Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии
— Стоит ли рисковать? Во всяком случае, теперь ей лучше.
— Я отношусь к ней с большой симпатией. Мне хотелось бы ее увидеть.
Сандра ничего не ответила, и он спросил:
— Вы, конечно, читали этот список?
— Вовсе нет. Должна предупредить вас, что он не полный. Там не хватает около сорока имен.
Она бросила недокуренную сигарету в пепельницу, встала и, улыбаясь, подошла к Сент-Розу.
— Жак, я здесь не для того, чтобы говорить об этих ужасных вещах, а, наоборот, чтобы мы вместе постарались забыть о них, хоть ненадолго.
Глаза ее сверкали, как и хрустальные серьги. Обняв Сент-Роза за шею, Сандра добавила:
— Можно ли винить человека за то, что он хочет немного счастья? Пусть даже без особых иллюзий? Пусть даже самого маленького счастья? Рюмку рома за минуту перед концом!
На следующее утро Сент-Роз заторопился к маркизе, движимый прежде всего благодарностью и добрыми чувствами, но и смутной тревогой: Сандра почему-то не спешила сообщить ему о нездоровье свекрови. Не на это ли намекала она в своем пресловутом письме? К тому же зачем преувеличивать риск, с которым связан его приход в палаццо? Может быть, состояние маркизы в действительности гораздо серьезнее (она ведь стара, и страшные новости могли нанести ей сильный и тяжелый удар), а сдержанность Сандры продиктована простой деликатностью, желанием избавить его, так тепло относившегося к маркизе, от лишних волнений. Но и список заложников тянул его в палаццо. Тревога за судьбу Филанджери не давала ему спать, всю ночь вызывала кошмары, и ему снился список заложников, в котором он читал одно-единственное имя — имя старика скульптора, повторявшееся сотни раз.
По дороге Сент-Роз вспомнил, что накануне Сандра держалась приветливее, чем обычно, — видимо, хотела, чтобы он забыл о некоторых раздражавших его высказываниях. Эта переменчивость, которую он называл «чисто женским свойством», стала для нее привычной. С Сандрой он утолял свои плотские желания, и ему бывало неловко, когда он ловил себя на том, что, удовлетворив их, мечтает, чтобы она ушла. Иногда Сент-Роз даже опасался, как бы она не догадалась о его равнодушии: ведь оно могло ранить ее, как это случилось в тот раз в ее спальне в палаццо. Хотя тогда необходимость расстаться с ней была вызвана вполне понятной осторожностью.
Что заставило ее, точно девчонку, написать эти пылкие слова, не вязавшиеся ни с ее характером, ни с возрастом? Сделав усилие, он восстановил в памяти последнюю фразу: «С Вами я воспринимаю мир обновленным сердцем, наслаждаюсь его красотой и знаю, что не пожалею жизни, чтобы дать Вам настоящее счастье». Всего лишь! Он вспомнил, как накануне в минуту отдыха, лежа на смятых простынях, она шептала ему слова, полные обожания. Это было столь неожиданно и удивительно, что он склонился к ее лицу с припухшими губами, с нежными утомленными веками и подумал: это, видимо, лишь признательность, рожденная пылом любовных ласк и наслаждениями плоти. Странная женщина! В другой раз она вскочила с постели и ходила по комнате обнаженная, с гримасой на лице, словно какая-то страшная мысль или воспоминание о непонятной обиде навсегда разделило их, охладило пыл. Напрасно он расспрашивал ее. Ни слова не говоря, она снова бросилась в постель, трепещущая, охваченная страстью. Сент-Роз не сомневался, что нервы у нее расшатаны чрезмерным употреблением наркотиков.
Продолжая думать о Сандре, он подошел к палаццо Витти. Сначала внимательно оглядел прохожих и убедился, что на маленькой площади нет ничего подозрительного. Сквозь тучи пробивался сумрачный свет, ложился на крыши, бросал отблеск на оконные стекла, пересеченные бумажными полосками в виде буквы «X». Эта буква на каждом окне да еще некоторые надписи казались Сент-Розу предупреждающими знаками: Рим предостерегал его. Он пошел по переулку. «Al ricovero!»[20] — гласила надпись под стрелкой на зеленоватой от сырости стене; стрелка указывала путь в бомбоубежище. С облезлого фасада на него глядела львиная голова. Дверь ему открыл удивленный и улыбающийся Джакомо.
— Ах, синьор, это вы? Заходите.
— Как поживает маркиза?
— Хорошо. Сейчас уже лучше. Слава богу, ничего серьезного! А вы, синьор, вы, гляжу я, успокоились?
Сент-Роз решил, что речь по-прежнему идет о маркизе, и ответил:
— Да, пожалуй.
Тогда Джакомо, просияв, доверительным тоном продолжал:
— Знаете, мы с Софией были очень довольны. И все же будьте осторожны.
— Вы о чем?
— Да о пареньке, которого вы ждали!
— Когда он приходил?
— Когда? Право, синьор… Да разве синьора Сандра вам не сказала?
— Все-таки расскажите.
Сердце у Сент-Роза отчаянно забилось. Старик, видимо, смутился.
— Он был на прошлой неделе. На другой день после событий на виа Разелла, около полудня. Мы с Софией как раз говорили о казнях, которые готовят немцы. Мы были здесь, когда он пришел.
— Он назвал себя?
— Конечно. Лука, как вы нас…
— Он был один?
— Нет, в грузовичке у подъезда его кто-то ждал.
Сент-Роз почувствовал, что волнение его слишком заметно, а напряженное состояние встревожило старика, и попытался взять себя в руки.
— Ну-ну, и как же он выглядел?
Портрет соответствовал описанию, которое дал ему Филанджери, такие же усы и вздернутый нос.
— С кем он виделся после вас?
— София сказала ему, что оба мы были предупреждены о его приходе. Она хотела отвести его к маркизе, но маркиза была очень подавлена и никого не желала видеть. Она перед этим узнала, что немцы готовят репрессии, и…
— Так. Значит, его приняла синьора Сандра?
— Вот именно, именно так. Синьор Луиджи был в отъезде, пришлось ей.
— Он заходил в дом?
— Сначала не хотел. Попросил, чтобы вы сами спустились в швейцарскую, — думал, что вы еще здесь. Тогда София сказала ему, что из предосторожности вы решили укрыться в другом месте.
— Значит, он все-таки зашел в дом!
— София оставила его в гостиной с синьорой Сандрой А я стоял у выхода и следил…
— Спасибо, Джакомо.
Теперь все было ясно. После встречи с Лукой Сандра, заранее приняв решение, отправилась в Париоли, не застала там Сент-Роза и, вместо того чтобы рассказать ему, как было дело, написала письмо, в котором даже не упомянула о Луке. Что же произошло в ее полубезумном мозгу? Джакомо стоял с раскрытым ртом и простодушно глядел на Сент-Роза. Через двери швейцарской была видна клумба, засаженная цветущей фуксией. Ее красные колокольчики напоминали брызги свежей крови. Сент-Роз вспомнил смущение, охватившее его при чтении этого письма. Интуиция его не обманула. Для такой женщины, как Сандра, подобные излияния были весьма необычны. Он припомнил некоторые ее жесты, интонации. Вспомнил и то, что она умолчала о недомогании маркизы, а потом уговаривала его не приходить в палаццо. К счастью, он решил пренебречь этим советом. Его левая рука, засунутая в карман пальто, нервно задрожала, и он никак не мог совладать с этой дрожью. Весь он покрылся потом и почувствовал, как ожесточается от ярости.
Он закрыл дверь, пересек двор и поднялся на крыльцо. София, услышав его шаги, вышла навстречу.
— Вы довольны, синьор? Теперь уже скоро…
— Надеюсь.
В камине пылал огонь. По большим гобеленам волнами пробегали тени, заставлявшие двигаться вытканные на них фигуры. Тысячи искр сверкали в подвесках люстр, превращая их в кинжалы, напоминающие о восточной жестокости.
— Я предупрежу маркизу. Она в постели, и у нее в гостях две приятельницы. Но она вас примет, я уверена.
— Предупредите и синьору Сандру, если она дома.
— Она еще спит. Встает около полудня, уж не знаю, можно ли ее побеспокоить.
— Пожалуйста, сделайте это, прошу вас.
София пошла наверх предупредить маркизу о его приходе, а Сент-Роз остался один в гостиной, хотя его и обуревало желание броситься к Сандре в комнату, поднять с постели и потребовать немедленного объяснения. Сама мысль о том, что она спокойно спит здесь рядом, только разжигала его ярость. Из недр его памяти стали рваться наружу бранные слова, которым он, бегая в детстве по улицам, научился у хулиганов. И в то же время что-то в нем вспыхивало, становилось колючим, как эта люстра с ее острыми гранями и подвесками. Как мог он довериться такой женщине? Ведь его же предупредили, что она безнравственна, цинична! Любая девка проявила бы больше преданности. Но как встретиться с Лукой? Неужели упущена последняя возможность? В голове опять вихрь мыслей. Но София уже вернулась и сверху, с галереи, стоя среди семейных портретов, сделала ему знак. Казалось, будто она только что вышла из огромной вычурной рамы и все другие лица, изображенные на портретах, тоже могут внезапно ожить и начать двигаться.
Мерцающий свет свечей по обе стороны кровати распадался на мелкие блики в хрустальных флаконах и бокалах. Он причудливо освещал голову маркизы, которая покоилась на отделанной кружевами подушечке, словно гипсовая голова замученного фанатика с посеревшими губами на серебряном блюде.
