Георгий Косарев - Сердце прощает
И вот там, в стороне тракта, в полутора-двух километрах всколыхнуласьфашистская цепь, за ней вторая. Фашисты развернулись по фронту на сотниметров и продвигались по направлению к селу.
Заняв по кромке леса удобную позицию, партизаны открыли минометныйогонь по растянувшейся цепи противника. Он оказался для фашистовсовершенно неожиданным. Боевой порядок их нарушился, они залегли. Носкоро, преодолев замешательство, противник перестроил свои боевые ряды идвинулся не по направлению к селу, а теперь уже против обнаруживших себяпартизан.
Укрывшись за ствол векового дуба, Васильев не спускал глаз сдвухрядной, широко раскинувшейся по фронту дугообразной цепи противника.Разрывы партизанских мин время от времени приостанавливали движениефашистских солдат, но затем цепь снова смыкалась и продолжала продвижениевперед...
Ясно сознавая, что затяжной бой мог бы обернуться не в пользу отряда,Васильев и Еремин приняли решение о дальнейшем отходе своих людей в глубьлеса.
* * *
Упустив из-под носа партизан, каратели всю свою злобу обрушили намирное село. Они обошли дом за домом в поисках подозрительных лиц иоружия, одновременно забирали тех, чьи родные находились в лесу, в отряде.Чудом уцелевший староста Яков Буробин помогал фашистам выявлятьпартизанские семьи.
Около двух десятков арестованных стариков и женщин фашисты загнали вправление бывшего колхоза и подожгли его. Потом начали поджигать дома техкрестьян, на которых упало подозрение в связях с партизанами.
...Марфа Зернова долго успокаивала Коленьку. Фашистский солдат ни стого ни с сего оттрепал его за уши. Марфа привлекла сына к себе, крепкообняла, чтобы утешить. Потом испуганно уставилась в окно и закричала:
— Боже мой, что же это такое?!
Подхватив сына, она вместе с ним выскочила на улицу. А там, насоломенной крыше ее дома, уже извивались рыжие змейки огня с дегтярнойпримесью дыма. Они быстро бежали по пологим скатам кровли, сливались водин поток, и скоро вся крыша оказалась охваченной жарко бушующимпламенем. Огненный столб все увеличивался и, раскачиваясь из стороны всторону, готов был перепорхнуть на соседнюю крышу. Марфа второпях отвелаподальше Коленьку и пустилась в хату. Выбив стекла окна, она сталавыбрасывать на улицу первые попавшие под руку вещи.
...Дышать было уже нечем, пламя подбиралось к самым окнам, и Марфа,чуть не теряя в дыму сознание, перевалилась через подоконник. Чувствуя засобой жар, она медленно побрела на плач своего сына. Обняв его, она сужасом смотрела то на свой дом с рухнувшей крышей, то на пылающее вдалекездание правления колхоза. Из щелей его окон полз густой дым, а до слухавсе явственнее доносился крик людей. И, не в силах заглушить этот страшныйгул пожарища и человеческих голосов, все чаще раздавались выстрелы.
Сердце у Марфы сжалось, ноги сразу ослабели, и она почти без чувствопустилась на землю.
* * *
Горбунов через силу открыл глаза и еле слышно прошептал:
— Пить...
Чей-то незнакомый голос пробасил:
— Все-таки выжил, не издох, я знал, что такие, как ты, сразу неумирают.
Горбунов напряг силы и повернул отяжелевшую голову в ту сторону,откуда доносился чужой голос. Его встретил упорный мутно-бычий взглядофицера, стоявшего перед ним с широко расставленными ногами. Рядом с нимнаходился мужчина с длинными черными усами, в короткой кожаной куртке инапущенными на сапоги широкими шароварами. Тело партизана изнывало отболи, сухость перехватывала горло, прояснившееся сознание вызывалокакую-то лихорадочную дрожь. «А где же Валя? Что с ней?» — подумал он иснова застонал:
— Воды, пить!..
Офицер ехидно усмехнулся, подошел к своему напарнику.
— Дайте ему пить и доставьте ко мне, — без малейшего иностранногоакцента произнес он и вышел из камеры.
Горбунов жадно выпил кружку воды и, повалившись обессиленно головойна пол, закрыл глаза. Усатый мужчина, склонившись над ним, закричал:
— Не притворяйся! Кости твои целы, царапины перевязаны... А ну,буйвол, вставай, пошли!
Горбунов не шелохнулся. Последовал новый окрик, грубая брань, а потомГорбунова под руки подхватили два полицая и вытащили из камеры. Перед егоглазами проплыли мрачные стены помещения, цементный пол, изнуренные лицалюдей, которых под конвоем провели мимо него по коридору...
Офицер, в темном мундире, в галстуке, прохаживался около стола.Усатый сидел на стуле возле стены. Горбунова посадили на табурет посредикомнаты.
— Ну, что вы скажете нам о себе? — спросил офицер. — Кто вы такой?
Помолчав и собравшись с силами, Горбунов ответил:
— Я русский, гражданин Советского Союза...
— Вот как! — произнес, останавливаясь, офицер. — А где же этот вашСоветский Союз? Нет его. Помните, как вы пели: «и врагу никогда не гулятьпо республикам нашим». Я точно процитировал?
Горбунов промолчал.
— Ах, вы, наверно, не знаете этой популярной советской песни?! — Вголосе следователя слышалась легкая издевка. Он опустился на стул,заглянул в какую-то бумагу, лицо его сразу стало жестким. — Так, так, —произнес он, щелкнул зажигалкой, закурил.
— Пока вы во хмелю, у вас все в розовых красках, но неизвестно, какоееще будет похмелье... Поживем — увидим, — словно между прочим, заметилГорбунов.
— Вы собираетесь жить?! Ха-ха-ха... Это просто забавно. Русские менявсегда чем-то удивляют! Есть у них какой-то эдакий странный азарт. —Офицер сделал несколько размашистых шагов возле стола и спокойноспросил: — Ваша фамилия?
— Горбунов.
— Место рождения?
— Россия.
— Конкретнее...
— Этим все уже сказано.
Офицер снова заглянул в лежавшую перед ним бумагу.
— Когда и кем призван в партизаны? — спросил он, переходя внезапно на«ты».
— Меня никто не призывал, — сказал Горбунов и добавил: — Как и всехнаших партизан.
— Значит, по личной воле, то есть сознательно, занес руку на новыйпорядок, пошел против великого германского народа?
Горбунов подумал, что ему, в сущности, нечего больше терять, иответил откровенно:
— Я никогда не выступал против вашего народа и даже восхищалсямногими вашими соотечественниками.
— Вот как?! — вскинул брови офицер.
— Да, но я ненавижу вас, фашистов, — продолжал Горбунов. — Начиная отфюрера и кончая последним оккупантом. Вы все — изверги и убийцы, выпалачи.
Офицер слушал Горбунова, не перебивая. Однако его взгляд, как итогда, в камере, стал колючим.
— Ну что же, ты только облегчил нашу задачу, — сказал он, когдаГорбунов умолк. — Как видно, ты не просто партизан, ты убежденныйбольшевик, фанатик и, следовательно, политрук или комиссар. Тем больше мыи спросим с тебя... Итак, к кому и с какой задачей ты направлялся в село?
— На такие вопросы я отвечать не буду.
— Не будешь?.. — следователь зло усмехнулся. — Но ведь мы умеемразвязывать языки. Не веришь?.. Покажите ему для начала детскую игру, —повернулся он к усатому.
Тот вскочил на ноги и щелкнул каблуками.
— Яволь!
«Детская игра» заключалась в том, что Горбунова вывели в соседнююкомнату, наполненную какими-то «гимнастическими» снарядами, привязали егок лавке и нанесли двадцать ударов плетью по обнаженной спине. Горбуновгрыз воротник своей куртки, чтобы не кричать, а потом потерял сознание.
Прошли сутки, Горбунова снова доставили в кабинет следователя. Наэтот раз офицер сухо и грубо задавал ему вопросы, стараясь выяснить, кудаГорбунов шел и откуда, каково местоположение отряда, его вооружение,состав, пункт связи, фамилии командиров. Горбунов упорно молчал. «Всеравно я умру, — думал он, — что делать! Наши придут, отомстят за меня... Япринял партизанскую присягу и не нарушу ее».
Не получив нужных сведений, следователь выходил из себя, кричал,Горбунова стали бить прямо в кабинете, не утруждая себя доставкойподследственного в комнату пыток.
Горбунов с каждым днем слабел, но на все вопросы гестаповскогоофицера отвечал по-прежнему молчанием. Усатый палач предлагал подвеситьего за руки к потолку, однако следователь опасался того, что Горбуновиз-за полученных им пулевых ранений может скончаться прежде, чем из негоудастся выудить хоть какие-нибудь факты.
— Сегодня мы будем делать тебе маникюр! — объявил офицер, когдаГорбунова привели к нему на очередной допрос.
Горбунову запустили под ноготь пальца здоровой руки иглу. Не выдержавогненной боли, пронзившей, казалось, все его измученное тело, он рванулсяи закричал:
— Пустите!..
Офицер немедленно, в какой-то слепой надежде спросил снова:
— Говори, где базируется твой отряд? Сколько вас?
— Нас много, — еле слышно сказал Горбунов. — Всех не сосчитаешь... неперебьешь!
Офицер большими нервными шагами подошел к нему и остервенело ударилпо щеке. Вслед за тем к Горбунову подкатил усатый и сказалпритворно-заискивающе:
