Свен Хассель - Блицфриз
Начинают работать «сталинские органы». Звук такой, будто все планеты солнечной системы устремились к земле, зрелище тоже сходное. Все небо покрыто длинными огненными хвостами, словно падающими звездами.
Там, куда падают мины, не остается ничего живого.
— Проклятые скоты! — негодующе бранится Хайде.
— Почему? — удивленно спрашивает Штеге. — Они только пускают в ход то, что у них есть. И не остановятся, пока мы не поджаримся с треском.
— Этим унтерменшам не дождаться этого! — фанатично кричит Хайде.
— Не будь слишком уверен, — усмехается Порта. — По-моему, они устроили твоему фюреру весьма неприятный сюрприз.
— Он и твой фюрер, разве нет? — угрожающе кричит Хайде.
— Во всяком случае, он так говорит. Эти австрийцы всегда были мастерами убеждать себя. Альпы вызывают у них чрезмерное самомнение.
— Йозеф Порта, я подам рапорт на тебя. Предупреждаю! — кричит Хайде, глаза его горят.
— Будь хорошим мальчиком и нагни голову, чтобы папочка мог пустить в нее пулю, — весело говорит Малыш, приставив дуло автомата к его затылку.
— Не посмеешь, — вопит Хайде, укрываясь за Стариком.
— Я посмею, не сомневайся, — отвечает Малыш с совершенно дьявольским выражением лица. — Ты не поверишь, что я смею с тех пор, как надел мундир вермахта. Приготовься к расстрелу. Я не люблю затягивать смертную казнь.
— Кончай эту ерунду! — приказывает Старик и ударом опускает вниз ствол его автомата. — В руках у тебя не игрушка.
— Однако мне нравится играть этой штукой, — добродушно говорит Малыш.
— Я добьюсь, чтобы тебя отправили под топор палача, — отчаянно кричит Хайде. — Угрожать унтер-офицеру немецкой армии — недешевое развлечение, обер-ефрейтор Кройцфельдт! Оно очень дорогое!
— Второе отделение, за мной! — отрывисто приказывает Старик.
Порта спотыкается о труп немецкого майора с Рыцарским крестом на шее.
— Все герои гибнут, — бормочет Малыш, удобно усаживаясь на мертвое тело. Отпивает большой глоток из фляжки, потом передает ее нам.
— Черт возьми, откуда у тебя эта штука? — кашляет Порта, держась за горло; оно горит так, словно он выпил кислоту.
— Слишком крепкая? — усмехается Малыш. — Это смесь лигроина и оленьей мочи.
— Где ты взял ее? — неуверенно спрашивает Порта, нюхая фляжку, из которой идет жуткий запах.
— Подарок от покойного товарища комиссара, который решил, что мне потребуется что-то бодрящее, когда я постучусь в ворота Кремля, — усмехается Малыш, щелкая языком.
— Какого черта вы расселись здесь? — громко кричит какой-то незнакомый фельдфебель.
— С вашего разрешения, устраиваем мертвому майору соборование! — кричит в ответ Порта, словно на плацу.
Малыш сует горлышко фляжки между губами мертвого майора.
— Умер, — громко всхлипывает он и, сложив руки, встает на колени.
Фельдфебель заметно растерян. Не знает, как ему быть. Он не может заорать на солдат в присутствии майора — даже мертвого!
— Проваливайте отсюда, быстро, — мягко приказывает он и скрывается среди деревьев.
— Герой! — хмыкает Малыш, отряхивая снег с брюк.
— Посмотрел? — неожиданно спрашивает Порта.
— Пресвятая Матерь Божия из иерусалимских трущоб, чуть не забыл! — выкрикивает потрясенный Малыш и резко раскрывает рот майора.
Три золотых зуба.
— Какого черта вы лезете туда? — ворчит Старик.
— Под трибунал их, — дружески предлагает Хайде.
— Мы соборовали павшего героя с Рыцарским крестом, майора из егерского полка, — «благочестиво» произносит нараспев Порта.
— Аминь! — добродетельно вторит ему Малыш.
— Лжецы! — рычит Старик. — А ну дыхни! Что вы, черт возьми, пили? Ну и запах!
— Мы разделили елей с павшим героем, — отвечает Порта с лицемерной улыбкой священника и крестится.
Внезапно по нам строчит пулемет и нарушает приятное развлечение.
Темные силуэты торопливо исчезают в кустах. Из темноты доносится несколько неразборчивых слов.
Я бросаю гранату. Из кустов раздаются душераздирающие вопли.
— Приди, приди, приди, о Смерть, — сатанински напевает Легионер под нос и расстреливает весь рожок по мелькающим силуэтам.
— Ракету! — резко приказывает Старик.
Штеге поднимает высоко над головой ракетницу. Фосфор с треском вспыхивает, сменяя темноту слепящим белым светом.
— Прекратить огонь! — яростно кричит Старик. — Это Двадцать седьмой танковый полк особого назначения!
— Это Сто шестой стрелковый. Пароль? — раздается с той стороны.
— Гнилое яблоко! — отвечает Старик.
— Бегущая крыса! — доносится тут же из густых кустов.
— Скорее бегущий дурак, — непочтительно произносит Малыш. Мы встаем, медленно подходим к кустам и неожиданно оказываемся лицом к лицу с тем самым фельдфебелем.
— Опять вы! — злобно рычит он.
— Герр фельдфебель, обер-ефрейтор Порта всегда к вашим услугам с последними ритуалами! По уставу умирающий защитник отечества имеет право на молитву, елей и прощальный салют над открытой могилой!
— Кажется, ты всеми силами стараешься угодить под трибунал, — ярится, багровея, фельдфебель.
— Разрешите доложить, герр фельдфебель, что я нес службу при армейских военных трибуналах в Торгау, Глатце и Гермерсхайме. В штабе Шестой армии в Мюнстере моей обязанностью было менять воду в графинах. Разрешите доложить, герр фельдфебель, герр кригсге-рихтсрат[76] Дорнбуш поглощал ее, как отверстие в песке.
— Чтоб ты подавился своим дерьмом, — рычит фельдфебель, скрываясь в темноте со своими солдатами.
— Вот же идиоты, — говорит Малыш, — попадают под огонь своих товарищей.
— На войне такое случается часто, — объясняет Порта, размахивая руками. — Мы живем в удивительное время. Некогда жил на свете герр Бауэр, имевший дом в холмах возле города Эгер. В пятнадцатом году он стал войсковой частью из одного человека. Его произвели в корнеты и направили во Второй имперский егерский полк. Но когда корнет Бауэр не смог найти имперских егерей в Галиции — их тем временем перебросили в Италию защищать отечество там, — этот отважный человек решил стать отдельной войсковой частью и разработать новую стратегию против царских казаков…
Тут мы встретились с другой ротой и больше ничего не услышали о героическом корнете Бауэре с Эгерских холмов.
— Хорошо, фельдфебель, что вы вышли сюда, — гремит обер-лейтенант с черной повязкой на глазу. — Красные заминировали реку и взорвали мост.
— Очень хорошо, герр обер-лейтенант, — мягко отвечает Старик, думая: «Вот бы и ты взлетел с ним вместе!»
— Но мост не совсем разрушен, — продолжает обер-лейтенант. — Теперь нам нужно переправиться, пока эти гады не поняли, что часть моста уцелела. Немедленно переходите со своим отделением на тот берег и займите там позицию. Я последую за вами со своей ротой. Исполняйте, фельдфебель!
— Слушаюсь, — вяло отвечает Старик и идет к мосту впереди отделения. Какой прок объяснять этому офицеру, что мы находимся не под его началом? Он видит в нас посланных судьбой для выполнения его опасной работы. Обер-лейтенант получит пушечное мясо, мы будем расплачиваться — кровью — собственной!
— Иди первым, — приказывает Старик, указывая на Порту стволом автомата.
— Пошел ты! — непочтительно отвечает Порта. — Если б этот австриец, Адольф, явился сюда лично со всеми своими партийными шишками и приказал мне ступить на мост, я бы все равно наложил на эту идею вето. Почему не Юлиус? Он прирожденный герой!
— Думаешь, я сошел с ума? — яростно протестует Хайде.
— Еще спрашиваешь! Ты в партии уже давно. Членство в ней — первая ступенька на лестнице самоубийства.
— Кончай болтовню об этой треклятой партии. Потерпи до конца войны, — раздраженно рычит Старик. — Иди, Порта! Теперь нам нужна Москва! Займи позицию у третьей опоры! Свен, пойдешь с ним напарником. Ты можешь бросать оттуда гранаты!
И бросает мне сумку с гранатами. Подарок от обер-лейтенанта с черной повязкой на глазу.
Мы осторожно идем по железной балке. Она обледенела, и несколько раз мы едва с нее не падаем. Кроме гранат, мне приходится нести две сумки с патронами.
— Если б мы пошли в велосипедисты, — усмехается Порта, — то моментально переехали б этот мост на военной модели образца девятьсот третьего года с загнутым вверх рулем и такими ценными удобствами, как запасное колесо, пневматические шины и передвижной сортир.
С того берега пулемет выпускает по нам очередь трассирующих пуль.
— Любезная встреча, — кричит Порта и вежливо приподнимает свой цилиндр. Наконец мы доходим до нужной опоры и занимаем позицию.
С невероятной медлительностью Порта вставляет в пулемет ленту и выливает на замок полбутылки русской незамерзающей смазки.
— Чем больше масла, тем лучше, — усмехается он. — Я узнал это от одного сводника-китайца в тридцать седьмом году. Он выдавал своим работницам каждую субботу по два фунта вазелина.
