Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря
— Жду тебя во дворе!
И я остался одни на один с жирной шестеркой на двери. А вдруг в самом деле выйдет не она, а ее мама? Или еще кто-нибудь? Легко сказать: ошибся дверью. Сам небось удрал, а я торчи тут, ошибайся…
Но дверь, к моему счастью, открыла та, кому я должен был передать послание.
— Вам кого? — удивленно спросила Сосулька.
— Вот… записка вот… Вам…
Записка была коротенькая. Сосулька быстро пробежала ее глазами и спросила:
— Где же он?
И я молча указал ей пальцем вниз.
Ленька стоял возле пожарной лестницы, в углу двора, и теребил в руках сухую веточку акации. Когда мы подошли к нему, он совсем растерялся, опустил голову. Сквозь кончики его ушей просвечивало солнце. И я увидел, как кончики эти покраснели прямо у меня на глазах. И на нас с любопытством уставилась какая-то женщина, набиравшая воду у крана.
Ленька молчал. Молчала и Сосулька. Ждала, что Ленька скажет. А женщина все не отходила от крана и смотрела на нас. Она даже руки на груди скрестила, будто вовсе и не собиралась уходить. И вода, переполнив ведро, лилась ей прямо под ноги, и она этого не замечала. «Что же она так до потопа стоять будет?» — подумал я. И в это время Ленька поднял голову, виновато улыбнулся и протянул Сосульке руку:
— Мир. Ладно?
— Мир, — улыбнулась Сосулька.
И женщина у крана тоже почему-то улыбнулась, потом вздохнула и ушла, покачиваясь, расплескивая на ходу воду.
— А это кто? — кивнула в мою сторону Сосулька.
— Братан мой, — объяснил Ленька. И добавил: — Младший.
Как будто у него еще и старший есть…
— Ну, здравствуй, братан, — протянула она мне руку. — Меня зовут Юля. А тебя?
— Шурка, — поздоровался я и подумал: «Юля. Недаром я ее назвал Сосулька. Юлька-Сосулька. Подходит. И ладошка у нее прохладная».
Помолчали. Я хотел было предложить пойти всем в парк, к Буздесу, как Ленька вдруг сказал:
— Пошли в «Бомонд». Там сегодня «Девушка моей мечты» идет. Пошли?
— Пошли, — согласилась Юля.
Ленька посмотрел на меня: ты, мол, как? Я сразу же забыл о том, что мне нужно идти в парк, к Буздесу: сегодня хоть и воскресенье, но мы с ним договорились работать.
И мы пошли в «Бомонд», кинотеатр неподалеку от вокзала.
МАРИКА РОКК — ЗВЕЗДА ЭКРАНА
Если сейчас вы приедете поездом в Одессу и выйдете на привокзальную площадь, с левой руки у вас будет Привоз, с правой, на углу, новый жилой дом в пять этажей. Вот на месте этого жилого дома и стояло раньше старенькое, обшарпанное ветрами, исклеванное осколками здание «Бомонда».
Говорили, что когда-то (еще до революции) кинотеатр принадлежал одному оборотистому французику. И французик этот, чтобы хоть как-то сгладить неприглядность здания, в котором помещался кинотеатр, сколотил над входом пышную вывеску с огромными золотистыми буквами: «Бомонд».
Прошли годы. Французик исчез. А вывеска осталась. Правда, на ней вывели новое название: «Кинотеатр повторного фильма», — но золотистые буквы просвечивали сквозь краску, вылезали наружу, и все продолжали называть кинотеатр по-старому — «Бомонд». Пока его не снесли вовсе. Так он и умер со старым названием.
…Возле кинотеатра густая толпа народа. Толпились здесь в основном мальчишки и девчонки. А у кассы наводил порядок мой старый знакомый, старшина Мурадян:
— Нэ напирай! Становысь один за один!..
Здесь же мы встретили Мамалыгу и Валерку Берлизова.
Валерка сражался в очереди за билетами, Мамалыга стоял в сторонке и щелкал кабачковые семечки.
Когда мы подошли, Мамалыга покосился на Юлю и буркнул нам с Ленькой:
— Привет.
А Валерка — он уже держался одной рукой за окошечко кассы — крикнул:
— Леньчик, давай гроши! Я возьму!
Ленька достал деньги и начал протискиваться к нему.
— Сколько вам? — кричал Валерка, стиснутый со всех сторон толпой.
— Три! — показывал на пальцах Ленька. — Три билета!
— Как делишки? — спросил у меня Мамалыга.
— Да так, ничего, — ответил я. И небрежно добавил: — Ленька вчера аванс получил.
— Аванс? — переспросил Мамалыга.
— Это у моряков зарплата так называется, — растолковал я ему и увидел, что Юля улыбнулась чуть заметно, уголками губ.
— Аванс? — с уважением в голосе повторил Мамалыга. — И сколько?
— Триста дубов… Новенькими…
Мамалыга полез в карман за семечками.
— Хотите? — протянул он горсть Юле и мне.
— Давай, — просто согласилась Сосулька.
И мне понравилось, как она согласилась. И что спасибо Мамалыге не сказала, тоже понравилось.
Ленька и Валерка выбрались из толпы. Потный Валерка держал в кулаке скомканные билеты.
— Уф, братцы, — запыхтел он, — чуть не задавили…
— Такого задавишь, как же! — сказал Мамалыга и взял у него билеты. — В каком ряду будем сидеть?
— Места что надо. Будь спок, Жора, — утешил его Валерка, отирая лоб, и повернулся к Юле: — А я тебя знаю: ты из четвертого «Б». Точно? А меня зовут Валерий. Так же, как и Чкалова. Чкалова знаешь?
— Еще бы, — сказала Сосулька и улыбнулась.
А Леньке эти разговорчики, видно, совсем не понравились. Он оттеснил Валерку:
— Пошли, пошли, через десять минут начало…
Валерка тоже заспешил:
— Пошли, пошли. Сейчас вы такую кинуху увидите, братцы! Я уже два раза ходил!
Мы заняли места в десятом ряду. Юля села между мной и Ленькой. Валерка и Мамалыга — сбоку от меня.
Узкий длинный зал «Бомонда» был набит до отказа. Одни мальчишки и девчонки.
Мурадян уже суетился здесь:
— Нэ шуми! Занимай место согласно билет! Ти-хо!..
В первом ряду я неожиданно увидел вдруг Мишу. Сумасшедшего Мишу с Привоза. Миша сидел, прикрыв рукой глаза, и словно дремал в ожидании сеанса. Балалаечки при нем не было.
— Жорка, — толкнул я Мамалыгу, сидевшего рядом. — Ты погляди, Жора, кто в первом ряду сидит. Узнаёшь? «Миша режет кабана, Миша задается…»
Мамалыга увидел Мишу и толкнул Валерку:
— Глянь, Валерка, кто в первом ряду сидит…
Валерка приподнялся и, увидев Мишу, ничуточки не удивился:
— А что, разве Миша не человек? Что ему, уж и кинуху нельзя посмотреть?
Погас свет. Аппарат высветил на полотне белый квадрат экрана, и под веселенькую такую музыку перед нами появилась «девушка моей мечты».
— Марика Рокк, братцы! Марика Рокк! — заерзал на своем месте Валерка.
— Тише, ты!.. — цыкнул на него Мамалыга.
Рыжая, с большим, густо накрашенным ртом, Марика Рокк, пританцовывая, делала вид, будто бы продает цветы, и пела: «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!..» — а возле нее вертелись два чудака в узких красных панталонах и делали вид, будто хотят друг друга изуродовать из-за этой самой Марики. Они хватали друг дружку за грудки и пыжились, как воробьи возле лужи в пасмурную погоду. Разойдутся, повертятся возле рыжей Марики, заглядывая ей по-собачьи в глаза, и снова наскакивают друг на друга.
«И долго они так будут выпендриваться?» — подумал я про себя. Но вот уже другие молодчики, с усами, в белых фраках, подхватили Марику на крышу фургона и везут куда-то по улицам города. Куда? А бес его знает! И Марике тоже неинтересно знать, куда ее везут. Широко улыбаясь накрашенным ртом, Марика не теряет времени и продолжает танцевать прямо на крыше фургона: «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!..»
Ага, кажется, приехали. В ресторан. За столиками жирная, прилизанная публика. Орут, приветствуют свою Марику. Когда же это она успела переодеться? Ну и чудеса!..
«Айн дер нихт! Айн дер нихт!» — поет Марика, отчебучивая чечетку прямо на столах. И вот уж ей подпевает весь зал ресторана: «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!» — поднимаются, тянутся бокалами к Марике. Ну вот, всю жратву на столах заслонили своими животами. Вон там, по-моему, курица стояла. А рядом на столе — поросенок, зажаренный в целом виде. И еще, кажется, рыба заливная с белыми кружочками яиц… «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!..»
Я повернул голову и увидел, что Сосулька тихо, вполголоса, подпевает рыжей Марике. И ногой слегка притоптывает в такт песенке: «Айн дер нихт! Айн дер нихт!..» Так же, как те на экране. Это мне уже совсем не понравилось. И я отодвинулся поближе к Мамалыге.
И вдруг в зале раздался дикий, нечеловеческий рев:
— Гады-ыы!! Ы-ыыы!..
Кричали в первом ряду. Зал оцепенел.
А на экране вдруг появилась огромная, разлапистая тень Миши. Он шел прямо на экран. И на полотне страшно вырисовывались его растопыренные, огромные, скрюченные пальцы. Как щупальца осьминога.
«Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!» — продолжала петь Марика. Но вот уже Мишины пальцы впились в сытую, упитанную морду толстяка на экране и рванули полотно вниз.
Свет на экране погас. Наступила гробовая тишина. Потом в темноте раздалась басистая команда Мурадяна:
