ли, сегодня выходной! Я, конечно, права не имею без допуска вам такие бумаги давать, но другого выхода нет. Секретчик один не справится».
Когда замполит ушел, Генка стал расталкивать Митю.
Он открыл глаза и первое мгновение совершенно бессмысленно смотрел на Генку, потом соскочил и побежал к окну. Он долго натужно хрипел, согнувшись пополам, но ощущение тяжести, подступающей к горлу, так и не исчезло.
Митя плюхнулся на стул и с ненавистью посмотрел на лежащую перед ним кипу представлений, написанных командирами подразделений разномастными корявыми почерками.
— Дурак ты, — добродушно сказал Генка. — Прежде чем курить, у меня бы спросил. Они ведь ни до, ни после ничего не жрут. Бесполезно — все назад выйдет, а ты полкотелка супа стрескал, а потом пошел себя травить. Чижик ты, жизни не знаешь.
Митя обиделся на «чижика», но ничего не сказал, а только ожесточенно забарабанил по клавишам. Генка покрутился, покрутился рядом, потом склонился над ним и тихо попросил:
— Напечатай на меня, а? Чего тебе стоит.
Он вспомнил, как Генка рассказывал, что приходится выкидывать представления.
— Нет, не проси. Человек в рейде под пулями ходил, а ты вместо него медаль получишь.
— А тебе-то что? — заорал Генка. — Ты, что ли, ходил под пулями? Сам, поди, харю на моих харчах отъел, джинсы за просто так домой отправил, а теперь помочь не хочешь!
