Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
Удается затормозить в метре от махины ровно в середине понтона. Не успеваем выдохнуть, как в зад старенькой «Ниве-Шевроле» с глухим звуком влетает «Патриот». Стекло ссыпается нам с Катей за шиворот пуховиков. Выскакиваем из машины как раз вовремя, чтобы увидеть, как в нашу кучу-малу с горы летит еще один «Урал». Я хватаю Катю за руку и готовлюсь прыгать в реку. Но в реку прыгает «Урал», чудом цепляясь задними колесами за понтон, передними повисает над краем моста. Не обгони его «Патриот» перед переправой, мы бы все стали просто переводной картинкой. Мы не успеваем толком испугаться.
Заезжаем в Северодонецк. Покупаем скотч, парни делают импровизированное стекло — снег пока не собирается заканчиваться. Связи нет никакой, она появится ближе к «штанам». Так эротично называют пост на выезде.
— Не звони командиру.
— В смысле?! Мы на лысой резине за 170 километров просто не доедем! — И я набираю номер.
Через полтора часа приезжает Джексон на полноприводной «эльке» с подготовленной для любых экстримов резиной. Дорога — каток. Но держится он уверенно. К половине пятого вместо двух дня приезжаем к Соловьям. Ляля по-немецки увесиста и плевать хотела на любую непогоду. Мотор сыто урчит, финская липучка уверенно держит дорогу. Решаем выходить через ближайшую границу в Ровеньках. Как вдруг впереди едущая «элька» сворачивает с главной дороги.
— Дорога на границу не может быть не главной! — звоню я Варзе.
— Но навигатор показывает именно так. Поехали, а то заблудимся.
И мы гордо врываемся на танкодром под Белолуцком.
Вместо 7 километров ровной, хоть и скользкой дороги с хорошим асфальтом под коркой наледи нас встречают 15 километров ада.
Изрытая тяжелой бронетехникой земля за ночь превратилась в ледяные Гималаи. Моя щегольская белая немецкая машинка, как котик на мягких лапках, переваливает, едва не цепляясь пузом за край гребней, когда-то бывших дорогой. Посреди моста огромная яма. Начинаю объезжать — машину сносит в реку. Перил у моста нет. Страх тяжелыми змеиными кольцами сворачивается вокруг сердца и обвивает позвоночник. Мост кое-как форсирован. Но тут же я вижу, как идущая впереди машина виляет задом и чуть не разворачивается на подъеме. Выбираю другую траекторию, но за голый лед липучка отказывается цепляться наотрез, и машину боком несет в поле прямо на стоящих там пацанов в камуфляже. Я ору. Катька выбегает из машины и бежит к ним.
— Вы КТО? И что вы ЗДЕСЬ делаете? — Парни в шоке.
Я продолжаю рыдать и голосить. Катя объясняет ситуацию, одновременно умудряясь заткнуть меня. На этой дороге в ад она однозначно верит в меня больше, чем я сама, и ее вера спасает нас. Парни буквально на руках, как ангелы, выносят нас из поля на дорогу. Дорога становится еще хуже, хотя кажется, что это уже невозможно. Встречные «Уралы» съезжают с ледяных гор по направлению к нам, шатаясь и заваливаясь, и я понимаю, что жизнь, которую я так люблю, здесь и сейчас висит на волоске и решает, продолжаться или ну его, это безумное тело. Поднимаемся в гору. Навстречу вылетает явно потерявший управление «Урал». Успеваю увидеть лицо мальчишки-водителя белее снега прежде, чем понять — столкновение неизбежно, мне не вырулить, Ляля категорически отказывается держать дорогу на подъеме. Из глаз слезы. В чувство приводит дикий Катин крик.
— ЛЕНА!!! ТЫ ЛУЧШИЙ ВОДИТЕЛЬ НА ЭТОЙ ДОРОГЕ!
И я жму на газ — до упора. С «Уралом» разъезжаемся в считаных сантиметрах. Сердце дает двести ударов в минуту. Давление на пределе. Нервы — тоже.
Мы все-таки выехали тогда. Толком не попрощавшись, сую Варзе купюру. На бензин. На улице темно. Все вокруг засыпано снегом. Мы одни в зеленом коридоре. Паспорта, досмотр машины. Паспорта у нас забирают и предлагают пройти с сотрудником. Паника тугими кольцами сжимает грудь: казалось бы, ситуация обычная, недавно Белгород жестко бомбили, а тут какие-то гламурюхи на немецкой машине бог знает откуда взялись. Вдруг ДРГ вышли на новый уровень маскировки? Но этот день начался и продолжается на пике стресса, и в кабинет я захожу на ватных ногах. Допрос у сотрудников ФСБ на белгородской границе стал логичным завершением путешествия длиной в 10 часов там, где дорога занимает от силы 2,5. Вопросы простые, без подвоха. Кто такие. Откуда. Зачем. Как. Скрывать нам нечего. Выходим. Чемоданы просят открыть.
— Счастливого пути.
— Спасибо.
По российским заледенелым местами дорогам Ляля летит бодро. У меня трясутся руки и мутно в глазах. Катя дает мне визин. Мы выезжаем на платный участок М4. Хочется выйти на дорогу и целовать этот благословенный чистый асфальт.
Воронеж, белые простыни любимого отеля, борщ и просекко в номер. Мой ПТСР меня еще догонит. А пока мы празднуем Жизнь. Две девчонки в гламурной немецкой машине, совершившие экскурсию в предбанник пекла. Страх отступает. Но он вернется в следующий раз. Прилетом. Близким выходом. Дорогой. Чем угодно. Он напомнит мне, что никакая я не отважная Ловец, никакой не пример для подражания и даже не смогу стать военкором.
Он напомнит мне, что я самая обычная трусиха.
Просто, мама, болеющие войной побеждают страх ради жизни.
Предательство
В Москве я впервые сталкиваюсь с таким явлением в себе, как ПТСР. То, с чем не справились стволки и минометы, удалось дороге из Кременной в Старобельск и танкодрому близ белгородской границы. Сплю плохо. Все время снится война. И срочно нужно найти миллион поводов себя пожалеть. Из этого состояния легко рушатся самые прочные связи, и мы ссоримся с Варзой. Я высказываю все, что накопилось. Про деньги, про вранье Аиду. Про то, что какие-то вещи — уже перегиб и, будь ты хоть миллион раз хорошим ротным, стать хорошим другом — это про другое. Пишу и думаю, что сама я в эти момент друг — говно. Никакой я друг. Мой ПТСР орет так, что все остальные душевные качества — доброта, любовь, эмпатия, все, что делает людей человеками, — в немоте. Мне плохо. И я использую самый тупой способ выйти из состояния «у меня невыносимо болит»: принести эту боль другому. Командиру нельзя. И я несу тому, кто поблизости.
Через пару дней остываю и иду с покаянной. Но прощать меня и понимать никто не собирается. На примирение с другом, с которым нас связывают тысячи километров фронтовых дорог, десятки литров борща, тонны гуманитарки и даже сложная операция, во время которой Варза сидел в коридоре клиники и переживал так, как будто это его челюсть разбирают на
