Александр Колотило - Афганистан идет за нами вслед

— Ладно, пошли в новую палатку. А то лучшие места займут, — предложил Батурин, быстрее товарища оправившийся от свалившегося на их головы несчастья.

— Кстати, а где Терентьев? — вспомнил Степанов.

— С утра в Кабул уехал. Если ночью вернется — умора будет. Пойдет искать палатку, а ее и след простыл.

— Спросит, где мы. Не в лесу, чай…

— Товарищ старший лейтенант… — подошел к Алексею Мартынов. — Мы так привыкли все вместе… Как же теперь — в комендантскую роту?

— Коля, не печалься, — побратим взял за плечо солдата, посмотрел в его обиженное лицо. — Тебе-то осталось две-три недели. Домой полетишь… Дембель. И нас забудешь на «гражданке»…

— Да вы что, Алексей Александрович!.. Зачем так?.. Я писать буду. Вы же еще в гости обещались приехать…

— Ладно, Коля, прости. Неудачно пошутил. Настроение у самого, знаешь… Не расстраивайся. Все будет, как договорились. Переживем. Куда денешься — приказ…

Так Степанов, Терентьев и Батурин оказались в «молодежной» палатке на другом конце лагеря. Там вместе с ними поселились Ласкин, Кожанов, Нечипорук… А еще — та самая беленькая собачонка Кнопка, которую откуда-то притащили ребята…

17.

Бородатый, грязный, в чалме, широких серых штанах и в одной лишь безрукавке на смуглых худых плечах, он подошел к сваленному в кучу оружию. Вяло и нехотя бросил в пыль свой отполированный до металлического блеска ППШ. Во многих руках побывал автомат, прежде чем его хозяином стал этот душман, взятый в плен десантниками.

— Все, что ли? — посмотрел на переводчика ротный. — Спроси еще раз… Знаю я эти штучки — какой-нибудь нож обязательно припрячут.

— Погоди, у него eщe шашка, — ответил тот.

А затем, уже обращаясь к пленному по-афгански:

— Бросай и эту железку, она тебе больше не понадобится…

— Стой, — подошел к переводчику Алексей, — скажи ему, пусть даст мне…

Пленный, услышав, чего от него хотят, повернулся к Алексею и протянул ему клинок острием вперед. Перебросив свой «пять-сорок пять» в левую руку, Степанов шагнул к душману. Переводчик посторонился, уступая дорогу.

«Ишь, гад, мог бы подать и рукояткой, — подумал об афганце Алексей, потянувшись за шашкой. — Впрочем, о чем это я?…»

Переступая через камень, лежавший на пути к сваленному в кучу трофейному оружию, Степанов только на мгновение отвел взгляд от пленного.

— Назад! — раздался вдруг крик ротного.

Алексей увидел перекосившееся лицо афганца, его темные прищуренные глаза и тут же, вскинув на вытянутых руках для защиты от удара автомат, отпрянул в сторону. Споткнувшись о камень, потерял равновесие и упал на землю. Боковым зрением успел заметить: лезвие шашки прошло у самого плеча.

— Стреляй, — как будто издалека донесся голос ротного. — Стреляй же… Зарубит сволочь!..

Катаясь по земле, Алексей парировал вскинутым автоматом сабельные удары. Но не слышно было ни скрежета металла о металл, не видел он уже и лица нападавшего. Под ударами ржавого лезвия автомат прогибался, как резиновый.

«Сейчас он меня достанет, — билась паническая мысль в голове. — Еще немного, и все. Почему жe никто не стреляет, я ведь не могу…Я больше не могу… Я больше…»

Алексей почувствовал теплое и липкое на кисти левой руки.

«Кровь? Но что это такое шершавое?..»

Застонав, окончательно проснулся. Полная луна светила в окошко палатки. Все спали. А рядом с кроватью стояла Кнопка и, виляя хвостом, с каким-то виноватым видом пыталась еще раз лизнуть руку Алексея…

Глава пятая

Дожили до первого мая. Второго два батальона уходили в рейд. Один из них — в ущелье Бехсуд. Названия населенных пунктов, ущелий Алексей сверял всегда. А это принял на слух: «Бехсуд так Бехсуд». Не стал он получать и карту. Толку от нее в ущелье. Это на тактических полях всякие так высоты — «круглые», «песчаные», «плоские». А здесь скалы — они и есть скалы. Захватил господствующую вершину, значит, уже половина удачи. Опередил враг — попробуй, подступись. В горах важна прежде всего зрительная связь, так как опасность подстерегает отовсюду.

Была еще одна причина, по которой Степанов не хотел ничего запоминать в Афганистане. Казалось: от этого зависит его срок пребывания в чужой стране. До того здесь все было непривычно, дико на первый взгляд для европейского жителя, что внутри у каждого все протестовало против присутствия на этой земле. Раньше бы и больное воображение такого, наверное, не представило. Алексей думал, что вернувшись в Союз, навсегда все вычеркнет из памяти. Не было ничего и никогда. Все это только приснилось. Привиделось в липком горячечном бреду…

Способный к языкам, Алексей в Афганистане специально не выучил ни одного слова. Они оставались в памяти помимо воли…

В тот рейд Степанов ушел «полулегально», за что по возвращению чуть не получил предупреждение о неполном служебном соответствии. Его непосредственный начальник майор Орловский был вне себя от ярости. Как уже упоминалось, он давно уже свалил на заместителя выполнение своих прямых обязанностей. Если в Союзе Орловский еще хоть как-то имитировал свою бурную деятельность, то в Афганистане он на все махнул рукой. Орловский не прочь был пройтись по «большому» или «малому» кругу в лагере. «Большой» — это расположение зенитчиков, самоходчиков, саперов, рембата и медсанбата… «Малый» — тылы. Везде у майора были друзья, которые могли щедро угостить. А работал за него в это время по-прежнему Алексей. Он не раз слышал от Орловского: «В мое отсутствие ты остаешься за меня и сам принимаешь все решения.» Вот этим и воспользовался старший лейтенант. Накануне весь вечер он не мог найти начальника, чтобы отпроситься в рейд. Пресняков же отпустил сразу. Надо было только согласовать с майором. Сбившись с ног в поисках его, Алексей в полночь принял решение. «Коля, — сказал Терентьеву, — работу я всю сделал. Остаешься пока за меня. Справишься. Раз нет Орловского, значит, я за него. Завтра отыщется… Дрыхнет, наверное, где-то, «приняв на грудь»…

В Афганистане майора подчиненные еще больше невзлюбили. Уже упоминалось о том, что он относился к категории таких начальников, которые сами не работали, но умели подбирать способных исполнителей. Те трудились в поте лица, а вершки снимал Орловский. Однако чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет его истинных заслуг, начальник потихоньку чернил подчиненных. И получалось: исполнители бездарные, а дело идет, и идет неплохо. Значит, только благодаря усилиям Орловского. Медаль ему за это! Шутки шутками, а награду он в самом деле получил первым. Медаль «За боевые заслуги». За «проявленную доблесть» во время переворота. Именно «переворотом» вскоре десантники в разговорах между собой стали называть ввод войск в Афганистан в декабре семьдесят девятого. Тогда Орловский «доблестно» послал Степанова под огонь искать солдат, которых «доблестно» сам же и потерял вместе с прапорщиком Шиловым, не менее «доблестно» спрятавшимся в окоп и тоже получившим медаль… Когда же Алексея решили представить к ордену Красной Звезды, майор тут же внес свои коррективы. Не в правилах Орловского было допустить, чтобы подчиненный имел более высокую награду. Историю с представлением начальник интерпретировал так: я, дескать, упросил Преснякова, пошлем тебе и Терентьеву на медали.

Вот тут Алексей с Николаем и не выдержали. Они зажали в угол кунга машины Орловского и сказали ему напрямую: «Не работаешь сам, не мешай нам. Мы все сделаем, что надо. Только будь же ты мужчиной, не склоняй нас за каждым углом. Имей же совесть!..»

Так они нажили себе врага на долгие годы последующей службы. Когда Степанов будет поступать в академию, Орловский, пять лет уже не видевший бывшего подчиненного, прознает про это и, используя свои обширные связи, организует звонок. Хорошо, что найдется порядочный человек. Не поверит. И Степанов поступит, доказав потом делом, что его просто оклеветали.

Достанется и Терентьеву. Он заменится в Союз без повышения и потом еще два года будет ожидать назначения на капитанскую должность, пока его не попросит у московского начальства к себе в заместители Степанов.

После окончательного выяснения отношений, происшедшего тогда в машине, майор писал представления к награждению медалями «За боевые заслуги» на своих подчиненных. Какие достоинства Степанова и Терентьева он перечислил, трудно сказать. Ни тот, ни другой так и не узнали. Представления вернулись из Москвы через полгода.

«Вам написал Орловский так, что не поймешь, давать ли награды или лучше наказать…» — с иронией будет говорить кадровик, читавший эти документы. Но Орловского в Кабуле уже не будет. В октябре он заболеет гепатитом и улетит в Союз. «Любил угощаться, — будут посмеиваться в лагере, — вот и угостили… гепатитом.» Майор заболеет единственным из всего штаба дивизии. В Афганистан он уже не вернется. А Степанов с Терентьевым облегченно вздохнут: «Теперь по крайней мере за ту же работу хоть нервы мотать не будут. Да и всем станет ясно, кто по-настоящему тянул воз.» Так до самой замены в Союз Алексей и будет работать за двоих.