Владимир Лавриненков - Шпага чести
— Ну что ж, согласен. Хотя и не о том мечтал.
Позже последнюю фразу Игорь постарается забыть: совершенно не представлял характера новой работы, не предполагал, что найдет в ней истинное призвание. Неожиданные заботы лавиной навалились на его плечи, увлекли своей важностью, серьезностью, необычностью. И первая из них — перевод с русского инструкций по эксплуатации нового модифицированного истребителя — Як-9Т, которыми стал перевооружаться полк.
Полк «Нормандия» располагался не в самой Туле, а в нескольких километрах от нее — в большом здании строившегося аэровокзала. На первом этаже находилась столовая, на втором — общие и отдельные спальные комнаты.
Летчики быстро освоились, и всех потянуло в город, о самоварах и самопалах которого шла молва по всему миру. Кстати, Ролан де ля Пуап утверждал, что в его родительском доме самой ценной семейной реликвией является тульский серебряный самовар.
— Небось твой прадед унес в восемьсот двенадцатом году, — не преминул поддеть Альбер.
— Не знаю, не знаю, но самовар отменный.
— Вы в самом деле чай из него пили? — снова спросил Марсель.
— Нет. Ром цедили.
За разговором не заметили, как во двор въехала видавшая виды эмка блеклого цвета. Из нее вышел майор Красной Армии.
— Как найти вашего командира? — обратился он к Альберу.
Марсель вопрос понял, но ответить не смог, и поманил рукой: следуйте, мол, за мной.
— Майор Ефремов, начальник тульского Дома Красной Армии, — представился гость Пуйяду.
— Очень рад, — пожал руку Пьер. — С чем к нам пожаловали?
— Мы задумали провести вечер интернациональной дружбы. Просим и ваших летчиков принять в нем участие.
Пуйяд с ответом нашелся не сразу. Он помнил условия статуса «Нормандии» в СССР, свежи были и впечатления от пребывания в Алжире, где почти все побаивались, как бы летчики полка не стали коммунистами. Выходит, с вечером интернациональной дружбы вопрос щекотливый, неизвестно, как дело обернется. Но и отказывать любезному майору не пристало: Дом Красной Армии — заведение солидное, в нем смогут хорошо отдыхать «нормандцы». Следовательно, есть прямой резон устанавливать и укреплять контакты.
— Что наши летчики должны делать на вечере?
— Только рассказывать о своих боях.
— Кому?
— Молодежи города.
— Будут и девушки?
— Обязательно. Больше, чем парней.
— В таком случае, ждите нас, — дал согласие Пуйяд. И тут же, вспомнив что-то важное, спохватился — А мастерицы по пошиву одежды будут?
— Можем пригласить.
— Обязательно пригласите, есть к ним дело.
На том разговор и закончился.
А в очередную субботу «нормандцы» отправились в Тулу. Этот старинный промышленный город особого впечатления на них не произвел. Только в центре — кирпичные в несколько этажей здания, все остальные — деревянные, почерневшие, покосившиеся, не радующие глаз.
Зато Дом Красной Армии вызвал у всех восторг. Кинозал, бильярдная, библиотека, ресторан — все напоминало добрые старые времена, а также дни сравнительно беззаботной жизни на базе Раяк.
С нескрываемым удовольствием французы сдавали гардеробщику головные уборы, верхнюю одежду, перед огромными, во всю стену, зеркалами приводили себя в порядок. Затем приступили к осмотру Дома, который закончился посещением ресторана.
Потом начался сам вечер. «Нормандцы» никогда не думали, что именно они окажутся в центре внимания битком набитого людьми зала. Их засыпали вопросами. Эйхенбаум и Шик едва справлялись со своими обязанностями. Русских интересовали малейшие подробности довоенной и военной жизни французских летчиков. У девушек особое оживление вызвало сообщение, что почти все они — холостяки. Представители разных предприятий приглашали гостей к себе на экскурсии, на встречи с молодежью.
Так ли все получилось, как задумывал майор Ефремов, неизвестно, но только вечер всем очень понравился. А когда объявили о танцах под духовой оркестр, — все пришли в движение. Поэтому Пуйяду с большим трудом удалось объявить, что он хочет поговорить с кем-либо из швейников, если таковые в зале имеются.
Тут же на сцену к нему поднялись три совсем юных создания. С помощью Шика и офицера связи Кунина Пьер выяснил, что это лучшие мастера пошива одежды, заслужившие право быть приглашенными на вечер интернациональной дружбы.
Пуйяд удивился такой постановке вопроса.
— Неужели это право нужно было заслужить? — спросил он у Кунина.
— Вместить всех желающих Дом Красной Армии не мог, поэтому пришлось заняться отбором лучших производственников, — объяснил тот.
— Пожалуй, резонно, — согласился Пуйяд и обратился к девушкам: — Рая, Катя и Валя! Смогли бы вы одеть моих офицеров в утепленные штормовки?
— Разумеется, смогли бы. Только нет подходящего материала.
— Материала хватит — я привез из Алжира.
— Тогда надо только снять мерки с ваших офицеров и получить образец штормовки, — сказала Рая, старшая из троих.
— Все это мы обязательно организуем, а теперь пойдемте танцевать.
Взяв девушек под руки, Пьер, де ля Пуап и Жозеф Риссо тремя парами вышли в зал, наполненный мелодией вальса «На сопках Маньчжурии». Танцы уже были в разгаре.
Пуйяд, увлекая Раю в пьянящие вихри вальса, успел окинуть взглядом своих орлов. Они лихо кружились, о чем-то весело переговариваясь с партнершами. Один лишь Александр Лоран стоял в сторонке и не отводил широко раскрытых карих глаз от черноволосой девушки, находившейся в окружении русских парней. Она действительно была хороша и лицом, и фигурой, на ней очень ладно сидело крепдешиновое платье простого покроя; нельзя было не обратить внимания на стройные, словно бы точеные ножки в туфлях на высоких каблуках.
«Вкус у него недурен, да только, судя по всему, девушка не про него», — сделал для себя вывод Пуйяд и закружил Раю в вихре вальса. Каково же было его удивление, когда они чуть не столкнулись с Лораном, ведущим в танце черноволосую девушку. «Парень-то не промах», — отметил Пьер. Он пристально посмотрел им вслед и понял: эта встреча может оказаться не из ряда обычных. Слишком уж удивленно, будто увидев молнию средь ясного неба, поглядывают друг на друга.
Потанцевав еще немного, Пуйяд сообщил Рае, что пришлет за швеями машину, которая доставит их на аэродром, галантно раскланялся и пошел искать майора Ефремова: не терпелось поскорее узнать, что еще интересного будет в ближайшее время в его учреждении. За ним последовал Мишель Шик.
Ефремова застали как раз за разработкой плана работы Дома Красной Армии на январь.
— Нельзя ли включить нас на новогодний вечер? — без обиняков спросил Пуйяд.
— Опоздали, — огорченно произнес Ефремов. — Тридцать первое декабря полностью закуплено оружейным заводом.
— Как закуплено?
— Завод оплатил аренду помещения.
— Значит, вы и с нас потребуете деньги?
— Ну что вы! Вы — совсем другой разговор.
— Понятно. Так что же у вас намечается на январь?
— Будут московские артисты, писатели, в частности Илья Эренбург собирается к нам.
— О нем мне рассказывали Тюлян, Альбер и другие однополчане. По их словам, общение с ним очень интересно.
— Значит, встретитесь снова. Еще мы планируем вечера эстрады, поэзии. А вот не совсем обычное мероприятие, на нем настояли трудящиеся города. Это концерт, посвященный патриотическому движению — сбору денежных пожертвований в фонд обороны СССР.
— Добровольных пожертвований? — удивленно поднял брови Пуйяд.
— Абсолютно добровольных, — подтвердил Ефремов. — Наши люди готовы все свои сбережения и даже заработки отдавать для скорейшего разгрома фашизма. Кстати, сбор за концерт также пойдет на эти цели.
Пуйяд вспомнил самолет, подаренный эскадрилье русской православной церковью. Он, правда, свое уже отработал, его списали, но память о нем у французов жива. Раньше им ни в одной стране не приходилось сталкиваться с подобным явлением. Нигде ни организации, ни частные лица не тратили своих средств на оборонительные цели.
— Пригласите нас на этот концерт, хочется посмотреть, как все будет.
— С удовольствием.
Поздней ночью «нормандцы» покидали гостеприимный Дом Красной Армии. Они на славу отдохнули, повеселились, завязали знакомства. Игорь Эйхенбаум бережно держал на коленях сверкающий тульский самовар, подаренный «Нормандии» от имени жителей города. Когда собрались отъезжать, спохватились: нет Лорана. Нашли его за углом, пританцовывающего в легких туфельках на пятнадцатиградусном морозе вокруг своей черноглазой партнерши.
— Алекс, — сказал ему Альбер, когда тот вошел в автобус, — ты слишком быстро воспламенился. Смотри, сгоришь.
— А он посчитал бы за счастье сгореть с такой красавицей, — бросил де ля Пуап. Лоран молчал.
