Олег Сидельников - Одиссея Хамида Сарымсакова
Но что это?.. Рядом с ним светлоглазый «капитан-сорви-голова», интеллигент, говорящий по-фински, другие ребята?.. Ну и орлы! Надо же, додумались!.. Они, оказывается, посбрасывали с себя телогрейки. Немцы в полутьме и шпарят по телогрейкам!.. Золотые парни. Орлы!
Хамид тоже сбросил телогрейку. Теперь ему было впору и шинель скидывать. Та еще баня. Немцы начали швырять из окон гранаты. «Капитан-сорви-голова» орет:
— Не боись, братва! У фрицевых колотушек задержка взрыва четыре с половиной — пять секунд. Хватай их, отбрасывай к чертовой матери!
И тут же показал пример.
Взвод нес потери, но небольшие. А вот соседний взвод, залегший метрах в ста от дома в ямках, воронках и других укрытиях, к утру был почти полностью выбит.
Но как же все-таки выполнить приказ — взять треклятый домище?
И опять неугомонный капитан пришел на выручку. Перед рассветом подполз к Хамиду.
— Светло станет — положат нас всех тут.
— А что делать?
— Возьму две противотанковые, садану по воротам, а там — работайте.
— В своем уме? — изумился Хамид. — Видишь? Ворота под углом к дому, из окна тебя запросто срежут, не высовываясь.
— Эх, взводный, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Жить вообще опасно. Дай свою гранату. У меня одна.
Немцы держали ворота под прицелом. И все же капитан сделал свое дело. Молча рванулся... Затрещали автоматные очереди, длинно ударил пулемет, но капитан, падая, чтобы уже никогда не подняться, успел швырнуть обе гранаты, одна воротина завалилась, и взвод — тоже молчком — рванул в пролом. Ах, что это были за отчаянные парни!.. Бесстрашные и смекалистые.
Во дворе завязалась рукопашная. В ход пошли кинжалы, приклады, кулаки. Хамид, словно во сне, наткнулся на чудище с оскаленными зубами, нажал на спуск — автомат молчал. Вот и смерть пришла!.. Но чудище вдруг стало заваливаться на бок... Кто его?..
Руки, как чужие, никак не загонят новый диск... Где немцы?
— Товарищ взводный, — услышал он голос, — командуйте. Немцы забаррикадировались в здании.
Оглянулся — тот самый интеллигентный блондин, владеющий финским языком: шинелька нараспашку, без шапки, лицо в грязных подтеках; покачивается, держась за правый бок. Из-под пальцев течет кровь. И вдруг он стал оседать, повалился навзничь.
— Взвод!.. — заорал Хамид. — Атакуем!..
Золотые парни понимали все с полуслова — гранатами разбили деревянные двери, ворвались на первый этаж. И опять рукопашная. Немцы бросились по лестнице на второй этаж, захлопнули металлическую дверь. А к ней не подобраться, гитлеровцы бьют из амбразур.
Приказал двум автоматчикам заблокировать дверь. Осмотрелся. Первый этаж оказался производственным или складским помещением: какие-то станки, ящики со станками. Штурмовики повалились где попало. Измотались ребятки. Нашелся водопроводный кран. Напились.
Немцы вели себя на втором этаже тихо. На крики: «Сдавайсь, фриц!» — не отвечали ни словами, ни стрельбой. Тоже небось притомились.
Тут произошло нечто такое, что отбило у Хамида сон. Из незамеченного никем люка выскользнул немецкий офицер и, пользуясь полутьмой безоконного этажа (слабый свет проникал в помещение лишь через разбитые двери), стал пробираться к выходу. И буквально наткнулся на Хамида!
— Хальт! — испуганно крикнул Хамид, вскидывая автомат. От неожиданности его прошиб холодный пот.
Офицер вскинул пистолет. Как он не попал в Хамида в двух шагах — необъяснимо. Наверное, тоже от неожиданности и испуга.
Хамид нажал на спуск. Палец его словно судорогой свело. Офицер выронил «вальтер», скрючился и ничком упал у ног ошеломленного парня.
В изнеможении опустился на пол и Хамид. Рядом с убитым им человеком. К горлу подкатывала тошнота. Он попил воды, но тошнота не проходила.
Штурмбатовцы успокаивали:
— Ты же ему, взводный, «хальт» предлагал.
— Сам он виноват!
— Он бы тебя не пожалел.
А этот он лежал рядом, совсем рядом!
Комбат прислал подкрепление, второй взвод, прорвавшийся к остаткам хамидова взвода.
В середине дня (второй взвод притащил с собою и телефонную связь) комбат сообщил, чтобы ожидал Хамид батарею полковых пушек. И в самом деле, через час примерно пушки стали бить по окнам второго этажа прямой наводкой. У немцев — вой, крики, вопли. Штурмбатовцы, воспользовавшись возникшей у врага паникой, разбили дверь, ворвались на второй этаж. Через полчаса все было кончено. Хамид по телефону доложил комбату: «Дом взят». И услышал в ответ: «Давно бы так. А вообще — орлы!.. Потери?» — «Полвзвода, товарищ подполковник» — «Мм-да... Подброшу маленько людей. Славный народ. И нового взводного посылаю. Настоящий пёх (пехотный), дело знает. Сдай ему командование». — «Слушаюсь, товарищ подполковник».
Подошло обещанное пополнение, человек двенадцать. И взводный новый. Тоже старший лейтенант. Не мальчишка, но и не сорокалетний старик.
— Ну, лейтенант, давай вместе выполнять боевую задачу. Будешь у меня помом. Не возражаешь?
Дождь со снегом, ветрище порывами. Слякотная погода. Шинели намокли, — пока штурмбатовцы лежали под глухой стеной дома, пока добирались до него. Новый взводный, расставив боевое охранение, приказал остальным воинам спать. Но они и без приказа заснули мертвым сном.
А Хамид не смыкал глаз. Убитый им немец не выходил из головы. Да и лежал он совсем рядышком — никто не вынес его во двор.
Странно устроен человек. Вот он, Хамид Сарымсаков, потопил три вооруженных транспорта врага, сторожевой корабль, сбил три «мессера», один из них двухместный «сто десятый», и никто не спасся на парашюте. Бомбил «гадюшник» Луостари, другие объекты, танки бомбил, автомашины... И никаких угрызений совести. Напротив, гордился тем, что достойно защищает Родину. Враг, злобный и безжалостный враг, жаждет уничтожить нас. Сколько замечательных боевых товарищей потеряно!.. Надо мстить за них, бить, уничтожать гитлеровское отродье!..
А тут из-за одного-разъединственного фрица, который, кстати сказать, пытался тебя пристрелить, переживаешь!
Новый взводный подошел к Хамиду.
— Притомился, парень?
— Угу.
— А поспать все равно надо. Завтра вот тот жилой дом штурмуем.
На другой день жилой дом взяли без больших потерь. Артбатарея хорошо поработала. Немцы защищались с фанатическим упорством, но их было немного, а мадьяры, видимо, по горло сытые войной, спрятались в подвале.
Штурмбатовцы разыскали люк-вход в подвал. Венгерского языка никто не знал. В дело пошел проверенный русско-немецкий «диалект».
— Эй, кто там есть?.. Выходи. Геен цу коммен! А не то, вашу мать, шиссен будет, фойер!..
В ответ — женский голос, полный ужаса и мольбы:
— Никс стреляйт!.. Хиэр альтен старух, киндерн... Унд драйциг официрен... Мадьяр. Гитлер капут. Аллес капут!..
Спустились в огромный подвал. При дрожащем, неверном свете коптилок увидели скорчившихся от страха женщин, детишек, стариков... Человек двести! Между женщинами жались мадьярские офицеры — все, как один, в кожаных коричневых куртках.
— Шиссен нет! — успокоил новый взводный и для успокоения пленников повесил автомат на плечо стволом вниз. — Алле хинаус... Живо! Шнелль!..
Гражданских штурмбатовцы пропускали беспрепятственно. Офицеров обыскивали, забирали оружие.
Бои... Жестокие уличные бои. За каждый квартал, за каждый дом, за каждый этаж... Потери, потери, потери!..
Хамид сбился со счета дней и ночей. И лишь две мысли пульсировали в мозгу: «Отоспаться бы!..» и — «Неужто я еще жив?»
Новый боевой приказ: взять двухэтажное здание школы.
Выполнение задачи осложнялось тем, что перед школой — садик, огороженный чугунной решеткой. В самом садике укрыться негде — деревца в нем тоненькие, без листьев, лишь на кронах шапки мокрого снега. А немцы ведут шквальный, многослойный огонь из всех видов стрелкового оружия. Штурмбатовцы умудрились сделать в решетке проломы, ворвались в садик... Залегли. Под убийственным огнем лежали часа три-четыре. Нашли кое-какие укрытия, ямки, массивные садовые скамьи, но все равно несли большие потери. Тут и убили второго взводного. Вновь Хамид принял командование. А что делать — ума не приложит!
Комбат, однако, за него подумал. Послал в обход вторую роту. Она ударила по опорному пункту немцев с тыла. Этим воспользовался взвод Хамида. Взяли и школу. После чего остатки штурмбата отвели в ближний тыл. Взвод Хамида, после того как его пополнили, все равно, вместо сорока человек, насчитывал всего пятнадцать. От штурмбата половина осталась. Вышел вперед комбат подполковник Колпашеев. В грязной телогрейке, схваченной портупеей. Левая рука на перевязи, сквозь бинты кровавые пятна. Сказал коротко:
— Трудно, понимаю. Но нам еще вокзал взять надо.
Опять пошли по окраинам, по дымящимся развалинам. Где-то совсем близко гремит жестокий бой. Пришел новый взводный, третий по счету. Хамид его так и не разглядел. Ночь уже спустилась.
Вот и путаница железнодорожных путей...
