Свен Хассель - Блицфриз
— Как воевать в такой стране? — подавленно говорит Барселона Блом. — Даже заядлый лыжник здесь излечится до конца дней от пристрастия к зимним видам спорта.
Мы то и дело проваливаемся в глубокие сугробы, из которых без посторонней помощи не выбраться. Профессор едва не сходит с ума. Без очков он почти слепой, а их постоянно облепляет снег. Он блуждает из стороны в сторону, пока мы не привязываем его к Барселоне. Мы полюбили этого идиотика, норвежского студента. Поначалу изводили его — не столько потому, что тот добровольно надел мундир (мы почти все добровольцы), а потому, что он прибыл в наш штрафной полк из СС. Мы так и не узнали, из-за чего. Ходят слухи, что Профессор на четверть еврей. Во всяком случае, это достаточно веская причина для эсэсовцев выгнать его из своих рядов. У нас в полку есть евреи на три четверти. Порта говорит, что он наполовину еврей, но лишь затем, чтобы позлить Хайде. Хайде утверждает, что они всегда сидят за столом в шляпах и проводят экономический совет каждую пятницу, накануне субботы.
Мы то и дело останавливаемся. Заградительный огонь противника просто жуткий. Кажется, русские ввели в бой все, кроме стульчаков, чтобы не дать нам переправиться через реку.
— Казни в военное время необходимы, — объясняет Порта, когда мы останавливаемся перед виселицей с тремя раскачивающимися трупами. — Образованные люди называют это педагогикой. Таким образом у серой скотинки вроде нас отбивают желание мошенничать. Путь хорошей армии отмечен виселицами.
— Поторапливайтесь! — приказывает обер-лейтенант Мозер.
— Быстрее, быстрее, — кричат командиры отделений, занося над головой кулаки в сигнале: «Вперед! Форсированным маршем!» Под артиллерийский огонь нужно «подныривать», в армии данный маневр именуется так. На словах это легко. Подвести солдат к тому месту, где падают снаряды, и осуществить быстрое продвижение вперед под обстрелом. В армейских наставлениях много подобной ерунды. Толстый HDV — Библия немецкой армии. Есть люди, которые даже ведут по нему личную жизнь. Например, оберcт Фогель из Торгау, доведший жену до грани безумия. Как хорошая домохозяйка, она считает нужным менять постельное белье каждые две недели. Фогель не разрешает. По HDV тюремный персонал меняет его раз в полтора месяца, заключенные — раз в два месяца. Ванну в доме оберста Фогеля принимают каждую субботу между десятью и двенадцатью часами. Температура воды восемнадцать градусов, ни больше, ни меньше; помывка, разумеется, производится под душем и длится ровно семь минут. После двадцати лет семейной жизни эта добрая женщина до сих пор не может понять, почему они не должны пользоваться ванной в другое время. Над парадной дверью Фогеля написано красивыми готическими буквами ICH DIENE[75]. И семья должна следовать этому девизу. Солдаты выскакивают из снега и бегут наперегонки со смертью. Под тяжестью оружия мы тяжело дышим. Внезапно дорога круто поднимается вверх.
Мы хватаемся за кусты и деревца, чтобы влезть на склон. Ефрейтор-пехотинец впереди меня получает пулю. Останавливается, будто наткнулся на стену. Автомат его взлетает в воздух, он падает навзничь и катится вниз в облаке снега. Тело останавливает куст, но каска продолжает катиться. Волосы у него желтые, как пшеница, и выглядят на снегу только что расцветшим подсолнухом.
Я останавливаюсь на секунду и смотрю на него, потом следую за остальными.
Пулеметный огонь становится более яростным. Русские стреляют сверху. Пулеметные очереди отрывают от деревьев длинные щепки. Среди нас падают со свистом большие осколки камней и льда.
Пятая рота ищет укрытия в кустарнике. С привычной быстротой устанавливаются пулеметы, чтобы прикрывать седьмую, идущую впереди. Под холмом минометчики устанавливают минометы, и вскоре мы слышим приятные «Плоп! Плоп!» своих вылетающих из стволов мин. Грохот минометов противника ужасен, но от наших раздается замечательно утешающий звук.
— Примкнуть штыки! Приготовиться атаковать врассыпную! — раздается команда.
— Береги кишки, Иван Вонючкович, я иду выпустить их! — кричит Малыш, вытаскивая короткий штык-нож из ножен. И с поразительной скоростью несется вперед под прикрывающим огнем автомата Хайде.
Дульные вспышки на русской полосе обороны образуют длинное огненное ожерелье. Хайде сменяет меня у пулемета. Я гранатометчик, должен идти вперед и попытаться уничтожить два пулеметных гнезда. Действовать нужно быстро. Я бросаю одну за другой пять гранат. Они падают там, где нужно. Одна — возле крупнокалиберного, беспрерывно строчащего пулемета. Одна — чуть правее того места, где залегла командная группа. Остальные — подальше, возле сложенных боеприпасов.
Порта стреляет с бедра на бегу. Малыш в нахлобученном на голову сером котелке следует за ним. Он делает вид, будто считает, что котелок заставляет пули противника в ужасе отклоняться от него.
— Действуй! — яростно кричит мне Старик. — Бросай гранаты! Уничтожь этот «максим»!
— Пошел ты! — отвечаю я и продолжаю лежать.
Крупнокалиберный «максим» стреляет так, что даже муха была бы убита, если б, обезумев, попыталась пролететь над снежным полем.
— Вперед, или пойдешь под трибунал! — взбешенно кричит Старик.
«Максим» делает перерыв в стрельбе, и я, нервозно напрягшись, вскакиваю и бегу вперед.
На бегу я бросаю гранаты. Тяжелый пулемет взлетает высоко в воздух вместе с пулеметчиком.
Наши ноги работают, как поршни гоночной машины. На концах наших стволов тускло поблескивают окровавленные штыки.
Мы валимся в траншею противника. Теперь мы почти в безопасности, пока не побежим слепо вниз по склону.
Мы прекрасно знаем, как забрасывать гранатами траншеи. Противнику нельзя давать времени подумать. Первые три минуты являются решающими. Я бросаю на бегу гранаты в каждое убежище. Позади меня гремят взрывы. Когда я огибаю угол, группа солдат покидает траншею. Моя последняя граната падает среди них и взрывается с жутким грохотом. Весь снег забрызган кровью. Я срываю с плеча автомат и разряжаю рожок в тех, кто еще движется. Потом ложусь между двумя изуродованными телами.
— Молодчина! — одобрительно говорит Старик.
— Как-нибудь его фамилию назовут по радио в списке героев, — говорит с язвительной усмешкой Малыш. — Потом выяснят, что он треклятый жид, и повесят с приколотой к одному месту звездой Давида!
Он быстро поднимает свой пулемет над краем траншеи и открывает огонь по бегущим русским, те в панике катятся вниз по склону.
— Прекратить огонь! — командует обер-лейтенант Мозер. — Пять минут отдыха!
Мы валимся на месте. Большинство засыпает.
В полусне я слышу, как Порта что-то рассказывает Штеге про осла, которому пришлось пересекать Ландверский канал во время учения, где военные наблюдатели дали установку, что все мосты взорваны.
— Все бы сошло отлично, — слышу я голос Порты, — не будь этот осел белым! Все сразу же заподозрили, что он шпион международного еврейства…
Я заснул и, к сожалению, ничего больше не слышал. Когда потом я спросил Порту о развязке этой истории, он ответил, что забыл ее и что вообще никогда понятия не имел о еврейском шпионе в облике белого осла.
— Второе отделение, возглавить атаку. Взять оружие! Вперед! Пошевеливайтесь, увальни! — командует обер-лейтенант Мозер.
Вокруг нас падают минометные мины. Мы оборачиваемся и радуемся, что идем впереди. Там, где были наши траншеи, поднимается стена огня и стали. Тяжелая русская артиллерия пристрелялась к ним.
— Вот и река, — с облегчением говорит Старик, указывая автоматом.
Нам не верится, что грязно-бурая канава — это Нара. Даже вздыбившийся буграми лед грязно-бурый.
— Значит, мы последние несколько недель пробивались к этой паршивой речушке, — говорит с удивлением Порта. — Понятно, почему я ничего о ней не слышал.
— Умойся, пожалуйста, — усмехается Малыш и мочится в реку.
— Нара! — негромко произносит обер-лейтенант Мозер. — Значит, мы добились успеха. Москва совсем близко.
— Можно нам сесть в трамвай, герр обер-лейтенант? — спрашивает Порта. — У меня так болят колени.
В последнее время мы окончательно растеряли иллюзии. Хотя и шли от победы к победе, миновали бесконечные колонны пленных, видели горы трофейного снаряжения. В окончательную победу все еще верит только один Хайде.
— Мне плевать, кто выиграет эту войну, — говорит Порта. — Когда я вернусь в Берлин, пусть все они идут куда подальше.
Третья рота начинает переправляться. Мы прикрываем ее огнем из автоматов и пулеметов. Когда она добирается до середины, кажется, взрывается вся река. Желтая, вонючая грязь взлетает на добрые десять метров. Бесконечная пелена пламени распространяется во все стороны, громадные куски льда летят далеко в лес. Третья рота бесследно исчезает под бурлящей водой.
